ol.suvoroff2014@yandex.ru Суворов О.А.

НАУКА ЛОГИКИ КАК ЛОГИКА НАУКИ: РАЦИОНАЛИЗАЦИЯ И КОНКРЕТИЗАЦИ ГЕГЕЛЕВСКОЙ КОНЦЕПЦИИ

Соотношение науки и логики, как известно, наиболее фундаментально рассмотрено Гегелем. Его определение логики как «результата опыта наук», скорее всего, следует понимать так, что истинно сущая логика заключается в логике самой науки, в структуре и закономерностях познавательного процесса. Отсюда, собственно, и вытекает принципиальное отличие формальной логики, как логики непротиворечивого языка науки, от логики научного познания, постигающего, по Гегелю, истину в форме имманентно присущей ей диалектической противоречивости.

К сожалению, гегелевский замысел логики как диалектики познания, так и остался не ассимилированным в полной мере философской мыслью, как при Гегеле, так и после него. Более того, гегелевская концепция длительное время подвергалась деформации различными интерпретаторами, среди которых особое место занимают трактовки марксистско-ленинского замеса. И надо сказать, что интерпретации и самих классиков марксизма, и их последователей оказались, несомненно, наиболее значимыми как в плане позитивного развития, так и, наоборот, искажения гегелевской доктрины, прежде всего, её логико-диалектической составляющей, до сих пор рассматриваемой, вопреки Гегелю, исключительно с позиции объективизма. Именно в объективизме марксистско-ленинского толка наиболее очевидно преобразование диалектики как логики научного познания в «объективные законы природы, общества и мышления». Обращаю на это внимание потому, что предрассудок «объективизации диалектики» настолько глубоко овладел сознанием советских и постсоветских специалистов, что даже те из них, кто уже давно отказался от самого марксизма-ленинизма, продолжают рассматривать диалектику, в первую очередь, как процесс материальной действительности, и только во вторую -- как процесс познания. Убежден, что без преодоления этого предрассудка, т.е. истолкования диалектики преимущественно с позиции онтологии (идеалистического либо материалистического толка), невозможны, на мой взгляд, не только продуктивная разработка диалектической логики, но даже само осмысление диалектики именно как логики науки. Вследствие этого невозможно и преодоление нынешнего негативного отношения в целом к гегелевскому философскому наследию.

Философский объективизм, в частности его материалистическая форма, вытекает из более общего ложного тезиса о возможности познания объективного мира, а, следовательно, и истины, без всякой ссылки на познающий субъект. Между тем, очевидно, что даже исходное положение онтологии о существовании внешнего мира, строго говоря, детерминировано связью основных гносеологических противоположностей, и, таким образом, является продуктом субъективации объективного, или, что одно и то же, объективации субъективного. Данную гносеологическую связку, на мой взгляд, уже давно пора рассматривать как элементарную «клеточку» любого познавательного процесса. Это как раз и позволяет осознать, что нам может быть дана лишь субъективированная объективность (объективированная субъективность), чем, собственно, и обуславливается диалектически-противоречивая природа любого научного суждения, а, стало быть, и любой истины. Особо обращаю внимание на это тех участников ФШ, которые, как показывают обсуждения проблем диалектической логики, не отличают формально-логической противоречивости от её диалектической ипостаси. То есть, не понимают, что диалектическая противоречивость, в отличии от формально-логической, порождается отнюдь не отношениями суждений (истинных либо ложных), а каждым, отдельно взятым, суждением, точнее, его гносеологической (объектно-субъектной) природой. Тем именно, что суждение, как субъективна форма, отражает не что иное, как противоположность самое себя, объективно-реальную предметность. Поэтому в итого мы всегда получаем противоречивый результат, т.е. истину, содержание которой не только объективно, но и субъективно.

Отношение марксизма к гегельянству, конечно же, не исчерпывается одним лишь объективистским подходом. Известно, что марксизм вообще претендовал на единственно научную трактовку гегелевской концепции, и, надо сказать, во многом это было действительно так, например, в части оценки рационального зерна гегелевской диалектики – единства противоположностей. Именно это единство, означающее, в конечном счете, объектно-субъектное единство, образует диалектическое противоречие, являющееся двигателем  развивающегося познания. В этом плане непреходящее значение имеют некоторые фрагменты «Философских тетрадей» Ленина, и, в особенности, его итоговое заключение о ненужности трех разных слов – диалектики, логики и гносеологии – буквально отождествляющихся в рамках диалектической логики.

