Воля – заданная свобода, а значит отсутствие свободы, и в плане единого воля никакого значения не имеет, а если Ницше придаёт воле онтологическое измерение, то воля тогда необходимо политическая, а значит  имеющая частное только значение, почему погружённость в бесполое Тела чаще и выводит в политическое. И право в этом случае имеет сугубо внешнее (частное), а не внутреннее (единое) значение для индивида, отсюда и политическое организуется как необходимо страдательное, как только зависимое от внешнего.

Воля – так называется освободитель и вестник радости: так учил я вас, мои друзья! А теперь научитесь еще вот чему: сама воля есть пленница.
Волить – это освобождает – но как называется то, что и освободителя заковывает в цепи?
"Это было": так называется скрежет зубовный и сокровенная печаль воли. Бессильная против того, что сделано, – она злобный созерцатель всего минувшего.
Вспять не может волить воля; не может она победить время и стремление времени, – в этом сокровенная печаль воли.
Волить – освобождает: чего только не придумывает сама воля, чтобы освободиться от печали и посмеяться над своей тюрьмой?
Ах, безумцем становится каждый пленник! Безумством освобождает себя и пленённая воля.
Время не бежит назад, в этом досада её; "то, что было" – так называется камень, который она не может покатить.
И вот катит она камни от досады и гнева и мстит тому, кто не чувствует, подобно ей, гнева и досады.
Так стала воля, освободительница, причинять страдание: и на всём, что может страдать, вымещает она, что не может повернуть вспять.
Это, только это есть само мщение: обращение воли против времени и его "это было".
Поистине, великое сумасбродство живет в нашей воле; проклятьем стало всему человеческому, что это сумасбродство научилось духу!
Дух мщения: друзья мои, он был до сих пор лучшим помышлением людей; и где было страдание, там всегда должно было быть наказание.
"Наказание", – так называет себя мщение; с помощью лживого слова оно притворяется чистой совестью.
Так как в самом волящем есть страдание, оттого что не может оно волить вспять, – то и сама воля и вся жизнь должны быть – наказанием!
И вот накатила туча за тучей на дух – пока наконец безумие не стало проповедовать: "Всё преходит, и потому всё достойно прейти!"
"Самой справедливостью является тот закон времени, что оно должно пожирать своих детей", – так проповедовало безумие.
"Нравственно упорядочены все вещи согласно праву и наказанию. О, где же избавление от потока вещей и от наказания "существованием"? Так проповедовало безумие.
"Может ли быть избавление, если есть вечное право? Ах, не сдвинуть камень "это было", вечными должны быть и все наказания!" Так проповедовало безумие.
"Никакое дело не может быть уничтожено: как могло бы оно быть не сделано из-за наказания! Вот, вот оно, вечное в наказании "существованием": существование вечно и вновь должно быть делом и виной!.
"Разве что, наконец, воля не избавится от себя самой и не станет волей к не-волению – но ведь вы знаете, братья мои, эту песенку безумия?
Прочь вёл я вас от этих песенок, когда учил: "Воля есть творец".
Всякое "это было" есть обломок, загадка, ужасная случайность, пока творящая воля не добавит: "Но так хотела я!".
Пока творящая воля не добавит: "Но так волю я! Так буду я волить!".
Но говорила ли она уже так? И когда это случается? Разве отделена уже воля от собственного безумия?
Стала ли воля сама для себя избавительницей и вестницей радости? Забыла ли она дух мщения и весь скрежет зубовный?
И кто научил ее примирению с временем и высшему, чем всякое примирение?
Высшего, чем всякое примирение, должна хотеть воля, которая есть воля к власти, – но как это может случиться с ней? Кто научит ее волить вспять?"

На этом месте речи Заратустра вдруг остановился и стал похож на страшно испугавшегося. Испуганными глазами смотрел он на своих учеников; взор его, как стрелами, пронизывал их мысли и тайные помыслы. Но чуть погодя он уже опять смеялся и говорил добродушно:
"Трудно жить с людьми, ибо так трудно молчать. Особенно для болтливого". Так говорил Заратустра.
Ницше. Об избавлении. ПСС. т.4