Любить -- значит желать того, чего желает любимый предмет. Желают предметы любви противоположного, и потому любить можно то, что желает одного и того же. Желает же одного и того же Бог.  
Человек, начиная жить, любит только себя и отделяет себя от других существ тем, что он любит не переставая то, что составляет его существо, потом больше он живет сознательной жиз­нью, тем большее и большее количество существ он начинает любить, хотя и не такой прочной и неперестающей любовью, к[акой] он любит себя, но все-таки так, что он желает блага всему тому, что он любит, и радуется этому благу и страдает от зла, кот[орое] испытывают любимые им существа и соединяет воедино всё то, что он любит. Так как жизнь есть любовь, то почему не предположить, что мое "я", то, что я считаю собою и люблю исключительной любовью, не было такое же соединение любимых мной предметов в прежней, как и то соединение этих предметов, кот[орое] я делаю теперь? То совер­шилось уже, а это совершается. Жизнь есть увеличение любви, расширение своих пределов, и это расширение совершается в разных жизнях. В теперешней жизни это расширение пред­ставляется мне в виде любви. Это расширение нужно для моей внутренней жизни, и оно же нужно для жизни этого мира. Но жизнь моя может проявляться не в одной этой форме, она проя­вляется в бесчисленном количестве форм. Мне видна только эта. А между тем движение жизни, понятное мне в этом мире увели­чением любви во мне и единением существ любовью, в то же время производит и другое, одно или много, невидимые мною действия, как например я составляю 8 кубиков в картину на одной стороне их и не вижу других сторон составного куба, но на других сторонах составляются такие же правильные, невидимые мне картины. Всё это б[ыло] очень ясно, когда пришло мне в голову, теперь же все забылось, и вышла чепуха.
Разум дан не на то, чтобы познать, что надо любить -- этого он не покажет -- а только на то, чтобы указать, чего не надо любить.
Счастье есть удовлетворение требований существа чело­века, живущего от рождения и до смерти только в этом мире; благо же есть удовлетворение требований вечной сущности, живущей в человеке.
Если бы только люди понимали, что истинная, законная, плодотворная жизнь есть любовь, то они бы понимали, что пока нет любви, надо останавливаться жить. Как сосуд, в кот[ором] отстаивается вино -- если идет гуща, значит не го­тово, и не надо лить, а надо ждать, а то погубишь и вино и гущу. --
Управляет нашим миром насилие, т. е. злоба, и потому находящееся всегда в обществе большинство -- несамостоя­тельные, шаткие члены: женщины, дети, неумные -- воспитываются злобой и переходят на сторону злобы. А надо бы, чтобы мир управлялся разумом, добром, тогда бы всё это большинство воспитывалось бы добром и переходило бы на его сторону. Для того же, чтобы это было, нужно, чтобы разум и добро проявляли себя, не унывая, заявляли бы о своем существовании -- это очень важно.
Сложность знания -- признак его ложности. Что истинно, то просто.
Записано: справедливость недостаточна.  
Физическая работа важна тем, что она мешает уму праздно и бесцельно работать.
Пожалуй, что важнее знать то, о чем не надо думать, чем знать то, о чем надо думать.
Женщины слабы и хотят не только не знать своей слабости, но хотят хвастаться своей силой. Что может быть отвра­тительней?
Вся забота правителей состоит не в том, как они говорят, чтобы утвердить религию в народе, а, напротив, в том, чтобы выхолостить народ от религии. И в России они почти достигли этого.
Жизнь индивидуальная, личная, есть иллюзия, такой жизни нет, есть только функция, орудие чего-то.
Военное сословие есть пережиток, не имеющий приме­нения -- слепая кишка.
Сейчас читал рассуждение в немецк[ом) парламенте о том, как помочь тому, что крестьяне бегут в города. А разрешение вcex вопросов одно, и никто не признает его и даже не инте­ресуется им. А разрешение одно, ясно и несомненно: власть имеющие развратились, п[отому] ч[то] имеют власть и составили себе учение религиозное, соответствующее их развращению. И это самое учение они усиленно с детства прививают народу.
Спасение одно: разрушение ложного учения.  
Бесконечность времени и пространства не есть признак величия ума человеческого, а напротив, признак его неполноты, неизбежной ложности.
Мы думаем о будущем, устраиваем его, а ничто не важно, п[отому] ч[то] важно делать творческое дело любви, к[оторое] можно делать по всех возможных условиях, а потому совер­шенно безразлично, какое будет будущее.
Всё разрозненно -- соединяет нас только Бог, живущий во всем. От этого он и любовь.
Разумной убежденности никогда не бывает полной. Полная убежденность бывает только неразумная, в особенности у женщин.
Женщины, требующие для себя труда мужского и такой же свободы, большей частью бессознательно требуют для себя свободы разврата и спускаются вследствие этого гораздо ниже семьи, -- думая стать выше ее.
Братство естественно, свойственно людям. Не братство -- разделение старательно воспитывают.
Всё, что живет без сознания, как я живу, когда сплю, как жил в утробе матери, живет не матерьяльно, т. е. не знает материи -- а живет. Жизнь же есть нечто духовное. Стараясь вспомнить свое состояние до сознания, на пороге сознания -- я знаю только чувство тяжести, довольства, наслаждения, страдания, но понятия о теле своем или чужом -- нет. Понятие тела (материи) является только тогда, когда является созна­ние. Понятие тела является только п[отому], ч[то] сознание дает понять присутствие в себе начала всего (духовного). И в то самое время, как я сознаю, что я начало всего, я сознаю и то, что я не всё начало, а часть его. И вот эта-то частичность, пределы, отделяющие меня от всего, я и сознаю телом: своим телом и телами, окружающими меня.
О свободе воли -- просто: человек свободен во всем духов­ном -- в любви: может любить или не любить, больше и меньше. Во всём остальном он не свободен, следовательно, во всём матерьяльном.
Дети -- люди серьезные.
Нельзя говорить с человеком, принявши что-либо на веру.
Любовь. (Когда) не пот[ому] любим, что предмет любви хорош, предмет любви становится хорош, когда любишь.