Я думаю сейчас, когда празднуется день, так называемой, победы самое время задуматься о духовных предпосылках Второй мировой войны, я думаю такой предпосылкой была борьба в границах всей Земли идей равенства, правила и идей исключения, привилегированных (в том смысле как привилегированным является гений среди остальных люде

Существуют дурные продукты природы: птица, но не летает, мышь, но летает, – где линия развития природы искривляется. И у духа есть дурные произведения; они существуют, но неразумны. В искусстве это бывает нередко, когда вместо симфонии нам преподносят какофонию.

Мы сами устанавливаем границы объективности.

Если это утверждение является верным, то любую субъективность можно рассматривать как объективность, а любая объективность абсолютна только при определённых условиях.

В теме Кота ЛОГИКИ выражается некое сомнение в наличии живой логики, а то и вовсе убеждение в отсутствии таковой.

    (Клип на тему проработки фиктивной связи между 'формальной логикой' и 'диалектической логикой' в широком смысле)

Исходная схема соотношений между диалектикой и метафизикой, между формальной логикой и диалектической логикой такова:

Разглядывая со скуки линолеум, мы иногда находим в нём такие неожиданные образы, какие и в голову никогда не пришли бы. Мы видим именно тот или иной образ только потому, что именно его ищем согласно со своим опытом. Всё остальное, не вызывающее ассоциаций, для нас - бессмыслица. Вот если теперь сравнить линолеум с нашим миром

Все мы - верующие атеисты. Вера не сводится к словам "я верю!", а атеизм это не утверждение "я не верю!". Вера выражается в поведении - что делаешь, в то и веришь.

«Нам нужны экономисты типа Нильса Бора, де-Бройля, Гейзенберга и Дирака, чтобы реконструировать или революционизировать экономическую теорию так же, как эти люди революционизировали физическую теорию»

Гардинер Минс [1]

Вопрос крови: либо Европа, либо Азия

По свидетельству Куно Фишера, в одном из писем другу Гегель написал: «Вчера я видел мирового духа на белом коне». (Речь идет о Наполеоне.) В этой фразе можно усмотреть некоторую симпатию Гегеля к событиям, связанным с Французской революцией.