право силы не существует в отличие от силы права относящейся к единому Тела, и Государства, которая не может существовать вне диалога, а та сила к которой прибегает Путин и не сила вовсе, а слабость и зависимость от толпы [народ], зависимость эта обусловлена беспомощностью Путина в праве как функции закона, любой тиран и обуславливает условия своей деятельности диктатурой закона, и Путин начал с этого. Диалог возможен между равными субъектами права, которых по отсутствию гарантии в России нет, и возникла необходимость поддержки толпы [народа], что было организовано Путиным с холуями через СМИ, как и подавление неугодных, благо инструментов у Путина предостаточно, и опыт работы с толпой имелся. Действия такого рода и назвать нельзя правом силы по причине того, что никакой силы здесь просто нет, а талант профашистского менеджера не в счёт, это не правовая функция, а присвоенная и толпой одобренная.

ЕЩЕ О СИЛЕ ПРАВА И ПРАВЕ СИЛЫ
Не раз замечал, как быстро выдыхается любой разговор о таких атрибутах, позволяющих различать разные социальные порядки, как сила права и право силы. Он выглядит разговором о том, как должно быть, поверх того, что есть, т.е. социальной и культурной реальности. Реальности, воспроизводящей восприятие права как ИНСТРУМЕНТА СИЛЫ, обеспечиваемой либо статусом в государственной системе, либо деньгами, либо тем и другим вместе.
Эта сила, как издавна повелось, воспринимается по природе своей неправедной. За исключением тех случаев, когда на правовом поле деньги и статусы между собой сталкиваются, - в таких случаях праведностью наделяется статус. Ибо ассоциируется при этом не с корыстью следователей, прокуроров и судей, их природе присущей, а с государевой волей, персонифицирующей в глазах населения привычный социальный порядок, как таковой, и предохраняющей его от обвала. То же самое и в случаях, когда дело касается действий, против этой воли непосредственно направленных. Если же они таковыми людям не кажутся, или есть сомнения, что кажутся, то государь может счесть нужным намекнуть о своем волеизъявлении во всеуслышание, как делал, например, Путин перед вынесением приговоров Ходорковскому, девушкам из «Pussy Riot» или после событий 6 мая 2012 года на Болотной площади.
Но ведь и в таких коллизиях право воспринимается как инструмент силы государевой, которая, в отличие от силы частных деньговладельцев и более низких, чем государев, статусов, априори наделяется праведностью, с правом и его нормами не соотносимой. А коли так, то что тут обсуждать? Пока нет влиятельных социальных субъектов, в праве заинтересованных, обсуждать нечего.
В Украине с такими субъектами дело тоже обстоит не блестяще. В чем ее отличие от России? В том, что в ее культуре нет представления о праведной государевой силе. В том, что там более сильное, чем в РФ, гражданское общество, отстаивающее правовой вектор эволюции - притом, что ресурсно оно тоже слабое. В том, что в украинском обществе и политическом классе сложилась широкая, хотя и рыхлая коалиция относительно европейской интеграции, ориентация на которую перекрывает пока политические расколы, а давление со стороны Запада при общем осознании зависимости от него понуждает считаться с его требованиями относительно продвижения к правовому порядку. И пока это так, пока разные силы противоборствуют, пока ни одна из них окончательно не взяла верх, вопрос о силе права и праве силы будет оставаться в Украине актуальным и широко обсуждаться.
В России же ничего похожего быть не может, а потому ничего такого и нет. Нет даже широкого интереса к украинским попыткам выбраться из постсоветской трясины: их свысока третируют как обреченные на провал. Пребывание в трясине с притязаниями на величие и сопутствующей установкой помешать соседям изменить привычный маршрут считается исторически более перспективным. Даже если перспективу эту все труднее отчетливо представить. И в словах, и в образах.
Игорь Клямкин