Эротический объект воображаемый, а не существующий, поэтому и без границ, откуда и эротомания. Батай не представляет половое, если женскому отдаёт проституцию, на самом деле только мужское в проституции, имеющий либидо не может играть им, а не имеющий свободен, и в игре. Это бесполое всё переворачивает, и женское как бесполое склонно драматизировать своё положение, как принимающее половых стихий Тела. Бесполое ещё и в страхе полового, где объект смотрит на объект как на чучело, а не как на объект полового. В браке женское может и играть в проституцию, потому что в браке оно уже не бесполое по положению Тела.

- эротика, представляющая собой слияние, заставляющая стремиться к преодолению личностного бытия и любых границ, тем не менее выражается через определенный объект. Перед нами парадокс: объект, означающий отрицание границ всякого объекта, эротический объект.
Женщины как преимущественный предмет желания
В принципе мужчина точно так же может быть предметом желания для женщины, как и женщина для мужчины. Тем не менее исходным процессом сексуальной жизни чаще всего является поиск мужчиной женщины. Мужчинам принадлежит инициатива, а женщины обладают властью провоцировать желание мужчин. Было бы неправомерно утверждать, что женщины красивее или желаннее мужчин. Но того соединения, которого мужчины достигают, преследуя их, они пытаются добиться, возбуждая желание своим пассивным поведением. Женщины не более желанны, но они предлагают себя желанию.
Они предлагают себя как предмет агрессивного желания мужчин.
Не в каждой женщине потенциально присутствует проститутка, но проституция является следствием женского поведения. В зависимости от своей привлекательности женщина служит мишенью мужских желаний. Если только она не уклоняется от них полностью, решительно избирая целомудрие, то, в принципе, вопрос лишь в том, какой ценой, при каких условиях она уступит. Когда же эти условия выполнены, она всегда отдается как объект. Проституция в собственном смысле слова прибавляет к этому лишь практику купли-продажи. Своими заботами о наряде, о красоте, которую наряд должен подчеркивать, женщина сама признает себя объектом, который она непрестанно предлагает вниманию мужчин. А обнажаясь, она опять-таки являет собой предмет желания мужчины, предмет отличный от других, индивидуально предлагаемый для оценки.
Нагота, противостоящая нормальному состоянию, конечно, осмысляется как отрицание. Обнаженная женщина близка к моменту слияния, предвещает его. Однако, будучи объектом, она хотя и обозначает противоположность, отрицание объекта, но все еще представляет собой объект. Это нагота определенного человека, пусть она и предвещает момент, когда его гордыня утонет в темной неразличимости эротических конвульсий. Прежде всего в этой наготе проявляются возможная красота и индивидуальное очарование. Одним словом, это объективное отличие, значимость некоего сравнимого с другими объекта.
Религиозный блуд
Чаще всего предлагаемый для мужского поиска объект уклоняется. Уклончивость означает не то, что предложения вообще не было, а то, что не выполнены требуемые условия. Впрочем, если они и выполнены, то первоначальная уклончивость, кажущееся отрицание предложения, лишь подчеркивает его ценность. Слабым местом уклончивости является логически связанная с ним скромность. Предмет желания не мог бы ответить на мужское внимание, не мог бы спровоцировать поиск и тем более выбор, если бы, вместо того чтобы уклоняться, не обозначил себя сам особым выражением или нарядом. Предлагать себя - основополагающее женское поведение, но за первым жестом предложения следует его притворное отрицание. Формально проституция - это такое предложение, за которым не следует притворного отрицания. Только проституция сделала возможным наряд, подчеркивающий эротическую значимость объекта. Подобный наряд в принципе противоположен второму жесту, при котором женщина ускользает от нападения. Игра в том, что используется наряд, имеющий смысл проституции: следующий затем жест уклончивости - настоящей или же притворной - разжигает желание. Сама проституция тоже не чужда игре. В ходе женского поведения сочетаются взаимодополняющие противоположности. Те, что выражают проституцию, требуют других, выражающих уклончивость, и наоборот. Но карты в этой игре подтасовывает нищета. Поскольку именно нищета прекращает движение уклончивости, то проституция становится позорным клеймом.
Правда, у некоторых женщин отсутствует реакция уклончивости: предлагая себя безоговорочно, они принимают или даже требуют подарков, без которых им было бы трудно обозначить себя как предмет поиска. Проституция изначально лишь освящала собой такое поведение. Некоторые женщины становились объектами в браке - орудиями для работ в домашнем и особенно сельском хозяйстве. Проституция же превращала их в объекты мужского желания; эти объекты, по крайней мере, предвещали момент соития, когда исчезает все и остается лишь конвульсивная непрерывность. Преобладание материального интереса в позднейших, или современных, формах проституции оставило в тени эту сторону дела. Изначально же, если блудница получала деньги или ценные вещи, то это все давалось в дар; она использовала эти дары для роскошных трат или для приобретения украшений, которые делали ее еще желанней. Таким образом она усиливала свою изначальную способность привлекать дары самых богатых мужчин. Закон этого обмена дарами состоял вовсе не в торговой сделке. То, что дает девушка вне брака, нельзя использовать продуктивно. Так же и с дарами, которые предназначают ее для роскошно-эротической жизни. Подобный обмен вел скорее к безмерности, нежели к правильной коммерции. Провоцирование желаний сжигало все: оно могло полностью истребить богатство, могло пожрать всю жизнь человека, чье желание ему удалось вызвать.
