"он в своем лице представляет общность… " - здесь у Ницше идея бесполого Тела только, общность не представляется конкретно, а только абстрактно, а значит и лицо представляется также, то есть никак, а значит в основании умозаключения Ницше лежит не единое Тела, а объект сопротивления [общность]. Штирнер до Ницше был более радикальным, он нигде не желал представлять единое Тела как в индивиде, что более конструктивная позиция для философа, идти надо всегда не от абстракции, а от индивида только. "Сегодня, когда Европа, похоже, двинулась в противоположном направлении" - Европа - та же абстракция. Критика Ницше всегда бьёт мимо цели, если она религиозно обусловлена и не конкретна, отсюда и неудачи, а если взять его религиозную философию, то она достаточно сильная в обозначении проблем философии. "«Я» порабощает и убивает: оно работает как органическая клетка—грабит и насилует. Оно хочет регенерироваться — беременность. Оно хочет родить себе бога и видеть у того в ногах все человечество" - здесь выразилось бесполое Тела самого Ницше, где он приплёл представление «Я» к бесполому Телу не знающему «Я», и не «Я» вовсе рождает бога, а бесполое Тела, которому и необходим объект сопротивления. Притом бог не к человечеству вовсе имеет отношение, а к индивиду, к его единому Тела как представление. Религия абсолютизирует бога из соображений связи единоверцев, но есть много религий и без бога вовсе. Либерализм, как вера во внешние свободы, тоже религия, марксизм, политэкономия и пр., всё это религии. Бог (либерализм, марксизм) индивида создаёт концентрацию ментального на чём-то и относится к шизоидному Тела, к творческой составляющей бесполого Тела и в пределах компенсации его в едином Тела.

Сегодня, когда Европа, похоже, двинулась в противоположном направлении, когда мы, алкионцы, со всею силой порываемся снова исторгнуть, изъять, изничтожить из мира понятие вины и понятие наказания, когда самые серьезные наши устремления — на то, чтобы очистить психологию, мораль, историю, природу, общественные институты и санкции, наконец, самого бога от этой грязи — в ком следует видеть нам самых естественных своих антагонистов? Именно в тех апостолах мести и обид, в тех возмущенных пессимистах par exellence, которые видят свою миссию в том, чтобы эту свою грязь превратить в святыню под именем «негодование»… Мы, иные, те, которые хотим вернуть творению невинность его, намерены быть миссионерами более чистой мысли; хотим, чтобы человеку никто не задавал его свойств, ни бог, ни общество, ни родители и предки его, ни он сам, — чтобы никто не был в нем повинен… Нет такого существа, которое можно сделать ответственным за то, что кто-то вообще есть на свете, и что он таков, как он есть, что он рожден при таких-то обстоятельствах, в таком-то окружении. — И это великое благо, что такого существа нет… Мы не есть результат некоего вечного намерения, некоей воли, некоего желания; через нас не предпринимается попытка достичь «идеал совершенства» или «идеал счастья» или «идеал добродетели», — точно так же, как не являемся мы и ошибкой Бога, от которой ему самому должно быть жутко (мысль, с которой, как известно, начинается Ветхий Завет). Нет того места, той цели, того смысла, на которые мы могли бы переложить наше бытие, наше так-и-всяк-бытие. А главное: никто бы и не смог этого: невозможно управлять всем целым, это целое соизмерять, сравнивать, а тем паче его отрицать! Почему нет? — По пяти причинам, доступным даже самому скромному разумению: например, потому, что кроме этого целого ничего нет. И, еще раз повторю, это великое благо, ибо в нем заключена невинность всего сущего.
[2. Индивидуум]
766. Коренная ошибка: полагать цели в стадо, а не в отдельных индивидуумов! Стадо есть средство, не более того! Однако теперь пытаются стадо понимать как индивидуум, приписывая ему (стаду) более высокий ранг, чем отдельному человеку, — глубочайшее недоразумение! Так же как и стремление видеть в том, что создает стадность, в чувстве сопричастности, наиболее ценные стороны нашей натуры!
767. Индивидуум есть нечто совершенно новое и новотворящее, нечто абсолютное, все действия его есть всецело его достояние. И оценку своих действий отдельный человек в конечном счете берет в себе самом: потому что и слова предания он тоже поневоле трактует для себя сугубо индивидуально. Пусть он не создал формулу, однако по меньшей мере толкование ее будет личным: то есть как толкователь он все еще творит.
