Батай развивает мифологию суверенности, подменяя суверен претензией индивида на представляемую функцию, что мифология не имеющая отношения к суверену. Суверен вне понимания, он принимается как данное, он всегда есть, не имеет свойств и качеств, или так называемой суверенности или суверенитета, так как суверен целое, а целое не есть истинное. Имеются только два суверена, индивид и государство, притом государство может быть только представляемым сувереном по подобию Тела реального суверена, индивида. А почему наши чиновники вещают о суверенитете и суверенности, за нехваткой индивида у холуёв толпы. Почему и Батай теоретизирует здесь как человек толпы, век толпы (марксизма) и на нём также сказался. "поскольку речь идет о чем-то необходимом, мы всего лишь следуем своим животным инстинктам." - нигилизм Батая и исходит из теоретической установки на суверенность как качество желания индивида. Идею Евангелия также не к суверену отнести можно, а к сакральному только, и как внутреннему индивида. Идея суверена, как религиозная, у Гоббса и Гроция появилась, а реально философская только у Штирнера. Суверен - это составляющая индивида, что вне права и власти. Путин для обывателя только суверен, а не по факту положения, потому что в жёсткой правовой зависимости и вне определённой законом функции находится, а проще в анархизме коррупции, тогда как чиновник должен быть детерминирован законом. Путин вынужденно играет роль чиновника, отсюда и раздвоение, где появляется и шизоидное Тела, которому следует параноидальная компенсация, что вокруг событий с Крымом и проявилось в его речах и выступлениях на людях, где он выглядел конечно нелепо, с претензиями, в пустоту и на значительность.

ЧТО Я ПОНИМАЮ ПОД СУВЕРЕННОСТЬЮ (Теоретическое введение)
I ПОЗНАНИЕ СУВЕРЕННОСТИ
1. Общий и непосредственный аспект суверенности
Суверенность, о которой я пишу, имеет мало общего с суверенитетом государств, определяемым в международном праве. В общем и целом речь идет том, что в человеческой жизни противоположно рабству или подчинению. Ранее суверенностью обладали те, кто под именем вождя, фараона, короля, царя царей играл ведущую роль в формировании того человека, с которым мы себя идентифицируем, - современного человека. Помимо этого суверенностью обладали также разнообразные божества, одним из которых является верховный бог, а также священники, этим богам служившие и воплощавшие их собой, порой совпадавшие в этом с царями; таким образом, суверенностью, по сути, обладала целая феодально-священническая иерархия, отличавшаяся лишь по степени суверенности от тех, кто занимал в ней высшее место. Более того, по сути, суверенностью обладают все люди, которые имеют и никогда не теряли значимость, приписываемую богам и "иерархам". Я подробнее остановлюсь на этих последних, поскольку они выставляют напоказ эту значимость демонстративно, а порой и глубоко недостойно. Я покажу также, насколько они искажают ее, выставляя напоказ. В самом деле, вопреки всему будет иметься в виду только та, казалось бы, утраченная суверенность, к которой нищий иногда может быть столь же близок, как и вельможа, но которой в принципе и по собственной воле совершенно чужд буржуа. Иногда буржуа располагает средствами, позволяющими ему суверенно пользоваться всеми мирскими благами, но природа его такова, что он пользуется этими благами скрытно, стараясь придать этому видимость рабского служения пользе.
2. Основные элементы: бесполезное потребление, божественное, чудесное, сакральное
Отличительной чертой суверенности является потребление богатств в противоположность труду и рабству, которые производят, но не потребляют их. Суверен потребляет, но не трудится, в то время как антиподы суверенности: рабы, неимущие люди - трудятся и ограничиваются потреблением лишь необходимых продуктов, без которых они не смогли бы ни жить, ни трудиться.
Вообще говоря, человек, вынужденный трудиться, потребляет те продукты, без которых невозможно было бы производство. Суверен же, напротив, потребляет избыточный продукт производства. Суверен, если это не воображаемый суверен, реально пользуется благами этого мира сверх своих потребностей: в этом и заключается его суверенность. Скажем так: суверенность (суверенная жизнь) начинается тогда, когда все необходимое обеспечено и открываются неограниченные возможности жизни.
