Жизнь мира -- одна, т. е. такова, что к ней не может быть приложимо понятие числа. Множественность является только от перегородок сознания. Для сознания всемирного нет числа, нет множественности.
Для всемирного сознания, для Бога нет материи. Материя есть только для разделенных друг от друга существ.
Конкретные науки, в противупол[ожность] абстрактным, могут иметь объектом всё, что хотите, но только не человека живого.
Ничто не может спасти человечество от того обмана, в к[оторый] оно поймано властью. Только религиозное чувство может дать отпор и победить.
В деле же нравственности все считают себя компетентными, п[отому] ч[то] каждому нужно оправдывать свою жизнь, а жизнь оправдывается только теориями нрав­ственности. И каждый составляет себе их.
Меня часто спрашивают совета в вопросах владения землей. Я по старой привычке отвечаю, тогда как в сущности на такие вопросы так же неприлично отвечать, как было бы неприлично отвечать на вопросы о том, как воспользоваться владением или трудом, оброком крепостного раба.
Правительственная вся забота направлена не на то, чтобы устроить хорошую жизнь управляемым, а на то, чтобы дока­зать тем, кот[орые] говорят, что правительство дурно управляет, что это неправда. И потому выходит та странная вещь, что пра­вительства трудятся и хлопочут вовсе не о народе, а о том, чтобы доказать несправедливость обвинителей (пошло).
Духовная жизнь значит то, чтобы видеть связь причины и следствия в духовном мире и этой связью руководиться в жизни. Матерьялисты не видят этой связи и потому не берут ее в руководство своих поступков, а берут в руководство по­ступков причинную связь физическую, ту самую, которая так сложна, что мы никогда вполне не знаем ее, п[отому] ч[то] каждое следствие есть следствие следствия; основная же при­чина всего всегда духовная. (Неясно выражено, а важно.) Про это самое говорит Эпиктет, когда укоряет людей за то, что они очень внимательны к явлениям внешнего мира, к тому, что не в нашей власти, и невнимательны к явлениям внутренним, к тому, что в нашей власти.
(К воззванию.) Люди старательно свяжут себя так, чтобы один человек мог двигать ими всеми, потом веревку от этой своей связанной толпы отдадут кому попало. И удивляются, что им дурно. -- Удивительный обман. Люди сплачиваются, связываются сами собою перед опасностью для защиты. Но опасности нет никакой, и они продолжают связывать себя и отдаются в руки тем, кот[орые] хотят властвовать.
Помыслы ведут к мечтаниям, мечтан[ия] к страстям, страсти к бесам. (Из Добротолюбия.)  
Хотят уничтожить злоупотребления (властью) там, где есть власть, т. е. насилие. Это всё равно, что уничтожить дым при горении (нехорошее сравнение). Можно скрыть его от себя, но не уничтожить, п[отому] ч[то] самая власть есть зло­употребление своей силою, ... где есть насилие, есть всегда злоупотребление насилием.
Справедливость недостаточна -- Есть зулусы. Нужно противодействовать.
Есть два приема деятельностей людских и потому, какого из этих двух родов деятельностей они преимущественно дер­жатся, и два рода людей: одни употребляют свой разум на то, чтобы узнать, что хорошо и что дурно, и поступают сообразно этому знанию; другие поступают, как им хочется, и потом уже употребляют свой разум на то, чтобы доказать, что то, что они сделали, хорошо, а чего не сдела[ли], дурно.
Цель -- всё равно, что причина. Причина -- назад. -- Цель -- вперед. А причина, понятие причины (а по­тому и цели) является только тогда, когда есть время, т. е. существо в своем понимании ограничено временем. И потому для Бога и для человека, живущего божеской жизнью, цели нет. Есть жизнь, в к[оторой] растет сознание, вот и всё.  
Совершенно ясно, что выгоднее всё делать сообща, но рассуждения для этого недостаточно. Если бы рассуждение было достаточно, то это давно бы уже было. То, что это видно по капиталистам, не может убедить людей жить сообща. Кроме рассуждения о том, что это выгодно, надобно, чтобы сердце было готово так жить (мировоззрение было такое, кот[орое] совпадало бы с указанием разума), а этого нет и не будет, пока не переменятся желания сердца, т. е. мировоззрение людей.