768. «Я» порабощает и убивает: оно работает как органическая клетка—грабит и насилует. Оно хочет регенерироваться — беременность. Оно хочет родить себе бога и видеть у того в ногах все человечество.
769. Все живое со всею силой распространяется вокруг себя в пределах досягаемости, подчиняя себе все слабейшее: в этом его наслаждение собой. Усугубляющееся «очеловечивание» этой тенденции состоит в том, что все тоньше ощущается, насколько трудно поглотить другого действительно до конца: как всякое грубое ущемление, хоть оно и показывает нашу власть над другим, в то же время тем более отчуждает от нас его волю, — а значит, внутренне делает его все менее покорным.
770. Та степень сопротивления, которую надо преодолевать постоянно, чтобы оставаться наверху, и есть мера свободы, как для отдельного человека, так и для обществ; а именно свобода, приложенная как позитивная, как воля к власти. Исходя из этого, высшая форма индивидуальной свободы, суверенитет, должна произрастать не далее, чем в пяти шагах от своей противоположности, там, где опасность рабства развесила над всем сущим добрую сотню своих дамокловых мечей. Если так посмотреть на историю: времена, когда «индивидуум» вызревает до такой степени совершенства, то бишь становится свободным, когда достигается классический тип суверенного человека, — о нет! такие времена никогда не бывали гуманными!
    Тут нет иного выбора. Либо наверх—либо вниз, как червь, презренный, ничтожный, растоптанный. Надо иметь против себя тиранов, чтобы самому стать тираном, то есть свободным. Это отнюдь не малое преимущество — иметь над собой сотню дамокловых мечей: благодаря этому научаешься танцевать, осваиваешь «свободу передвижения».
771. Изначально человек более, чем любое животное, альтруистичен: отсюда его медленное становление (ребенок) и высокая степень развития, отсюда и чрезвычайная, последняя стадия эгоизма.—Хищники гораздо индивидуальнее.
772. [К критике «себялюбия».] Непроизвольная наивность Ларошфуко, который полагает, что изрекает нечто смелое, изысканное и парадоксальное—в ту пору любая «истина» в области психологии еще способна была удивлять. Пример: «les grand âmes ne sont pas celles qui ont moins de passions et plus de vertus que des âmes communes, mais soulement celles qui ont de plus grands desseins.» [«Истинно великие души — не те, в ком меньше страстей и больше добродетелей, нежели в обычных людях, а те, в ком больше великих помыслов.» (франц.)] Вот и Джон Стюарт Милль (который Шамфора называет новым Ларошфуко XVIII столетия, только более благородным и философским), видит в нем лишь остроумного наблюдателя всего того в человеческой груди, что сводится к «зауряднейшему себялюбию» и добавляет: «истинно благородный дух не в силах возложить на себя необходимость непрестанного созерцания подлости и низости, кроме как из желания показать, в борьбе против каких порочных влияний способны победоносно утвердиться высший смысл и благородство характера.»
773. Морфология самолюбия
    Первая точка зрения.
    А: в какой мере чувства сопричастности, общности являются низшей, подготовительной ступенью —во времена, когда личное самолюбие, инициатива полагания ценностей еще вообще невозможны.
   Б: в какой мере степень коллективного самолюбия, гордость над-стоянием своего клана, чувство возвышенного неравенства и неприязнь к посредничеству, равноправию, примирению между кланами, есть школа самолюбия индивидуального: а именно в той мере, в какой она принуждает всякого отдельного представлять гордость за целое… Он должен говорить и действовать с уважением к себе, покуда он в своем лице представляет общность… а так же: когда индивидуум ощущает себя орудием и рупором божества.
    В: в какой мере эти формы отказа от себя, самоотречения и вправду придают личности чувство своей колоссальной важности; в той мере, в какой ими пользуются высшие силы: религиозный страх перед собой, вдохновение пророка, поэта…
    Г: в какой мере ответственность за целое сообщает и дозволяет отдельному человеку более широкий взгляд, твердость и суровость руки, рассудительность и хладнокровие, значительность жестов и всей повадки, которые он сам по себе, ради себя и из себя, не смог бы себе позволить.
    In summa: коллективное самолюбие есть большая подготовительная школа личного суверенитета.
    Истинно благородно то сословие, которое передает эту науку из поколения в поколение.
http://www.nietzsche.ru/userfiles/pdf/vola.pdf Ницше. Воля к власти