И обратно, суверенностью является использование таких возможностей, которые не оправданы пользой (польза - это то, целью чего является производительная деятельность). Область суверенности располагается по ту сторону пользы.
Иными словами, мы можем сказать, что при рабстве имеется в виду длительность, а настоящее время используется прежде всего ради будущего, что мы и делаем, когда трудимся. Рабочий производит болт, имея в виду тот момент, когда этот болт послужит для монтажа машины, которой кто-то другой будет суверенно пользоваться для прогулок и обозрения пейзажей. Рабочий не имеет в виду непосредственно удовольствие будущего владельца машины, но это удовольствие служит основанием для оплаты продукции, на которую рассчитывает владелец завода и которая позволяет ему немедленно выплачивать зарплату рабочему. Чтобы получить эту зарплату, рабочий и вытачивает болт. В принципе заработная плата позволяет ему удовлетворить свои нужды. Таким образом, он ни в коей мере не выходит из круга порабощенности. Он работает, чтобы есть, а ест, чтобы работать. Здесь не наступает момент суверенности, когда не важно ничто кроме самого этого момента. Действительно, быть суверенным - значит пользоваться настоящим временем, не имея в виду ничего иного, кроме этого настоящего времени.
Знаю: все вышеизложенное - теория, которая лишь в слабой мере отражает факты. С одной стороны, свобода распоряжаться миром и его благами, как это делает рабочий, пьющий вино, уже в какой-то степени связана с чудом. С другой стороны, в этом самая суть наших стремлений. Мы стремимся удовлетворять свои потребности, страдаем, если это не удается, но, поскольку речь идет о чем-то необходимом, мы всего лишь следуем своим животным инстинктам. Объект желания располагается дальше, нежели потребность, для человека он является чудом, это суверенная жизнь сверх необходимого, которое определяется страданием. Этот элемент чуда, которое нас восхищает, может быть просто лучом солнца, весенним утром преображающим убогую улицу. (Что иногда испытывает и самый последний из бедняков, сколь бы бесчувственным ни сделала его необходимость.) Это может быть вино, от первого стакана до полного опьянения. Вообще, это чудо, к которому стремится человечество, проявляется у нас в виде красоты и богатства; также в форме ярости, погребальной или сакральной скорби; наконец, в виде славы. Что значат искусство, архитектура, музыка, живопись или поэзия, если не ожидание этого приостановленного момента восхищения, момента чуда? Евангелие гласит: "не хлебом единым жив человек", он живет тем, что божественно. Эта формула столь очевидна, что стоит рассматривать ее как принцип. "Не хлебом единым жив человек" - это истина, которая навсегда останется с нами, она важнее всех других истин, если они существуют*.

*) Как глупо отрицать достоинства Евангелия! Все мы должны быть признательны христианству, сделавшему его главной книгой человечества. Это разрешение низости в равнодушие, иронию и симпатию не так полно, как могло бы показаться, подрывает основы благоразумия. Но как желать суверенности без ярости, которую Евангелие противопоставляет заботе о выгоде, без насмешливого простодушия, которое оно противопоставляет ярости? Евангелическая мораль - это, можно сказать, от начала до конца мораль суверенного момента. Евангелию не присуща ограниченность, просто оно в известной мере сохраняет правила, которые само же и отрицает. Его ясность действительно привела к возрождению правил, она даже сделала их бремя не столь тяжким. Освобожденная от того применения, которое придавали Евангелию страх и осторожность, эта ясность сохраняет свою силу. В принципе никакая ясность не переживает того применения, которое мы делаем из образующих ее правил. Тем не менее ясность - это недоступный объект желания, ожидания чудодейственного момента. Если забыть принадлежность Евангелия обществу своего времени, его заботу о возможном, связанную с принятием неприемлемых для нас ныне правил, его, по сути, унизительную ненависть к отклонениям, которые осуждает толпа, которые несовместимы с возможным как обообщенно-тяжеловесным, то для того, кто сумеет его понять, Евангелие остается самым простым, самым человечным "учебником суверенности". Даже составляющий его сюжет миф об умерщвлении царя способствует этому достоинству, которое, быть может, нелегко уловить, но которое доходит до уровня, где совпадают ясность и смерть.
http://www.fedy-diary.ru/html/052012/15052012-05a.html Жорж Батай "Проклятая часть"