"Маркс хотел решительно подчинить вещи человеку, свободно распоряжающемуся самим собой" - это конечно наивная позиция Маркса представлять что вещи каким-то образом владеют человеком, что дуализм.

Утонченный кальвиновский императив честности, острота и напряженность разума, не удовлетворяющегося малым и никогда не довольного самим собой, экстремистский и мятежный характер мысли посреди летаргического сна толпы приобретают смысл патетического бдения. Толпа поддалась дремоте производства, живя механической жизнью вещи - полусмешной-полувозмутительной. А сознательная мысль достигает в том же движении последней степени пробуждения. С одной стороны, в развитие технической деятельности, она продолжает исследования, ведущие ко все более ясному и отчетливому знанию вещей. Сама по себе наука ограничивает сознание вещами, она не ведет к самосознанию (она может познавать субъекта, только принимая его за объект, за вещь); зато она способствует пробуждению ума, приучая его к точности и разочаровывая его: ведь она сама признает свои пределы, признает свое бессилие достигнуть самосознания. С другой стороны, в условиях промышленного подъема мысль ничуть не расстается с фундаментальным желанием человека обрести самого себя (обладать суверенным существованием) по ту сторону полезной деятельности, которой он не может избежать. Только это желание стало более требовательным. Протестантизм переносил в иной мир встречу человека со своей истиной. Марксизм, унаследовав его строгость и придав четкую форму его беспорядочным попыткам, еще решительнее кальвинизма осудил стремление человека искать себя непосредственно в процессе действия, резко осудил нелепость сентиментального действия. Я имею в виду именно эстетическое действие, движимое чувством и стремящееся к сентиментальному удовлетворению, одним словом, желающее сделать то, что не может быть сделано, а только испытано, получено, как по кальвинистской концепции получается благодать. Видя предназначение действия только в изменении материального устройства, Маркс четко обозначил то, что кальвинизм лишь наметил, - коренную независимость вещи (экономики) от других видов забот человека (религиозных, вообще аффективных); и обратно, отсюда следовало, что возврат человека к самому себе (к глубине, к сокровенности своего существа) независим от действия. Этот процесс может осуществиться только при осуществленном освобождении, он может начаться только при законченном действии.
Обычно именно этот аспект марксизма недооценивают; ему приписывают путаницу, о которой говорилось выше. Для Маркса "решение материальной проблемы достаточно", но для человека тот факт, "что он существует не только подобно вещи, а существует суверенно", в принципе данный как "его неотвратимое следствие", тем не менее отличается от "удовлетворения материальных потребностей". Оригинальность Маркса в этом отношении обусловлена его стремлением достигать морального результата лишь негативным способом, путем устранения материальных препятствий. Это побуждает приписывать ему исключительную заботу о материальных благах; в его провокативной четкости можно разглядеть сугубую сдержанность и неприязнь к религиозным формам, где истина человека подчинена скрытым целям. Фундаментальным теоретическим положением марксизма является полное освобождение мира вещей (экономики) от всего внешнего вещам (экономике); именно используя до конца возможности, заключенные в вещах (безоговорочно подчиняясь их требованиям, заменяя правление частных интересов "правлением над вещами", доводя до последних следствий процесс, сводящий человека к вещи), Маркс хотел решительно подчинить вещи человеку, свободно распоряжающемуся самим собой.
Если угодно, с этой точки зрения освобожденный посредством деятельности человек, решительно и полностью отождествив себя с вещью, как бы оставляет ее позади себя: она больше не сможет его порабощать. Начинается новая глава, где человек обретет наконец свободу возвратиться к своей сокровенной истине, распоряжаться по своему усмотрению бытием, которым он станет и которым он не является сегодня, поскольку он порабощен.
Но именно благодаря такой позиции (уклончивой, ничего не предлагающей в плане сокровенности) марксизм оказывается не столько осуществлением кальвинистского проекта, сколько критикой капитализма, который он упрекает в освобождении вещей без строгого порядка, без иной цели и закона, чем случайность - и частный интерес.
3. Мир современной промышленности, или Буржуазный мир
Капитализм - это как бы безоговорочное вручение себя вещам, но не задумывающееся о последствиях и не видящее ничего за ними. Для обычного капитализма вещь (продукт или производство) не является, как для пуританина, тем, чем он сам становится и хочет стать; если вещь и находится в нем самом, если он и сам есть вещь, то это как Сатана вселяется в душу одержимого, не знающего об этом, или же как одержимый, не ведая того, сам является Сатаной.