Между тем, даже в диамате, где всё, казалось бы, должно было быть однозначным, данное положение Ленина, оказалось предметом не прекращавшихся дискуссий. Это весьма симптоматично, поскольку и сегодня, на мой взгляд, неоднозначное толкование этого ленинского вывода из «Науки логики» предопределяет все разногласия о предмете диалектики и вытекающей из неё диалектической логики. И здесь не имеет совершенно никакого значения тот формальный факт, что Гегель не употреблял выражение «диалектическая логика». Серьёзные специалисты знают, что мысль немецкого гения была направлена на преодоление недостатков именно традиционной (аристотелевской) логики, которая, в силу своего формализма, не раскрывала и не могла раскрыть динамики (развития) процесса познания, его истинно сущей и основополагающей, т.е. объектно-субъектной, противоречивости

В этой связи уместно напомнить, к чему, в сущности, сводится формальная логика. А именно, к требованию не утверждать разное (вплоть до противоположности) об одном и том же, или, говоря иначе, неукоснительно соблюдать закон тождества, обеспечивающий неизменность определений, высказанных о предметах. Собственно, вот этот тривиальный императив, по существу несовместимый с реальным познанием, сопряженным с развитием (изменением) наших понятий, и дал основание Гегелю смеяться над этой логикой, полагать её глупой и сравнивать с «детской забавой по перебиранию палочек разной длины». В самом деле, только человеку с деформированной психикой или сознательному казуисту может прийти в голову утверждать не одно и то же об одном и том же, в одно и то же время, в одном и том же отношении. А другому человеку, аналогичного свойства, запрет таких, противоречащих друг другу, утверждений может показаться основой и сутью логики. Я вовсе не собираюсь бросать тень на Аристотеля и вообще на тех, кто в древности сформулировал закон тождества и вытекающие из него остальные законы формальной логики. Вероятно, в борьбе с софистикой формулировка столь самоочевидных требований тогда была актуальной. Однако после Канта и Гегеля, с одной стороны, показавших ущербность аристотелевской логики в аспекте постижения истины, а с другой – раскрывших тождество логики с диалектикой (познания), просто нелепо придерживаться замшелых представлений о данной предметности. Обращаю на это внимание ещё и потому, что некоторые авторы и поныне, в том числе и на ФШ, с энергией, достойной иного применения, продолжают утверждать, что Гегель, якобы, подразумевал под термином «логика» исключительно её традиционный (аристотелевский) смысл. Разумеется, это не так. Традиционная логика вообще не рассматривалась Гегелем в сущностном значении этого слова по той простой причине, что содержательно эта логика принципиально не нацелена на поиск научной истины, представляя собой лишь свод правил непротиворечивого изложения мысли, т.е. свод правил языка науки. Но в том-то и дело, что непротиворечиво можно изложить как истинное, так и ложное, поскольку содержание излагаемого материала и, соответственно, его истинность либо ложность определяются отнюдь не правилами формальной логики, а исключительно исходными постулатами. Например, можно абсолютно непротиворечиво, с точки зрения формальной логики, изложить такие диаметрально противоположные концепции, как материализм и идеализм, что со всей очевидностью и свидетельствует о безразличии формальной логики к содержательной стороне науки, а, следовательно, и к её истинности. И таких примеров можно привести сколько угодно. Тогда как логика, тождественная диалектике, или диалектическая логика, напротив, по самой своей сути, вытекающей из объектно-субъектной предметности, нацелена на его содержание  и, тем самым, на постижение истины. В самом деле, содержание всякого познания определяется исключительно отношением мысли к объекту её отражения, что, собственно, и порождает диалектическую противоречивость, не имеющую, разумеется, ничего общего ни с формально-логической противоречивостью, ни с объективистской противоречивостью так называемого «диалектического материализма». Вот как писал об этом сам Гегель: «В «Феноменологии духа» я представил сознание в его поступательном движении от первой непосредственной противоположности между ним и предметом до абсолютного знания. Этот путь проходит через все формы отношения сознания к объекту и имеет своим результатом понятие науки» (Наука логики, т.2. М, «Мысль», с.101). То есть, Гегель исследовал диалектику познания, или, что одно и то же, диалектическую логику, которая детерминируется не противоречащими друг другу суждениями (предмет формальной логики) и не противоречиями материального мира (выдумка марксизма), а исключительно «клеточкой» самого научного познания – понятием, как результатом взаимоотношения мысли и объекта. Формы этого отношения выражаются соответствующими сопряженными (парными) категориями. Одна из них всегда когерентна объективности (отображаемому), другая – субъективности (отражению). Единство так сопоставленных друг другу противоположностей и означает, по Гегелю, не что иное, как их взаимную истину, и она выражается третьим, синтетическим, понятием, в форме отрицание отрицания. Вот эта триадичная конструкция категорий, разрешающая объектно-субъектную противоречивость в истине, как раз и образует элементарную структурную ячейку диалектической логики (теории познания), систематизировать которую и пытался Гегель.