Если бы даже случилось то, что предсказывает Маркс, то случилось бы только то, что деспотизм переместился бы. То властвовали капиталисты, а то будут властвовать распоря­дители рабочих.
Ошибка марксистов (и не одних их, а всей матерьялист[ической] школы) в том, что они не видят того, что жизнью человечества движет рост сознания, дв[и]жение религии, более и более ясное, общее, удовлетворяющее всем вопросам пони­мание жизни, а не экономические причины.
Главная недодуманность, ошибка теории Марк[са] в пред­положении о том, что капиталы перейдут из рук частных лиц в руки правительства, а от правительства, представляющего народ, в руки рабочих. Правительство не представляет народ, а есть те же частные люди, имеющие власть, несколько раз­личные от капиталистов, отчасти совпадающие с ними. И по­тому правительство никогда не передаст капитала рабочим. Что правительство представляет народ, это фикция, обман. Если бы было такое устройство, при к[отором] правительство действительно выражало бы волю народа, то в таком правительстве не нужно бы было насилия, не нужно бы было пра­вительства в смысле власти.
Для изменения существующего дурно[го] порядка на лучший надо не делать, но быть.
Машина правительственная есть страшная машина. Если бы ясно понимали ее опасность, мы никогда не допустили бы ее образования.
Нельзя выдумать для жестоких поступков более выгод­ных условий, как то сцепление чиновников, которое сущест­вует в государстве.    
Революция дает только подтверждение тому, что государ­ство обеспечивает безопасность граждан.
Люди разделены (отделены от других существ), и это представляется им пространством. То же, что они нераздельны по существу, представляется им временем. Так это записано. Пространство разъединяет, время соединяет. Но это неверно. И время и пространство есть разделение, есть невозможность постигновения единства.
Человек есть вневременное и внепространственное существо, к[оторое] сознает себя в условиях пространства и времени.
Братство естественно, свойственно людям. Не братство -- разделение старательно воспитывают.
Я говорю, что Бог, сотворивший мир в 6 дней, пославший сына, сам этот сын, -- не Бог, а что Бог есть то, что одно есть, непостижимое благо, начало всего; против меня говорят, что я отрицаю Бога.
Я говорю, что не надо насилием противиться насилию, против меня говорят, что я говорю, что не надо бороться со злом.
Мы очень привыкли к рассуждениям о том, как надо устроить жизнь других людей -- людей вообще. И нам такие рассуждения не кажутся странными. А между тем такие рас­суждения не могли бы никогда [возникнуть] между религиоз­ными и потому свободными людьми: такие рассуждения суть последствия деспотизма: управления одним человеком или людьми другими. --Так рассуждают и сами деспоты, и люди, развращенные ими; говорят, если бы я имел власть, я бы сделал с другими то-то и то-то. Это заблуждение вредно не только п[отому], ч[то] оно мучает, уродует людей, подвергающихся насилию деспотов, но и ослабляет во всех людях сознание необходимости исправлять себя. Тогда как это одно единственно действительное средство воздействия на других людей.
Зло есть матерьял любви. Без зла нет и не может быть про­явления любви.-- Бог есть любовь, т. е. Бог проявляется нам в победе над злом, т. е. в любви. Вопрос о происхождении зла так же нелеп, как и вопрос о происхождении мира. Не откуда зло, надо знать, а как его побороть? Как прилагать любовь?
При существующем, разделяемом всеми мировоззрении теперешний экономический и политический строй есть наилуч­ший -- должны быть и войско, и суды, и капитализм, и прости­туция, и церковь. -- И потому все осуждения существующего строя неосновательны, и все попытки изменить, улучшить его, не изменяя общего людям мировоззрения, грубо матерьялистического (разделяющегося] на атеизм и -- церковное суе­верие -- тщетны.
Одна -- меньшая часть людей, около 20%, сумашедшая сама по себе -- одержима манией эгоизма, доходящей до сосредо­точения всех душевных сил на себе; другая -- большая часть, около 80%, загипнотизирована научным, художественным, государственным и, главное, религиозным гипнозом и тоже не пользуется своим разумом. От этого успех в свете всегда достается сумашедшим, одержимым тем же сумашествием, каким одержимо большинство.