Самоотречение, которое в кальвинизме было утверждением Бога, являлось своего рода недостижимым идеалом; оно могло быть делом определенных лиц, способных навязывать другим ценности, с которыми они идентифицировались, но в каждом таком случае исключение подтверждало правило. Напротив того, свобода, данная вещи, производству, явилась общей возможностью. Не было никакой необходимости поддерживать чистейшую - и беднейшую - духовность, которая поначалу одна лишь была достаточно строгой, чтобы уравновесить собой подчинение всего тела и деятельности вещам. Но после того, как принцип подчинения был установлен, мир вещей (мир современной промышленности) мог уже развиваться самостоятельно, не думая больше об отсутствующем Боге. В умах, всегда готовых уловить реальный объект и упустить из бодрствующего сознания сокровенность, ясно проступал корыстный интерес. Царство вещей вообще поддерживалось естественной склонностью к рабскому подчинению. Одновременно оно соответствовало той чистой воле к власти (росту без иной цели, кроме роста), которая внешне враждебна раболепию, но по сути была лишь его дополнением. В том, чтобы служить власти, которая не используется, - такова совершенная форма поглощения ресурсов в ходе роста - обретается единственно подлинный акт отмены, наименее двусмысленный отказ от жизни. Но такую позицию часто трудно отличить от позиции чистого кальвиниста, хотя она ей и противоположна.
Во всяком случае, кальвинизм ознаменовал собой предельное пробуждение и напряжение. Наоборот, человек эпохи промышленного подъема - без какой-либо цели кроме этого роста - является выражением спячки. Никакого напряжения вокруг него, никакого желания упорядочить мир по своим меркам. Люди, чья деятельность имела результатом современную промышленность, даже не знали (не имели понятия), что такой мир невозможен; они были совершенно безразличны к бессилию движения, которое их несло и которое не могло подчинить мир своим законам. Они даже использовали для развития предпринимательства рынки сбыта, поддерживаемые наличием многочисленных движений, противоположных их собственному. В капиталистическом мире нет никакого принципиального предпочтения, отдаваемого производству средств производства (такое предпочтение появится лишь при коммунистическом типе накопления). Буржуазия не осознавала противоположность примата роста по отношению к его антиподам - различного рода непроизводительным тратам, порождающим их институтам и ценностям; противопоставление касалось только (и только на практике) количественного выражения трат. Буржуазный капитализм был лишь вяло и нелогично враждебен роскоши; на практике его жадность и деятельность ограничивали ее, но, если исключить непредвиденные результаты, он всегда сохранял попустительство к ней.
Так буржуазия создала мир, где все перемешано. Основой его является вещь, но поскольку снижение роли человека более не связано с его умалением перед лицом Бога, все не впавшее в спячку роста болезненно переживало отказ от поисков запредельного. Однако пути были открыты: именно потому, что вещь в основном взяла верх и господствовала над движением толпы, все несбывшиеся мечты могли свободно развиваться; конечно, жизнь (глобальный жизненный процесс) отходила от них, зато они до сих пор служат утешением для растерянных людей. Начался хаос, когда все стало равно возможным, даже противоположное по направлению. Единство общества удерживалось бесспорной важностью и успехом господствующего дела. В такой двусмысленной ситуации искушения прошлого легко пережили свое поражение. Противоречия, к которым они приводили, перестали ощущаться в мире, где реальность была тем ненавистней, что публично объявлялась мерой человека. Свободен был и сам романтический протест. Но такая всесторонняя свобода подразумевала, что человек, рассматриваемый в своем единстве (среди недифференцированной массы), соглашался быть всего лишь вещью.
4. Разрешение материальных трудностей и радикализм Маркса
В той мере, в какой человечество является сообщником буржуазии (то есть в своей совокупности), оно негласно соглашается быть (как человечество) не более чем вещью. Однако именно внутри этой смешанной массы, связанное с этим смешением как растение с землей, распространяется строгое мышление, суть которого в желании через завершение вещей - через адекватное соответствие вещей (производства) и человека - дать человеку доступ, возможность вернуться к самому себе. А поскольку строгое мышление имеет целью развитие чистой науки и техники, буржуазный мир оставляет ему свободу действий.
В пределах собственно экономической деятельности строгое мышление имеет ясную цель: направить избыточные ресурсы на облегчение материальных трудностей жизни и на сокращение рабочего времени. Это единственное использование богатств, совпадающее с адекватным соответствием человека и вещи и сохраняющее негативный характер действия, целью которого для человека остается возможность вполне распоряжаться собой. Дух строгого мышления, связанный с развитием науки и техники, непосредственно оснащен для этой фундаментальной операции. Но пользование комфортом и многочисленными услугами промышленной цивилизации не может ограничиваться небольшим числом привилегированных лиц; в старину роскошество выполняло определенные функции, манифестировало определенные ценности и предполагало связь между богатством и обязанностью манифестировать их. Но такая манифестация происходила от заблуждения, которое подталкивает нас к желанию схватывать как вещи то, чьим принципом является отрицание вещи. Итак, дух строгого мышления берется за разрушение пережитков старого мира. Закон капитализма оставляет ему свободу развивать материальные возможности, которые он несет в себе, но вместе с тем он допускает привилегии, препятствующие этому развитию. В таких условиях строгое мышление вскоре требует извлечь из науки и техники выводы, сводящие хаос современного мира к строгой логике самих вещей, то есть к рациональной взаимосвязи всех операций с вещами. С этого времени оно приобретает революционный смысл, который и был превосходно сформулирован Марксом.
http://www.fedy-diary.ru/html/052012/15052012-05a.html Жорж Батай "Проклятая часть"