Не касаясь того, удачна или неудачна была эта попытка, важно подчеркнуть, что Гегель верно уловил природу диалектического противоречия, состоящую в отношении бытия и мышления, объективного и субъективного. К сожалению, именно в этом пункте Гегель был существенно извращен классиками марксизма-ленинизма и, в первую очередь, основателем этого, во многом спорного, учения – Марксом, придавшим гегельянству нарочитую форму абсолютного идеализма. Гегель, конечно, давал поводы изображать себя объективным идеалистом, но у него можно найти и признаки других философских концепций – от субъективного идеализма до объективного материализма. Например, Ленин искренне восхищался, обнаруживая в его «Науке логике» больше всего материализма и меньше всего идеализма…

Маркс же, напротив, буквально выпячивал то обстоятельство, что его взгляды диаметрально противоположны гегелевским, неправомерно подчеркивая при этом, что для Гегеля идея, якобы, есть творец, демиург действительности. Тогда как для него, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней. Конечно, теперь уже навсегда останется на совести Маркса его утверждение, что гегелевская идея творит природу. Лично я такого прямолинейного изложения объективного идеализма у Гегеля не нашел. Однако допустим, что взгляды Гегеля и Маркса, в самом деле, противоположны именно так, как это изображал Маркс. Но тогда по диалектике, которую, по крайней мере на словах, разделял и Маркс, различие взглядов предполагает и их тождество. С учетом же того, что материя и сознание, как исходные понятия соответственно материализма и идеализма, определяются исключительно друг через друга и вне этого взаимного определения бессмысленны, все рассуждения Маркса о противоположности его взглядов взглядам Гегеля, с позиции диалектики, выглядят пустым звуком. Хотя в плане формальной логики их взгляды действительно противоположны, точнее, противоречат друг другу, но, разумеется, лишь в том виде, как их представил сам Маркс.

В этой связи возникает вопрос, зачем вообще Марксу нужно было противопоставлять свой материализм им же самим придуманному объективированному идеализму своего учителя, если достаточно очевидно, что так сформулированные концепции зеркальны, являются изнанкой друг друга, следовательно, противоположны не по существу, а лишь формально, словесно? При всём желании, вразумительного ответа на этот вопрос я не нашёл. А потому вынужден предположить, что, противопоставляя себя гению Гегеля, Маркс рассчитывал, в соответствии с диалектикой, на то, что бы самому показаться таковым. И надо сказать, что расчет «вождя мирового пролетариата» оказался верным, правда, опять же по законам диалектики, лишь на определенное время и в определенных исторических условиях.

Рассмотрим ещё один аспект указанного выше предрассудка, связанного с объективизацией диалектики, чтобы более глубже раскрыть действительное тождество (в смысле одного и того же) диалектики, логики и теории познания. Речь идёт о таком, всё ещё бытующем, подразделении материи и сознания, объективного и субъективного, которое вольно или невольно предполагает их полную суверенность. В этом отношении особенно характерны противоречивые (опять же в формально-логическом смысле) ленинские определения материи. В одном случае, Ленин определяет материю как «объективную реальность, данную в ощущениях», вольно или невольно признавая тем самым неразрывность и взаимообусловленность основных гносеологических противоположностей; в другом, наоборот, подчеркивает, что «единственное свойство материи, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне сознания». Здесь материя и сознание уже принципиально отделены друг от друга, абсолютно суверенны. Очевидно, что в рамках допущенной Лениным такой, формально-логической, непоследовательности, вся его критика Беркли и Маха, стоявших на позиции неразрывности материи и сознания, выглядит крайне неубедительно.

