Суворов О.А.
ol.suvoroff2014@yandex.ru

ЕЩЁ РАЗ О СИСТЕМНО-КАТЕГОРИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЕ
ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ ЛОГИКЕ

Уже давно констатируется всемирная немощь философской мысли перед гегелевским замыслом диалектической логики. Исторически дело складывалась так, что сначала Маркс и Энгельс намеревались на двух-трех печатных листах изложить диалектический метод, в противоположность Гегелю, на материалистической основе. Намерение не было выполнено. В России аналогичную задачу ставил Ленин, и целый ряд советских ученых упорно, но тщетно трудились над её решением до тех пор, пока марксизм-ленинизм оставался официальной идеологией. С отказом от последней, всё завершилось почти всеобщим уничижением гегелевского прожекта. Сегодня этой проблемой, насколько мне известно, серьезно мало кто занимается. Более того, людей, пытающихся в том или ином виде возродить интерес к диалектической логике, в официальных философских центрах, в том числе в ИФ АН РФ, воспринимают не иначе, как с подозрением на психическое расстройство. Такова неприглядная судьба гениального замысла, по меньшей мере, в российской философской науке.

Однако перейдем к сути вопроса. Прежде всего, не могу не выразить крайнего недоумения по поводу того, что никто в нашей стране до сих пор так и не удосужился подвергнуть критике явно ошибочную марксистскую трактовку гегелевского учения, хотя с падения коммунистического режима, при котором сделать это была невозможно, прошло уже более четверти века. Как следствие, у нас и поныне бытуют нелепые представления о несостоятельности гегелевской концепции, ввиду, якобы, несовместимости в ней диалектического метода, требующего непрестанного развития, и консервативной категориальной системы, кладущей конец этому процессу.

В самом деле, заключать атрибут развития в систему (как форму завершенности), относимую к объекту (природе, обществу, мышлению), конечно же, некорректно. Но диалектик Гегель, хорошо знавший, вместе с тем, и формальную логику, заведомо не мог изображать столь несуразным образом логико-диалектический процесс. Поэтому для меня несомненно, что Маркс, зачем-то совершавший так называемый «переворот» гегелевской философии, либо не понимал Гегеля, либо сознательно искажал его, возможно, с целью собственного пиара, ибо, как известно, уже само противопоставление гению обращает на себя внимание. Но если, как утверждал Маркс, у Гегеля сознание творит материю, то, оборачивая этот тезис (не имеющий, на самом деле, к Гегелю никакого отношения), надо утверждать противоположное, а именно, что материя творит сознание. Однако такой оборот совершенно бессмыслен. Потому что материя и сознание могут быть поняты и рационально определены только через отношение друг к другу. Так что здесь можно утверждать лишь то, что материя осознается, или, что, по сути, одно и то же, сознание материализуется. В этом, на мой взгляд, и состоит самый глубокий логико-диалектический, или гносеологический, смысл гегелевского тождества бытия и мышления. Поэтому абсурдность пресловутого вопроса о «первичности» материи или сознания сравнима с абсурдностью первичности курицы или яйца. Понимая это, Гегель, естественно, рассматривал основные гносеологические противоположности, объективное и субъективное, как взаимодействующие стороны познавательного процесса, диалектика, или логика, которого не дает никаких преимуществ ни материализму, ни идеализму. Ибо взаимодействие по определению делает бессмысленной одностороннюю детерминацию контрагентов. Иными словами, для Гегеля материализм и идеализм – это противоположные метафизические крайности рассудочного мышления. И только их синтез, или единство (тождества и различия), способно быть основанием истинно сущей философской предметности, каковой и является диалектическая логика.