Законодатели затем избраны, чтобы предотвратить само­управство, драки; а они сами дерутся -- дрались во Франции, Англ[ии], теперь подрались в Итал[ьянской] палате.
Борьба выделяет сильнейших, сильней[шие] опять борют[ся].
Насилие освобождает - Или идолопоклонство или матерьялизм. Настолько переходит на сторону духа, что страдания тела -- радость.
Консерватизм от лени -- нежелание двигаться.
Неделание важнее, чем я думал. Когда движешься --двига[ешься] правильно. А двигаться нельзя велеть.
Есть доброта, к[оторая] хочет пользоваться только выгодами, а не нести невыгоды.
У нас в литературе и жизни принято плакаться на сте­снения, губившие жизнь, и высокие мысли. Да мысли-то не было настоящей. Это всё самообман. Если бы Гран[овский], Белинский имели что сказать, они сказали бы. Доказательст[во] Герцен. Он уехал за границу, и что же он сказал нового? Не переставая должны все эти, производ[имые] в велик[их] люд[ей] Белинск[ие], Грановские, а потом Добролюбовы, Черн[ышевские], благодарить правительство и цензуру, без кот[орой] они были бы самыми незаметными фельетонистами.
Мож[ет] б[ыть] в них и было что-нибудь настоящее, в Бел[инском], Гр[ановском] и других неизвестных, но они всё в себе задушили, воображая, что им надо служи[ть] обществу в фор­мах общественных, а не служить Богу исповеданием истины и проповеданием ее без всякой заботы об общественных фор­мах (формы сами сложатся). Вроде того, как если бы существу даны были крылья для того, чтобы летать, не зная препят­ствий, а он бы употреблял эти крылья, чтобы помогать себе ходить. Он и крылья бы испортил, и всякое препятствие остано­вило бы его. А потом он бы жаловался, что его задержали, и восхвалял бы тех, кот[орые] ходили на крыльях и говорили бы с грустью, что они далеко бы ушли, коли бы их не задержали.
Очевидный процесс обратный жизни. Жизнь соединяет, а тут выделяется.
Грех это всё, что разделяет, что утверждает твою отдель­ность.
Свободен тот, кому никто и ничто не может помешать сделать того, что он хочет.
Обман в том, чтобы 1) считать орудие собою. (2) Соблазн в том, чтобы придумать себе дела, кроме служе­ния.
Чтобы указать правду, надо новую ложь.
Без одурения нельзя ни тем, ни другим.
Мы приписываем ум, доброту таланту; а талант есть способ­ность передачи.
Зло есть только то благо, действие кот[орого] мы еще не видим.
Наука -- грубый матерьялизм. Искусство -- чу[вство].
Ошибка (грех) есть употребление разума на достижение блага себе в ущерб друг[им] существ[ам]. -- Служение себе без разума и в ущерб не есть ошибка.
Мир такой, каким мы его видим только в том случае, если нет в мире существ, иначе, чем мы, устроенных, одаренных другими чувствами. Если же есть, и есть возможность бесконечно различ­ных существ, то мир не таков, каким мы сознаем. Мир наш сим­метрия, нами построенная. Что ж есть такое, каким мы его знаем?--то, что видит этот мир: познающий --одинакий во всех людях и подобный во всех существах. И само в себе-- Бог.
Разница христианского счастья от язычес[кого] та, что язы­ческое ищется, а христианское принимается как незаслужен­ное, сверхкомплектное.
Нельзя говорить с людьми пьяными, курящими и влюблён-ны[ми].
Опытные науки -- что есть. Наука же -- то, что должно быть.
Думаешь делать дела разные, а делаешь одно: свою жизнь.
Религиозное решение не может зависеть от последствий.    
Самое великое поучение в учении Хр[иста] это его смерть, брошенно[го] и забытого всеми.
Будущего -- нет. Мы делаем будущее, свое и всего мира.
Какая глубокая мысль Шопенг[ауэра], что инстинкт слу­жит только воле. Человек думает только о том, о чем ему хочется думать. А хочется ему думать о том, что нужно ему для того, чтобы считать свое положение правильным.