В литературе вообще-то давно бытуют взгляды на курьезность самого противопоставления материализма и идеализма, если эти направления, в итоге, не синтезируются, взаимно не преодолеваются в диалектическом смысле, т.е. не достигают единства философского мышления. Полагаю, что корни такого, метафизического, неконструктивного противопоставления материализма и идеализма заложены всё в той же онтологии, т.е. в ложных представлениях, будто бы о бытие можно рассуждать без всякой ссылки на познающий субъект. Более того, сегодня онтология трансформировалась в так называемую «философию науки», разбавляющую данные естествознания всякого рода абстрактными, умозрительными суждениями, не прибавляющими к этим данным ничего нового. Тем самым современная философия науки, особенно в форме синергетики, наносит непоправимый вред, прежде всего, самой философии, разрывая её единую гносеологическую предметность, т.е. процесс познания, на материю и сознание, объективное и субъективное. Справедливости ради, следует заметить, что Маркс, будучи ещё гегельянцем, выступал по существу против онтологии, когда указывал на главный недостаток предшествующего материализма, рассматривавшего действительность только в форме объекта, или созерцания, а не как человеческую чувственную деятельность, практику, т.е. без ссылки на субъект (первый тезис о Фейербахе). Одним словом, тот безусловный эмпирический факт, что объективная реальность (материя) существует независимо от сознания, отнюдь не отменяет того, что реально (практически) мы имеем дело только с осознанной (субъективированной) объективностью, или, что то же, с материализованной (объективированной) субъективностью. Отсюда, собственно, и вытекает, что диалектика и её ипостась -- диалектическая логика -- не могут быть когерентны ни материи, ни сознанию, ни объективному, ни субъективному, ни онтологии, ни гносеологии, взятыми в отрыве друг от друга. Когнитивная неразрывность этих противоположностей, означающая, по существу, их диалектическое тождество (Гегель), и есть та основа (а отнюдь не пресловутый вопрос о первичности), на которой развивается подлинно научная философия, в форме обобщения процесса познания. В этом как раз и заключается суть и непреходящее значение «рационального зерна» гегельянства, лаконично выраженного Лениным (не нужно трех слов – диалектика, логика и теория познания – это одно и то же), очевидно, не подозревавшем, что этим тезисом он ставил крест на всём своем «воинствующем материализме».

Хотя историческая заслуга в диалектическом осмыслении процесса познания, несомненно, принадлежит Зенону, апории которого сослужили ему славу «изобретателя диалектики» (Аристотель), однако прозрачно идея неразрывности диалектики, логики и теории познания была выражена все же только Кантом, его трансцендентализмом. Именно Кант неустанно проводил мысль, что объективный мир даётся нам лишь как познанный мир, т.е. освоенный нашей субъектностью. С этого, собственно, и началась предметная и истинно сущая разработка диалектики как логики и теории познания. Ради исторической справедливости следует заметить, что в форме радикального субъективизма («быть, значит быть воспринимаемым») кантовский трансцендентализм, как теоретический источник гегельянства, в сущности, наметился уже у Беркли. Новация Канта здесь состояла в том, что он пошёл от Беркли не по пути дальнейшей субъективизации познавательного процесса, например, в духе Юма, а как раз по пути разрешения объектно-субъектной противоречивости, стремясь в принципе определить гносеологические возможности. Тем самым была создана реальная предпосылка для адекватного осмысления диалектики, т.е. понимания её именно как логики и теории познания, чем и воспользовался Гегель, развив это понимание до системы диалектической логики.

К сожалению, подчеркну это ещё раз, концепция Гегеля до сих пор воспринимается, по крайней мере в нашей литературе, преимущественно в той трактовке, которую придал ей марксизм-ленинизм и которую, как правило, и критикуют явные и неявные противники диалектики и, соответственно, диалектической логики. Заметное место среди оных занимает К.Поппер. Его работа «Что такое диалектика» в своё время (в рамках диамата) подвергалась обоснованной критике, прежде всего, за подмену в ней диалектической противоречивости формально-логической. К сожалению, вместе с отказом от марксистско-ленинской доктрины, критическое отношение к позитивистским наездам на диалектику если и вовсе не исчезло из российской литературы, то, во всяком случае, заметно потускнело. В этой связи и статья К.Поппера также была подвергнута существенной переоценке целым рядом наших специалистов (Зиновьев А.А., Садовский В.Н., Швырев В.С., Смирнов В.А. и др.). В результате весьма сомнительные взгляды Поппера на диалектику сегодня не только не критикуются, но, наоборот, возводятся в ранг «истины последней инстанции». Хотя в работах именного этого противника диалектики её ядро -- диалектическое противоречие -- наиболее откровенно рассматривается лишь как противоречивость формально-логического толка.

