Если бы в начале было только простое тождество, из этого начала ничего бы не произошло... Оригинал уже является копией. Мы имеем здесь дело с "принципом не-принципа", при помощи которого Деррида деконструирует гуссерлевский "принцип принципов", ведь последний основан на постоянном отличии оригинала (интуиции, называемой "изначально дающей" самою вещь собственной персоной) и производного продукта (интенции сознания, не осуществлённые с помощью интуиции). Другой версией того же "принципа не-принципа" можно считать "В начале - знак". Знак, а не вещь (референт), знаком которой призван быть данный знак. Этой семиологической версии Деррида уделял особое внимание в силу различных причин, самая важная из которых, несомненно, заключается в том, что она разрушает все претензии в то время очень распространённой семиологии, уничтожая возможность изолировать "знак" и "референт". Существуют два подхода к этой семиологической версии. Один из них состоит в прямой радикализации феноменологии. Доказывая в противовес Гуссерлю, что сознание никогда не предшествует языку, можно прийти к выводу, что последний не может считаться "выражением" (репрезентацией) молчаливого "переживаемого" (изначальной презентации). Таков путь, которым следует работа "Голос и феномен". Другим подходом к обоснованию первичности знака есть вопрошание о письменности. Существует целая традиция, подчиняющая письменность слову: например, кто-то пишет письмо отсутствующему человеку или завещание, которое должно быть прочитано после его ухода из жизни. В таком случае письменность, видимо, приобретает особую значимость в отсутствии адресата или слушателя, тогда как говорим мы в присутствии адресата. Письменность определяется так же как "знак знака": графический знак есть знак знака устного - графический знак заменяет устный, встаёт на его место в его отсутствие, тогда как устный знак есть знак вещи. Письменность выполняет функцию замещения: "Письменность является преимущественно дополнением, так как она обозначает ту точку, в которой дополнение открывается как дополнение дополнения, знак знака, заменяющий уже означающее слово".

Но тогда дерридеанский "принцип не-принципа" одержит верх над гуссерлианским "принципом принципов", если можно показать, как к тому прилагает все усилия Деррида в своём очерке "О граммотологии", что

- с одной стороны, подчинение письменности слову является предубеждением, которое не верифицирует даже особый случай так называемого фонетического письма (случай, однако, наиболее благоприятный для подтверждения данной гипотезы);

- а с другой стороны, определение графического подходит для определения любого знака (любой знак есть обозначающее, обозначаемое которого есть другое обозначающее, но никогда "самая вещь", какой она предстаёт нашему взору, "лично" нам, "собственной персоной"). В этом случае мы приходим к утверждению, имеющему порядком диалектический вид: "То же самое есть то же самое, лишь принимая вид иного".

Отсюда и наш вопрос: является ли выход за пределы "логики тождества" диалектическим выходом за пределы или это выход за пределы диалектики? Но и сам Деррида задаёт себе тот же вопрос: не является ли выход за пределы диалектики неизбежно диалектическим?

Деррида допускает близость того, что он называет "логикой дополнения", - в начале существует не изначальное, но "дополнение", замещающее всегда отсутствующее начало, - и диалектики. И правда, разве логика эта состоит не в подчинении, выражаясь кантовским языком, безусловного - условию, а именно условию его различия с обусловленным?  Не требует ли она установления различия в тождестве, относительного в абсолютном, становления в вечном, "работы негативности" в полноте бесконечного и т.д.? Ведь логика дополнения утверждает следующее: мы охотно уподобляем дополнение (какое угодно дополнение) излишку, избытку, который можно прибавить к целостной тотальности. В результате мы, видимо, получаем уже завершённое целое и - вне этого целого - дополнение. Но если бы дело обстояло таким образом, дополнение не играло бы никакой роли: целое, в соответствии с гипотезой, уже заключалось бы в целом. Если дополнение есть скорее нечто, чем ничто, то оно выдаёт недостаточность целого: целое, допускающее прибавление к нему дополнения, тем самым признаёт, что ему не хватает чего-то внутри него. Дополнение из-вне замещает часть целого, отсутствующую изнутри: именно потому, что целому не удаётся быть всем, к нему следует добавить, дабы дополнить его недостающую целостность, дополнение извне. Вот почему "логика дополнения" - "стремится к тому, чтобы извне превратилось бы во внутри, чтобы иное и недостаточность дополнили бы друг друга, подобно плюсу, который заменяет минус, к тому, чтобы то, что добавляется к чему-либо, замещало недостаточность этой вещи, чтобы недостаток как внешняя сторона овнутрённости был бы также уже внутри изнутри".

В ещё более общем плане настоящее является настоящим лишь при условии, что оно соотносится с отсутствующим, дабы стать отличным от него (отличным от отсутствующего, которое есть прошлое или будущее). По Деррида, метафизика могла бы быть жестом стирания этой отличающей метки, этого следа отсутствующего, следа, благодаря которому настоящее есть настоящее. В таком случае можно заметить следующее: след обычно означает наличествующий знак отсутствующей вещи, знак, оставленный этим отсутствующим после его перемещения туда, где оно наличествовало; но если всякое наличествующее несёт след отсутствующего, его ограничивающего (и в этом смысле его конституирующего, продуцирующего, придающего ему бытие, каковым это наличествующее является), то тогда следует парадоксальным образом помыслить "изначальный след", т.е. наличествующий след прошлого, никогда не имевшего места: "абсолютного прошлого".

Источник: Декомб. Современная французская философия. Глава 5 Различие. Из раздела: Изначальное опоздание.