Батай конечно не учитывает первооснову накопления, где религия не причём, и где имеется только объект сопротивления. Свобода Тела всегда непрерывная в развитии материя, и поэтому только объект сопротивления важен. Читать Франклина, Ленина или Маркса пустое занятие, пробовал, только время делало их востребованными. Достаточно почитать древних отцов церкви чтобы узнать цену деятельности.

- Падение Мехико приходится на тот же год, что и Вормсский рейхстаг, ознаменовавший собой подлинное начало Реформации. Жизнь покинула великий ацтекский город; с той поры жертвенные пирамиды были заброшены и заросли травой. Лютер, со своей стороны, поднял открытое восстание против римского язычества. Никто, ни испанцы, ни Лютер, не желали того мира, который наступал, но в нем практический разум должен был постепенно свести человека к меркам выгоды. Никогда еще не было мира столь богатого, но богатство в нем оставалось скрыто, как и бедность (которая сохранилась), под серым плащом пользы: никогда еще мир не был таким нуждающимся. Ни Кортес, ни Лютер не могли предвидеть результата, столь чуждого их устремлениям. Лютер, по примеру древних, подверг моральному осуждению ссуду денег под проценты - основу капитализма. Кортес занимался завоеванием и грабежом; он разрушил целый мир, но сделал это в простоте душевной, как ребенок разоряет гнездо. Тем не менее и тот и другой способствовали становлению системы ценностей, управляющей ныне всеми нашими суждениями.
Макс Вебер, опираясь не только на анализ текстов и фактов, но и на статистические методы, показал роль протестантов в развитии капитализма ("Die protestantische Ethik und der Geist des Kapitalismus", первый том его "Religionssoziologie"). И в наши дни в том или ином регионе можно видеть, как протестанты тяготеют к сфере бизнеса, католики же предпочитают свободные профессии. Главнейшая роль в этом разделении принадлежит не лютеровской реформе. Активную роль сыграл лишь кальвинизм - всем своим учением, не только непримиримым осуждением роскоши. В первую очередь новые принципы взрастили английские и американские пуритане: отказавшись от всякой созерцательности, признанной бесполезной, они посвятили жизнь полезному труду. Успех дела и процветающую благопристойность жизни они стали считать единственным свидетельством благодати, в которой никогда нельзя быть уверенными. Нет ничего более враждебного духу праздников, чем пуританская мораль: английские пуритане пытались запретить рождественские увеселения и народный обычай Майского древа. В Америке, где этой морали торговцев не противостояли предрассудки знати с ее презрением к купле-продаже, именно такой склад личности стал доминирующим, далеко выйдя за рамки секты. "Деловой человек", ищущий наживы, отдающий все время работе, расширяющий свое предприятие, стал в Новом Свете тем же, кем были святой или рыцарь для архаической Европы.
Богатство, употребляемое только на рост богатства
Северная Америка разошлась со Старым Светом еще сильнее, чем принято думать. В католической Европе человеческая деятельность по-прежнему вела мимо небольших домов к зданию, хранящему таинство жертвы и поддерживающему дух великолепия. Даже в Европе протестантской сохранились первоначальные формы связи людей друг с другом и с небом: по своему внешнему облику и город и деревня по-прежнему имели центром притяжения старинную церковь. Во всем Старом Свете аристократия выражала свое презрение к спекулянтам; те отвечали ей тем же, делая вид, будто смеются над ней, но втайне робели перед величием тех, кого поносили как нахлебников.
В древних государствах Европы накопление капитала стало основным, но не самым благородным применением денег. Старая система ценностей сохранила престиж как нечто отчасти смешное, отчасти устаревшее, но притягательное. Пуританский деловой раж сумел цинично утвердиться лишь в протестантских государствах Америки. В этих странах никакие традиционные траты не могли сравниться с единственным стоящим использованием денег - ежегодным расширением предприятий или умножением их числа.
Настоящий деловой человек зарабатывает деньги не ради доставляемых ими удовольствий и не ради блестящей жизни, он трудится не ради себя и не ради своей семьи: деньги зарабатываются для того, чтобы быть вложенными, их должно использовать только для роста, они имеют единственную ценность и смысл - бесконечный процесс обогащения, в который они втягивают.
Притча о свинье
Американец Бенджамин Франклин, писавший в середине XVIII века, сформулировал эту концепцию совершенно недвусмысленно. О нижеследующем его фрагменте Макс Вебер заметил, что он выражает дух капитализма с почти классической ясностью: "Помни, - пишет Франклин - <...> целые колонны фунтов стерлингов".
Буржуазным миром движет этот страх перед мотовством, перед праздниками и жертвоприношениями. У пуритан хотя бы оставалось в качестве высшей цели прославление Бога. Они посвящали эту бренную жизнь труду, потому что считали ее бессмысленной или проклятой. Деловой человек, дорогу которому проложил аскетизм, впервые соотнес ценность с пользой; эталоном ему послужил капитал - богатство, вкладываемое в предпринимательство. Независимо от того, сохранилась ли пуританская мораль, исчезла или осталась в виде украшения, утвердился мир новых ценностей, подчиненный бесконечному движению колес и приводных ремней. В сфере морали большинство людей стали полагаться теперь на исчислимые заповеди заводов; божьи заповеди, связывавшие ценность с помыслами о славе, номинально сохранялись, но утратили внятность. Целью сделалось бесславное процветание дела, польза стала основой моральных ценностей.