Как раз с этой целью К.Поппер и муссирует триаду «тезис – антитезис – синтез», беспардонно игнорируя заложенный в ней закон отрицание отрицания, являющийся такой общей логической формой, в которой познание совпадает с развитием (Гегель). В результате основная логико-диалектическая конструкция толкуется весьма упрощенно, лишь как блуждание мысли субъекта вокруг объекта, по методу проб и ошибок. То есть, для Поппера корреляция тезиса и антитезиса отнюдь не есть взаимоотношение противоположностей основного вопроса философии, предмета и мысли, объективного и субъективного, отражаемого и отраженного, и, таким образом, не является общей формой неизбежной противоречивости любого познавательного акта. Судя по всему, К.Поппер вообще не ведал истинной природы диалектической противоречивости, заключённой уже в кантовском положении о принципиальной невозможности истины без ссылки на субъект. Видимо, по этой же причине он попросту игнорировал гегелевскую трактовку самого смысла истинности как синтеза противоположностей, как продукта объектно-субъектного отношения. Поэтому вполне обоснованно заключить, что критика Поппером диалектики не имеет к её истинной предметности никакого отношения и направлена, на самом деле, лишь против его собственного, по существу формально-логического, видения данной проблемы.

В этой связи уже давно назрела необходимость пересмотра традиционного представления о диалектическом противоречии, как взаимоотношении абстрактных (материальных или идеальных) противоположностей. Потому что ни в природе, ни в сознании, взятых в отрыве друг от друга и рассматриваемых как объектно-самодовлеющие феномены, нет вообще никаких противоречий, тем более диалектических. Нет потому, что, с одной стороны, мы ничего не знаем и в принципе не можем что-либо знать о материи без отражения её в сознании, вне которого, следовательно, вообще нельзя что-либо утверждать об объективном мире. С другой – противоречивость самостийного (оторванного от материи) сознания также бессмысленна, суть пустой звук, поскольку такое сознание ничего реального не отражает и может представлять собой лишь галлюцинации. Отсюда дополниельно вытекает, что диалектическая противоречивость есть сфера исключительно объектно-субъектного отношения. Стало быть, наделение диалектического противоречия природной или духовной объективностью, до сих пор бытующее в литературе, является несомненным заблуждением, глубоким и стойким метафизическим предрассудком, в первую очередь, марксизма, концептуально закреплённым дилетантской работой Энгельса «Диалектика природы».

Между тем уже из апорий Зенона давно было очевидно, что диалектическое противоречие, в частности, механического перемещения (соотношение непрерывности и прерывности) заключено отнюдь не в природе самого по себе движения, всегда абсолютно непрерывного, а исключительно в способе его познания (описания), предполагающего искусственное (субъективное) подразделение любого процесса во времени и пространстве. Правда, и сами апории Зенона, насколько мне известно, до сих пор воспринимаются преимущественно в аспекте казуистики; так, как будто родоначальник диалектики допускал в своих рассуждениях о противоречивости движения формально-логическую некорректность. Ничего подобного! Например, утверждая, что Ахилл не догонит черепаху, Зенон вовсе не дурачил окружающих, а элементарно показывал, что противоположность непрерывного и прерывного в движении образует отнюдь не формальное, а диалектическое противоречие, и, как таковое, оно есть отношение материального и идеального, отражаемого и отражённого, объективного и субъективного. Более того, вообще нетрудно показать, что большинство противоположностей, обычно перечисляемых адептами так называемой «объективной диалектики», образуют, по сути, противоречия именно познания. Конечно, и в самой природе, как кажется, обнаруживаются противоположности, например, положительное и отрицательное электричество, но ведь до сих пор никто точно не знает, что физически означают сами эти противоположности. Как показывает научная практика, при более глубоком рассмотрении кажущихся «самих по себе противоположностей», их объектно-субъектная природа раньше или позже обязательно проявляется или будет проявлена в будущем.

