Что язычество всегда возвращается и сейчас видно, но Батай не там видит корни вечного возвращения. Религия также здесь не причём, сознание оправдывает всегда Тело, а не обосновывает его вовсе. Либерал о либерализме, точно в такой же глупой ситуации оказались Маркс, Ленин и прочие фантасты реальности. Религия частное дело и придавать ей значение единого глупая ошибка, на этом и спотыкаются мыслители. И что церковь всё время движется к язычеству, то этот процесс начался уже с деятельности Апостола Павла. Надо прочитать разбор Евангелия Толстого чтобы увидеть как деградировала церковь со времён Спасителя.

- Христианство, враждебное славным поступкам людей, противопоставило им поступки милосердные, которые не являются в строгом смысле полезными, поскольку траты милосердного человека не приносят ему никакой выгоды. Раздача милостыни даже столь далека от корыстного поведения, что Ветхий Завет приравнивает ее к жертвоприношению.
Вообще говоря, до Реформации христиане не противопоставляли духу славы ничего, кроме смутной неприязни. В отличие от буржуа, они не отвергают славу по определению. Они говорят, что Бог создал человека, чтобы тот его прославлял. Официально покончив с язычеством, христианский мир сам проникся его духом, свидетельством чему - оставшиеся в обычае многочисленные праздники. Церковь даже допустила возникновение в среде знати особой религии, которая заменила этикой чести (личной славы) евангельскую этику, полностью ей противоположную. Она не препятствовала развитию галантной традиции и возникновению подлинной веры в любовное упоение, противостоявшей аскетизму. Церковь тем менее возражала против проявлений неумеренности, что они затрагивали и видоизменяли ее самое. Она покрыла землю воплощающими славу зданиями, под сводами которых совершались баснословные обряды. Милостыня, утратив свои первоначальные функции, обрела другие, праздничные. Над каждым городом, над каждым селом возвышались церкви и соборы, свидетельствуя о Христе и о даре, принесенном человечеству его смертью. По горам и долам на фоне колоколен и башен люди, дома, дороги пребывали под знаком жертвы. Бесполезная красота открыто провозглашала принцип празднеств: богатство, говорили церковные башни, не должно быть целиком подвластно необходимости; оно создано для великолепия, оно должно, свободно даримое, расточаемое, рождать творения, доступные каждому. И все-таки эти творения были бы бессмысленными без жертвы, великолепие - пустым, если бы не напоминало о кровавых муках; богатые дары казались бы даже оскорбительными, не будь они тенью высшего дара. Эта истина, возвещаемая башнями, - не Евангелие; это религиозная истина древних времен. На мир вокруг меня, ощетинившийся колокольнями и башнями, я смотрю как на вызов, который прошлое каждый день бросает настоящему; это множество церквей и зданий, отправляемые в них обряды, расходы на содержание священников (не говоря уж о музейных богатствах, не используемых по назначению) составляют дарственную долю. Но то, что я вижу, - лишь жалкие остатки. До Реформации дары во славу церкви в совокупности составляли территорию, равную территории крупного государства; собрав воедино все "ненаследуемое имущество", мы получили бы целую империю, созданную добровольными пожертвованиями, в свою очередь, вытекавшими из высшего дара. Страх (боязнь попасть в ад) тоже внес свою лепту в строительство этого великолепного здания, но страх и всегда так или иначе сопутствует славе.
Упадок экономики празднеств
// когда принципам более не следуют, их можно напоминать и требовать перемен. Нет ничего более далекого от Евангелия, чем церковь эпохи Возрождения. Евангельская бедность вызывала лишь насмешки. Церковь владела огромными богатствами, но разбросанными по разным местам, так что никакая армия не смогла бы их защитить; они были обречены алчности князей. Реформация разоблачила и разрушила эту славную экономику, управлявшуюся церковными иерархами. Мир испытал кризис веры, а церковь в минуту опасности вынуждена была вернуться к исходным принципам. Пол-Европы позабыло о религиозной пышности: весь Север провозгласил стремление к бережливой простоте, и даже сам Рим стал скромнее. Прихоть была призвана к порядку; с наступлением Реформации под водительством крупной буржуазии сформировалась мораль, враждебная всякому расточительству, и утилитаристское общество.
В эпоху изобретений и великих географических открытий люди начали отмеривать долю славы. Итальянский город жил в согласии с небом благодаря смыслу и великолепию своих зданий. Но его кажущееся богатство не было ни христианским, ни разумным. Разум ограничивает потребности, которые мы должны удовлетворять. Приличное жилье и здоровая пища необходимы. Напротив, слава и вообще всякое возбуждение бесполезны или вредны для экономики. Евангелическая вера враждебна к земной славе и признает славную жизнь лишь за усопшими. Для верующего нет ничего более далекого от подлинной славы, чем разорительное великолепие нашего мира. Чтобы вкусить небесной славы, следует в меру сил избегать славы земной, разоблачать ее обманы. Богобоязненному человеку довольно быть полезным и милосердным. Его милосердие должно отвечать суровому духу Евангелия, перещеголявшему даже иудейскую традицию: пусть левая рука не ведает, что делает правая! Реформация строила жизнь на соответствии между практичной земной пользой и посмертной славой, спасением, в обретении которого никогда нельзя быть уверенным, но к которому ведет дорога пользы. Расходы ради бесполезной славы - те, которых толпа требовала от богачей, - стали казаться протестанту полной противоположностью благочестия. Он отверг их еще и потому, что последовательно индивидуалистское поведение больше, чем против чего-либо, восстанавливало его против народного воодушевления. В итоге богатый святоша собирал доходы с промышленного производства, не находя другого способа использовать эти доходы, кроме расширения своих предприятии. Такое низведение золота до роли инструмента полезной деятельности совпадает с развитием капитализма. Богатство утратило сияние славы, которым оно было наделено прежде. Деньги стали рассматриваться как средство производства; капитал - это средство производства, и подобно тому, как церковь посвящает человека Богу, буржуазное общество еще более эффективно посвящает деньги капиталу.
Со времен Реформации новые изобретения и великие географические открытия расширили сферу полезной деятельности. Но если они и сделали людей богаче, то парадоксальным способом: они опутали их богатства живой сетью предприятий, с каждым днем распространявшихся все дальше. Деловитое превращение природы в продукт, в предмет купли-продажи началось в тот день, когда накопленные людьми ресурсы перестали тратиться ради высшей славы. Старый мир церквей, соединяющих города с небесами, умер, породив тот, где живем мы и где среди пустырей возвышаются фабрики.
http://www.fedy-diary.ru/html/052012/15052012-05a.html Жорж Батай. Проклятая часть