По всей видимости, изначально проституция была лишь дополнительной формой брака. Трансгрессия брака была включена в качестве перехода в организацию регулярной жизни, и исходя из этого между мужем и женой становилось возможным разделение труда. Подобная трансгрессия не могла никого предназначать для эротической жизни. Просто продолжались открытые сексуальные отношения, а на трансгрессию, с которой они начались, после первого контакта больше не обращали внимания. При отношениях проституции блудница уже оказывалась предназначена для трансгрессии. Сакральное, запретное начало сексуальной деятельности непрестанно проявлялось в ней; вся ее жизнь посвящалась нарушению запрета. Мы должны найти связь между фактами и словами, обозначавшими такое призвание; в этом смысле мы и должны рассматривать архаический институт сакрального блуда. Во всяком случае, в дохристианском - или внехристианском - мире религия не только не противилась блуду, но могла даже регулировать его формы, как и другие формы трансгрессии. Блудницы находились в контакте с сакральным, в специально освященных местах, отчего и сами приобретали сакральный характер наподобие жрецов.
По сравнению с современной проституцией религиозный блуд кажется нам бесстыдным. Но эта разница двусмысленна. Может быть, именно постольку, поскольку храмовая куртизанка сохраняла если не чувство стыда, то хотя бы стыдливое поведение, ей и удавалось избегнуть положения падшей уличной девки? Современная проститутка бравирует окружающим ее позором, цинично погрязает в нем. Ей чужда тревога, без которой невозможно испытывать стыд. Куртизанка вела себя сдержанно, она не была обречена на презрение и мало отличалась от других женщин. Стыдливость в ней должна была притупиться, но она сохраняла принцип первого контакта, согласно которому женщине должно быть страшно отдаться, а мужчина требует от нее уклончивой реакции.
При оргии слияние и его разгул уничтожали всякий стыд. Стыд вновь появлялся при совершении брака, но затем исчезал в силу привычки. При сакральном блуде стыд мог стать ритуальным и обрести смысл трансгрессии. Обычно мужчина не может чувствовать, что закон нарушен в нем самом, поэтому он ожидает хотя бы наигранного смущения женщины, без которого он и не сознавал бы, что преступил закон. Именно благодаря стыду, реальному или наигранному, женщина достигает согласия с запретом, который формирует в ней человеческое начало. Потом приходит время его преодолеть, и тогда нужно отметить посредством стыда, что запрет не забыт, что его преодоление состоялось вопреки запрету, при полном его сознании. Стыд исчезает полностью лишь при низменной проституции.
Тем не менее мы никогда не должны забывать, что за пределами христианства религиозно-сакральный характер эротики мог проявляться открыто, а чувство сакрального преобладало над стыдом. В индийских храмах до сих пор можно увидеть множество вырезанных из камня эротических изображений, где эротика представлена в своем фундаментальном виде - как нечто божественное. Многочисленные храмы Индии торжественно напоминают нам о непристойности, таящейся в глубинах нашей души.
Низменная проституция .,,
Положение проститутки как падшей женщины на самом деле обусловлено не платой. Плата могла включаться в цикл церемониальных обменов, которые не влекли за собой характерного для торговли опошления. В архаических обществах тело, которое замужняя женщина приносит в дар своему мужу (сексуальное даяние), само по себе может быть предметом возмещения. Низменная же проституция, становясь чуждой запрету, без которого мы бы не были людьми, принижается до уровня животных; обыкновенно она вызывает отвращение, сходное с тем, что в большинстве цивилизаций демонстрируют по отношению к свиньям.
По всей видимости, зарождение низменной проституции связано с возникновением беднейших классов населения, которые в силу своего бедственного положения могли не заботиться о тщательном соблюдении запретов. Я говорю не о современном пролетариате, но о том, что Маркс называл люмпен-пролетариатом^'. Крайняя нищета освобождает людей от запретов, на которых основано их человеческое достоинство, но освобождает иначе, чем при трансгрессии: они освобождают свои животные импульсы, опускаясь, хотя, пожалуй, все же не до конца. Опускаясь, они и не возвращаются в животное состояние. Мир трансгрессии, объединявший всех людей, существенно отличался от животного состояния; так же и с более частным миром опустившихся людей. Запросто обходясь с запретом - то есть с сакральным, не исторгая его из профанного мира, где увязает их жизнь, они не имеют в себе ничего звериного, хотя другие нередко и отрицают их человечность (они даже ниже животного достоинства). Всевозможные предметы запретов не вызывают у них ни ужаса, ни тошноты или вызывают их очень мало. Но им известны реакции других людей, хотя они не умеют ощутить их сами со всей интенсивностью. Тот, кто говорит об умирающем: "Скоро сдохнет", - уподобляет человеческую жизнь собачьей, но он осознает, каким падшим, опустившимся является используемый им непотребный язык. Грубые слова, обозначающие органы, продукты или акты сексуальной деятельности, выражают ту же самую готовность опуститься. Эти слова являются запретными, обычно данные органы вообще запрещено называть. Именовать их самым бесстыдным образом есть переход от трансгрессии к безразличию, для которого что профанное, что самое сакральное - все равно.
Низкопробная проститутка являет собой крайнюю степень опустившегося человека. Она могла бы быть не менее безразличной к запретам, чем животное, но, не в силах достичь совершенного безразличия, она все же знает, что другие люди соблюдают запреты; она не только падшая женщина, но ей к тому же дана возможность сознавать свое падение. Она знает, что она человек. Пусть и лишенная стыда, она способна осознать, что живет как свинья.
С другой стороны, ситуация низменной проституции дополнительна к той ситуации, которую создало христианство.
Христианство создало сакральный мир, исключив из него все ужасные и нечистые стороны. В свою очередь, низменная проституция создала дополнительный к нему профанный мир опустившихся людей, в котором скверна становится безразличной и из которого исключена светлая ясность труда.
http://www.fedy-diary.ru/html/122010/04122010-01d.html Жорж Батай. ПРОКЛЯТАЯ ЧАСТЬ