Однако вернемся к главному в диалектической логике. Гегель был, безусловно, прав, выдвинув в качестве исходного принципа задуманной им логической системы принцип тождества бытия и мышления. К сожалению, его понимание, а, следовательно, и практическое применение этого принципа в построении Логики ограничилось всего лишь абстрактным, но, тем не менее, глубоким замечанием о том, что тождество «жизненно» (диалектично) лишь тогда, когда оно обременено различием. Этот принцип, в самом деле, составляет основу диалектической логики, если, конечно, иметь в виду его адекватную структуру и трактовку. А именно: тождество >< различие ~ единство, где знак >< означает взаимоотношение противоположностей (обобщённо бытия и мышления), а знак ~ их синтез в форме единства, или, что одно и то же, в форме их взаимной истины. По существу, это иное выражение триады «тезис – антитезис – синтез», или закона отрицание отрицания, форма которого, как уже отмечалось, совмещает в себе развитие и познание, диалектику и логику, образуя тем самым истинно сущую философскую предметность в виде общих законов развивающегося познания, или, что одно и то же, в виде диалектической логики. Абстрактно именно так и понимал Гегель становление новой Логики (обозначим ей большой буквой), – через разрешение диалектических противоречий. К сожалению, практически он достигает этого лишь в отдельных случаях, в частности, при осмыслении понятия как взаимосвязи единичного, особенного и общего. Этим, как известно, неподдельно восторгался Ленин, приводя простейшие примеры: «Жучка есть собака» и т.д. В целом же гегелевская «Наука логики» далека от истинно сущего принципа тождества бытия и мышления и от корректного развертывания его в систему категорий диалектической логики. По этой причине гигантский труд философского гения представляет собой по большей части конгломерат, нагромождение триад, логически не связанных между собой и не имеющих разрешения в истине.

Правильно указывая на бессмысленность вопроса, какая из основных гносеологических противоположностей берется за первичное (вторичное), Гегель, однако, не в полной мере осознавал системно-структурное значение того, что противоположности в ходе своего взаимоотношения проходят три диалектику (Логику) образующие ступени: тождество – различие – единство, связанные законом отрицание отрицания. Между тем, методологическое значение этой триады в том и состоит, что она образует такую гносеологическую структуру, в которой, повторюсь ещё раз, познание по форме совпадает с собственным развитием, что и является не только предпосылкой, но и основой диалектической логики. Подобно изменяется и объективный мир: оба процесса идут по одной и той же схеме, подчиненной закону отрицание отрицания -- от тождества к различию, а от него к единству (синтезу) этих противоположностей. Правда, есть и существенное отличие, не позволяющее ставить знак равенства между объективно-реальным развитием объектов природы и развитием их познания. Если развитие объекта означает переход в качественно новое состояние, то развитие познания представляет собой восхождение от абстрактных противоположностей (тождества и различия, абсолютного и относительного, объектного и субъектного, отражаемого и отражённого и т.д.) к единству их особенных проявлений, т.е. к их взаимной, и в этом смысле конкретной, истине. Истина потому и конкретна, что оказывается формой разрешения того или иного диалектического (объектно-субъектного) противоречия. Именно поэтому о «диалектике природы» можно говорить лишь в фигуральном смысле, лишь как о некотором её подобии, сходстве с диалектикой (Логикой) познания. Ибо между стадиями в развитии объектов природы, как уже отмечалось, нет не только диалектических противоречий, между ними нет вообще никаких противоречий, и по этой причине их совершенно некорректно рассматривать, например, в аспекте «тезиса» и «антитезиса». Истинный смысл последних, как сторон диалектического противоречия, состоит исключительно во взаимоотношении объективного процесса с его отражением в мышлении, что как раз и детерминирует Логику развивающегося познания.

Итак, диалектика, понимаемая как Логика, есть не что иное, как процесс перехода разнообразных форм гносеологических противоположностей, или, что одно и то же. парных категорий диалектики, из тождества в различие, с последующим их синтезом в истине. Благодаря именно этому, как и предполагал Гегель, подлинно научная философия совпадает с диалектикой познания, или, что одно и то же, с Логикой науки.

Задача в том и состояла, чтобы развернуть диалектику основного философского вопроса в систему категорий, что, несомненно, и намеревался реализовать Гегель. Его неудача, однако, исходно была обусловлена тем, что провозглашённое тождество бытия и мышления оказалось рассмотренным и реализованным только абстрактно. Во-1х, без должной конкретизации того, в чём и как действительно проявляется диалектика тождества и различия; во-2х, без раскрытия взаимоотношения бытия и мышления как источника диалектической противоречивости; в-3х, без уяснения и показа того, что триада «тождество -- различие – единство» составляет сжатую структуру всякого познания, а, следовательно, и структуру диалектической логики. Понимание последнего особенно важно. Потому что вся познавательная деятельность, во всех своих сферах и направлениях, сводится, в конечном счете, как раз к выяснению того, в чём конкретные предметы тождественны (общее), в чём они различны (особенное) и в чём состоит их единство, или истина. В соответствии с этим Логика науки, или диалектическая логика, подразделяется на учение о тождестве, учение о различии и учение о единстве.

