Штирнер представляет как бесполое Тела по мере "взросления" упрощается в "духе" своём, начинает ценить простые вещи и "разделять" необходимое от суетного, в мире уже "своём". Дух относится к действию разумеется, а не к интеллекту, и возникает только в стремлении к "действию", и конечно может деградировать. Когда "мир" широкий, то он исчезает как твой, если не находит себе места, а значит только "место" занимаемое интеллектом находит его. "Нельзя объять необъятное. Козьма Прутков". Бесполое Тела не может иметь места, так как действие не может быть ограниченным само. Интеллект производен от индивида, а значит является сначала индивид, а с ним интеллект. Дух часто приравнивают к интеллекту, но есть разница между ними в направлении сил своих, дух задан всегда внешне, а интеллект уже нет, дух самодостаточен, а интеллект "достаточен", где важно не самоутверждение, а реализация.

Сравните возмужалого человека с юношей: он наверняка покажется вам более жестким, менее великодушным, более корыстным. Но разве от этого он становится хуже? Вы говорите, что нет, что он сделался только более твердым, или, как вы обычно говорите, более практичным. Главное же то, что он гораздо более считает себя центром всего, чем юноша, который "мечтает" о другом, например о Боге, отчизне и т. п. Возмужалость, таким образом, означает второе самонахождение. Юноша нашел себя как дух и потерял себя во всеобщем духе, в совершенном святом духе, в человеке как таковом, в человечестве, короче говоря, во всех идеалах; возмужалый же человек находит себя как духа во плоти. Мальчики имеют только недуховные, то есть бессмысленные и безыдейные интересы, юноши же — только идейные, а возмужалый человек — плотские, личные, эгоистические интересы. Если у ребенка нет предмета, которым бы он мог заняться, он скучает, ибо собой он еще не умеет заниматься. Юноша же, напротив, устраняет предметы, потому что из предмета у него возникли мысли: он занят своими мыслями, своими мечтами, занят духовно, другими словами, "его дух занят". Все недуховное молодой человек объединяет под презрительным названием "внешнего". Если же он и сам привержен к мелочным внешним интересам (например, к соблюдению корпоративно-студенческих и других формальностей), то лишь потому и тогда, когда он открывает в них дух, то есть когда они становятся для него символами. Так же, как я нахожу себя за существующим, как дух, так я потом должен обрести себя и за мыслями — как их творец и собственник. В период духовности мысли перерастали меня, хотя я же был их творцом, они носились надо мной и потрясали меня, как страшные образы горячечного бреда. Мысли воплотились, стали призраками, как Бог, государь, Папа, отчизна и т. д. Разрушая их воплощенность, я принимаю их обратно в себя и говорю: только я воплощен. И тогда я принимаю мир как то, чем он является для меня, как мой, как мою собственность: я отношу все к себе. Если я, как дух, отбрасывал мир с величайшим презрением к нему, то теперь, как собственник духов или идей, я ввергаю духов или идеи обратно в их суетность. Они уже не имеют власти надо мной, так же как не имеет власти над духом никакая "сила земли". Ребенок жил реальностями, он был во власти земного, пока ему не удалось разгадать мало-помалу, что стоит за всем; юноша был идеалистом, его воодушевляли мысли, пока он не достиг возмужалости, не сделался эгоистическим зрелым человеком, который по своему произволу распоряжается реальностями и мыслями и ставит свой личный интерес выше всего. ШТИРНЕР