Мерилом человека стал завод; он занял место всего остального, признав все остальное суетой. Он вовсе не был Бегемотом, в нем не было ничего сакрального или чудовищного; он с самого начала представлял собой разумную, сводимую к бухгалтерским счетам реальность и развивался в соответствии с общими законами, по пути, который ведет от имеющихся у человека сил к потребностям, которые ему нужно удовлетворять. Прежде на этом пути человек встречал лишь землю, пригодную для возделывания и столь же непредсказуемую, как его силы и его потребности. Земля не требовала ни накопления сил (создания, а затем бесконечного расширения капитала), ни изменения потребностей. Пока экономика была аграрной, частичная растрата богатств никак не влияла на сравнительно стабильное производство: она не подрывала будущего урожая. В свою очередь, сельскохозяйственная продукция отвечала на почти неисчерпаемый спрос; сбыт шел легко. Излишки продукции, развивающие потребности и требующие рекламных изысканий, во времена "человека полей" были совершенно немыслимы: жизнь "человека полей" была суровой и скудной, но меняющиеся интересы не перекраивали ее каждый день на свой лад.
Промышленность заставила людей обогащаться; пришлось направлять много денег на рост технической оснащенности. Передовые народы, объединив усилия, принуждены были воплотить в реальность франклиновские максимы. Растущая необходимость промышленного развития повсюду вступила в конфликт с потребностью в великолепии и в жертвоприношении. В словах Франклина чеканно выражено неустранимое противоречие: расточающий "губит", он убивает свинью и ее потомство в тысячном размере... Когда-то "человек славы" без всякой необходимости, только чтобы угодить капризным божествам, убивал плодовитую самку. С точки же зрения "делового человека" свиноубийца, "человек жертвы" аморален. Производство, промышленность, капитал, накопление противоположны жертвоприношению; буржуазия воплощает в себе необходимость не допускать расточительства, безликость буржуа и однообразие его жизни отражают тайное стремление избежать жертвоприношений.
Депрессия
Северная Америка была образцовой страной промышленного роста. Здесь безымянная, безличная жадность промышленности могла беспрепятственно реализовывать свое муравьиное трудолюбие. Ничто не сдерживало ее слепого движения; предприятия должны были бесконечно собирать, накапливать энергию. Разумеется, завод выпускал продукцию, но поставкам соответствовала оплата. Цена гарантировала прибыль, необходимую для капиталовложений. Поставки товара противоположны славе дарения, их цель - прибыль и накопление прибыли; день за днем они обеспечивают непрерывный рост. Капиталистическое предприятие расширяется и уничтожает все, что этому препятствует. Оно должно трансформировать и поглощать все, что ему попадается: рано или поздно любая свободная сила станет частью его механизма. Для завода существуют соразмерные ему силы - рабочие, маклеры, счетоводы, техники; но он старается ничего не знать о людях. Никакая теплота общения не связывает тех, кто попал в его шестеренки; предприятие приводится в действие холодной жадностью, использует бездушный труд, а его единственный бог - его собственный рост. В дни процветания трудящиеся не получают ничего с дополнительной прибыли. А как только прибыль снижается, хозяин увольняет работника: в отсутствие славных целей - точнее, в отсутствие человеческих целей - люди не могут чувствовать солидарности друг с другом, у них остается только жадность, а жадность разделяет. Благотворительность, якобы компенсирующая их разделённость, - всего лишь гримаса, жалкая комедия солидарности.
Индустриальное общество - это толпа, состоящая из существующих по отдельности. Даже внешне жизнь полностью изменилась: вместо горделивых столиц, самим своим обликом напоминавших о небе и земле, - унылые города, погребенные в предместьях и навевающие удручающую тоску. Гнетущее процветание смыкается с нищенским возбуждением. Повсюду люди бунтуют, обретая лучшее, что в них есть, в бегстве, в унизительном отрицании реальности!
Чрезмерное развитие промышленности, имевшей целью не людей, а самое себя, с самого начала было непоправимой ошибкой. Формулируя закон современного мира, Франклин отказывался видеть, что невозможно бесконечно копить, чтобы накопленные деньги бесконечно приносили доход, - точно так же как свиньям нельзя позволять бесконечно, тысячами плодиться. Можно вообразить крестьян, изнемогающих в окружении бесчисленных свиней; точно так же богатые обитатели Америки ощутили голод, начали хиреть подле своих громадных капиталов. "Притча о свинье" иллюстрирует это удивительное заблуждение. Само слово капитал по своему происхождению связано с простейшей разновидностью движимого и производительного богатства - со стадом, состоящим из множества голов, то есть capita (слово cheptel, обозначающее сейчас этот вид богатства, само представляет собой народную форму, восходящую к латинскому capitate). В давние времена пастух отделял от стада проклятую часть, которой требовали себе грозные силы празднества. Американский деловой человек стал распоряжаться своими богатствами как неподвижной и безобидной вещью, как свиньей, которая должна плодиться, производя тысячи поросят... и убить которую было бы преступно. В наши дни деловой человек стал жертвой тысяч свиней, он разорен и жаждет только смерти...
http://www.fedy-diary.ru/html/052012/15052012-05a.html Жорж Батай. Проклятая часть