В известном смысле, тождество можно определить как объективность. Идентичность этих понятий обусловлена тем, что тождественным для нас, строго говоря, является только то, что не субъективно, т.е. ещё не познано, а потому ещё и не различимо субъектом. Конечно, и вне отношения к субъекту всё существующее (как некая целостность) объективно тождественно, поскольку, в последнем счёте, состоит, вероятно, из одних и тех же конечных элементов.

В этом совпадении, с одной стороны, объективного и тождественного, а с другой – субъективного и различного, мне видится наиболее глубокий смысл гегелевского тождества бытия и мышления, точнее, если конкретизировать Гегеля, такое их единство, в котором заключена не только их диалектическая противоречивость, но, в то же время, и их взаимная истинность.

Вместе с этим, всё существующее предельно тождественно так же и в том смысле, что оно находится в состоянии непрерывной изменчивости, которая, как показал Зенон, также может быть освоена и выражена лишь посредством противоречия, единства непрерывного и прерывного, т.е. в форме всё того же объектно-субъектного отношения. Между прочим, относительность прерывности к субъекту тут просто очевидна из атрибутивной абсолютности самого изменения.

На мой взгляд, есть все основания (требующие, конечно, специального рассмотрения) экстраполировать объектно-субъектную связь на любую форму движения, что позволяет свести все формы естественнонаучной относительности (к скорости, к системе отсчета, к прибору и т.д.) к единому гносеологическому принципу – относительности к субъекту.

В ходе обсуждений проблем диалектической логики я уже обращал внимание на то, что не всегда продуктивно опираться в этом вопросе на тексты Гегеля, не дополняя их соответствующей интерпретацией, поясняющей их действительный или возможный смысл. Иногда это просто необходимо, поскольку понять Гегеля подчас решительно невозможно. Поэтому нередко возникает ситуация, когда положения великого вилософа вызывают непрекращающуюся полемику. Именно так обстоит дело вот с этим фрагментом: «Логика по своей форме имеет три стороны: а) абстрактную, или рассудочную, в) диалектическую, или отрицательно-разумную, с) спекулятивную, или положительно-разумную. Эти три формы не составляют трех частей логики, а суть моменты всякого логически реального, т.е. всякого понятия или всякого истинного вообще".

Начнем с первой стороны гегелевской логики, т.е. с выяснения того, что такое «абстрактно-рассудочное»? Ни у самого Гегеля, ни у его многочисленных интерпретаторов вразумительного ответа на этот вопрос я не нашёл. Скорее всего, речь тут идёт об аристотелевском тождестве предмета и чувственности, о том, что объект и наши ощущения о нём – одно и то же. Иначе говоря, «абстрактная рассудочность» соответствует бытующим представлениям здравого смысла, в известной мере смыкающимся с берклианством и вообще с так называемыми «субъективным идеализмом»  или "наивным реализмом".  Именно эти  воззрения были подвергнуты решительной критике, прежде всего, Кантом, который в этой связи ввел понятие «вещь в себе», означающее принципиальную непознаваемость объекта, если он берется сам по себе, вне отношения к субъекту.

По оценке Гегеля, это явилось важнейшим шагом в осознании диалектики познания, а, стало быть, и в становлении его Логики. Таким образом, ко времени Гегеля стало ясно, что в ходе познания субъект не только отражает объект, но и как бы отрицает его, своеобразно преобразуя в явление. В этом, на мой взгляд, и заключается, по Гегелю, вторая, отрицательно-разумная, сторона Логики познания.

Вместе с тем, Гегеля, конечно же, не удовлетворял момент агностицизма, объективно содержавшийся в кантовской критике, сопряженной с «вещью в себе». Как раз преодолению агностицизма, как мне представляется, и служит третья, по Гегелю, положительно-разумная, или спекулятивная, сторона логики познания, ответственная за формирование понятия как объектно-субъектного синтеза (отрицание отрицания), «как всякого истинного вообще».