Таким образом, непонимание или искажение Гегеля и диалектики в целом, как в прошлом, так и поныне, напрямую связано с разрывом единого (т.е. диалектического) философского мышления на несовместимые противоположности – материализм и идеализм. С этим же связано и неправомерное отождествление марксистским материализмом объекта с его отражением в том аспекте, что то и другое рассматриваются как равноправные феномены диалектического процесса. В российской литературе, во многом ещё пропитанной марксизмом, до сих пор нет должного их разграничения, что, надо признать, не было четко прописано и у Гегеля, опирающегося на тождество бытия и мышления, понимаемого им, разумеется, диалектически, т.е. в неразрывной связи с различием. Тогда как марксизм безоговорочно уничтожил это различие тем, что перенес единственно разумную диалектику познания, т.е. логику объектно-субъектного отношения, на сам объект, взятый вне познания. Эта неправомерная экстраполяция, как известно, особенно активно проводилась Энгельсом и концентрированно выразилась в принципиально ошибочном определении диалектики как совокупности общих законов развития природы, общества и познания. Помимо того, что в этом определении объективный процесс необоснованно отождествляется с процессом его отражения, в нём ещё и развитие приписывается всей объективной природе, что, в свою очередь, отождествляет живое и неживое. Не говоря уже о том, что развитие, представляющее собой поступательное обогащение исходного начала (Гегель) и присущее, на мой взгляд, только познанию, вообще неприменимо к кругообороту, характерному для популяций, человека и общества.

Из всех марксистов, кажется, только Ленину удалось адекватно прочесть Гегеля в той части его концепции, где просвечивается буквальное совпадение диалектики, логики и гносеологии, без всякой ссылки на объективную реальность, если она. берется вне познания, вне субъекта. Правда, и Ленин не смог в полной мере усвоить главного в гегельянстве, а именно того, что сам по себе объект (любого класса и уровня) не содержит никакой противоречивости, если он не является предметом познания. То есть, противоречивость, на самом деле, возникает только в ходе познания, либо в формально-логическом виде, как следствие непоследовательного изложения мысли, либо в форме диалектической логики, как продукт объектно-субъектного отношения, как неизбежное различие объекта и его отражения.

О природе диалектического противоречия Гегель пишет вполне конкретно: «В «Феноменологии духа» я представил сознание в его поступательном движении от первой непосредственной противоположности между ним и предметом до абсолютного знания. Этот путь проходит через все формы отношения сознания к объекту и имеет своим результатом понятие науки» («Наука логики». т.2.М., «Мысль», с.101). То есть, Гегель рассматривал ядро (суть, основание) диалектики именно как результат объектно-субъектного отношения, порождающего никогда полностью неустранимое различие между объекта и его субъективной ипостасью. Это различие предмета и мысли о нём неизбежно, во 1-х, потому, что содержательно объекты бесконечны, неисчерпаемы, тогда как знание о них всегда конечно, ограничено возможностями субъекта; во 2-х, потому, что само отражение (как процедура) сопряжено с известным искажением объекта, обусловленным индивидуальностью познающего субъекта. В вечном преодолении этого различия, в стремлении привести мысль в соответствие с предметом, собственно, и заключается диалектика, или, что тоже, логика познания. Никакой другой диалектики, за пределами марксизма, не существует.

Между прочим, гносеологическая, или объектно-субъектная, природа диалектической противоречивости, а, стало быть, и диалектики в целом была обнаружена (на примерах движения) давно, в апориях Зенона. В них, вопреки существующему мнению, изображается отнюдь не формально-логический парадокс и, тем более, не диалектика самого по себе движения, а именно диалектика его отражения. То есть, Зенон показал, что мы не можем отразить непрерывности движения, искусственно (субъективно) не прервав его, и что, следовательно, движение, как таковое, не представляет собой противоречивого процесса, в форме неразрывности непрерывного и прерывного. Гениальность древнего мыслителя в том и состояла, что ему, задолго до изобретения дифференциального метода, удалось на простейших формах пространственно-временного перемещения выявить абсурдность объективизации в них прерывности, приводящей к искусственной остановке движения, к тому, что Ахилл «не догоняет» черепахи, спортсмен «не достигает» финиша и т.д. То есть, Зенон, по существу, раскрыл истинный смысл диалектики, заключающейся отнюдь не в противоречивости самого по себе движения (и, следовательно, объективно-реальной предметности вообще), а лишь в противоречивости самой процедуры отражения, неизбежно сопряженной с субъективацией объективного, или, что тоже, объективацией субъективного. Тем самым Зенон оказался предтечей не только естественнонаучного принципа относительности, но и сведения этого принципа к его гносеологической формулировке, на которой я уже давно настаиваю, – к принципу относительности к субъекту. То есть, Зенон задолго до теории относительности Эйнштейна и квантовой физики указал на объектно-субъектную противоречивость истины. Собственно, именно. этим Зенон и заслужил звание «изобретателя» диалектики (Аристотель).