Изложенные соображения дополнительно проясняют принципиальное отличие диалектического противоречия от его традиционной (аристотелевской) формы, как уже отмечалось, лишь запрещающей софистику в языке науки. То есть, речь идёт не о том, что Гегель якобы узаконил в «Науке логики» формальное противоречие. Отнюдь нет. Речь шла, несомненно, о разработке нового, диалектического, смысла «противоречие». Суть этого смысла, с одной стороны, в несовпадении объекта самого по себе с абстрактно-рассудочным (по существу, субъективным) представлением о нём, а с другой – в разрешении этой неизбежной противоречивости в объектно-субъектном синтезе, как универсальной форме истины. В любом познавательном процессе практически так и получается, когда объективная составляющая сначала субъективируется, т.е. осваивается как данность посредством органов чувств (рассудочно-абстрактная сторона). Затем этот рассудочный продукт обнаруживает себя как противоречие относительно его объективной предметности (отрицательно-разумная сторона). Наконец, само это противоречие осмысливается как естественная необходимость, как объектно-субъектная природа любого познавательного результата, любой истины (положительно-разумная сторона).

Такова общая структура диалектики, или Логики познания, для выражения которой, конечно же, вполне подходит триада «тезис – антитезис – синтез». Важно, однако, чтобы эту триаду не толковать, как это делает, например, К.Поппер в духе формальной логики, То есть, не следует придавать тезису и антитезису значение противоречащих друг другу суждений об одном и том же, в одно и то же время. Как раз такой подменой истинно сущая диалектика (Логика) познания превращается в блуждание мысли по методу проб и ошибок.

В прежних своих постах я уже описывал построение системы категорий (диалектической логики), основываясь на объектно-субъектной природе их взаимоотношений. Эти построения я рассматриваю как  заготовку будущей, более основательной разработки. Каждый, кто разделяет мою концепцию науки логики как логики науки, может сам принять участи в этой разработке и, таким образом, способствовать общему делу – реабилитации и дальнейшему развитию гегелевского замысла, либо сделать конструктивные критические замечания. Чтобы не повторяться, я просто приведу данную заготовку целиком, полагая, что принципы её построения мною достаточно прояснены как здесь, так и в ранее размещенных на ФШ материалах.

Учение о тождестве, или логика процесса.

Действительность >< возможность ~ неопределенность

Необходимость >< случайность ~ определенность

Причина >< следствие ~ закон

Учение о различии, или логика явлений.

Форма >< содержание ~ единичное

Количество >< качество ~ особенное

Явление >< сущность ~ общее (понятие)

Учение о единстве, или логика истины.

Объективное >< субъективное ~ бесконечное

Абстрактное >< конкретное ~ конечное

Абсолютное >< относительное ~ истинное

В заключение два замечания.

1. Несмотря на свою категориальную завершённость, данная система бесконечна по своим гносеологическим возможностям. Это обеспечивается тем, что заключительная часть (учение о единстве), в соответствии с законом отрицание отрицания, представляет собой восстановление исходного тождества на качественно новом уровне, от которого познание возобновляется и, таким образом, этому процессу нет конца.

2. Обращаю внимание, что закон отрицание отрицания «работает» в этой системе не только по горизонтали, но и по вертикали, что позволяет сделать целый ряд новых определений. Приведу здесь только один пример: закон есть определенная неопределенность, или неопределенная определенность. Значение данной дефиниции в том, что она снимает (разрешает) до сих пор бытующий спор физиков, начатый, с одной стороны, Н.Бором, В.Гейзенбергом, М.Борном, с другой -- А.Эйнштейном, Э.Шредингером и др., о характере законов объективного мира, являются ли они динамическими или же статистическими. «В нашем научном ожидании – писал Эйнштейн в письме к М.Борну – мы выросли антиподами. Ты веришь в Бога, играющего в кости, а я -- в полную закономерность в мире чего-то объективно существующего, и эту закономерность я пытаюсь уловить дико спекулятивным способом» (М.Борн. Физика в жизни моего поколения. М., «Мысль»,1963, с.186). В этих противоположных подходах к детерминизму, как в зеркале, отражается отсутствие диалектического мышления у выдающихся ученых. В формально-логическом плане, конечно, правы обе стороны давно возникшей полемики, поскольку можно непротиворечиво (в рамках формальной логики) показать как динамический, так и статистический характер исследуемых явлений. Всё зависит от того, что и как исследовать. Если исследовать макроскопические процессы и при этом представить их как изолированную систему, то легко получить однозначный детерминизм ,в духе П.Лапласа. Если же исследовать атомные явления, которые в ходе эксперимента принципиально невозможно изолировать от макроскопических средств наблюдения, то, в зависимости от характера последних, будем иметь, либо однозначную (при корпускулярной редукции волнового пакета), либо статистическую (волновую) картину микропроцесса. То есть, результат во всех случаях окажется относительным к субъекту, точнее, построенной им процедуры исследования. .