Таким образом, корректное определение диалектического противоречия невозможно без ссылки на субъектную составляющую познавательного процесса, точнее, без ссылки в целом на объектно-субъектную природу нашего знания, включая истину. В принципе можно утверждать, что именно истина, являясь итоговым продуктом познания, как раз и олицетворяет собой диалектическую (объектно-субъектную) противоречивость. В этой связи весьма симптоматично положение Д.Беркли, согласно которому познаваемые вещи суть комбинации ощущений и которое, следовательно, не только не содержит никакого идеализма, но и глубоко диалектично. Диалектично потому, что констатирует тот непреложный и очевидный факт, что вне ощущений в принципе невозможны никакие знания об окружающем мире, строго говоря, невозможна даже мысль о самом его существовании. Словом, тезис Беркли не более идеалистичен, чем известное определение ощущений, как субъективных образов объективного мира.

Общими средствами выражения диалектической противоречивости принято считать так называемые «парные», или «сопряженные», категории – действительность и возможность, необходимость и случайность, причина и следствие и т.д. Эти взаимосвязанные антиномии до сих пор, опять же с подачи марксизма, необоснованно рассматриваются, в равной мере, категориями объективного мира и познания. Абсурдность этого совмещения как раз и вытекает из указанного выше отождествления процедуры отражения объективного мира с ним самим, каким он есть вне познания, что как раз и ведет к необоснованному наделению его диалектикой. Тем самым извращается сама суть диалектической противоречивости, которая обусловливается, подчеркну это ещё раз, отнюдь не самим по себе объектом и не отождествлением его с процессом познания; одним словом, не отождествлением объективного и субъективного, а, наоборот, неизбежным различием этих противоположностей, разумеется, в связке с моментом тождества между ними. Тогда как рассудочное отождествление объективного процесса с процессом его познания, наоброт, затемняет объектно-субъектную асимметрию сопряженных антиномий диалектической логики; тем самым скрывается сама производность их от основного гносеологического отношения. В итоге игнорируется то важнейшее обстоятельство, что одна из противоположностей диалектической пары непосредственно отражает объективную реальность, тогда как другая, сопряженная с ней, отражает отражение, и, следовательно, опосредована субъектом. Кстати, именно это и констатирует Зенон своими апориями, указывая на объективность непрерывности и, напротив, субъективность прерывности. К сожалению, эта суть ядра диалектики до сих пор совершенно неведома, по крайней мере, нашей философской науке, как мне думается, в значительной мере как раз потому, что она ещё не освободилась от пут марксистского материализма.

Заметную роль в живучести и консервации марксистских воззрений на предмет диалектики по-прежнему играют дилетантские работы Энгельса, в которых не только вульгаризируется суть диалектики (посредством экстраполяции её на объективную реальность), но и необоснованно трактуется вся концепция Гегеля в духе абсолютного идеализма. Я уже касался банальной трактовки основного философского вопроса, сводимого Энгельсом к «первичности» материи либо сознания и, тем самым, к метафизическому противопоставлению материалистов и идеалистов, гностиков и агностиков. Только зацикленным на экономическом детерминизме Марксу и Энгельсу могло придти в голову столь упрощенно интерпретировать взаимодействие главных гносеологических противоположностей. Потому что после Канта и Гегеля экстраполировать однонаправленный детерминизм на диалектику познания, где всё действительное (объективное) разумно, всё разумное (субъективное) действительно, означало совершенное непонимание существа дела и, в первую очередь, вытекающего из него логического тождества материализма и идеализма. Этого тождества придерживалась вся классическая немецкая философия, включая Фейербаха. Диаметрально противопоставляя этому свои односторонне материалистические взгляды, Маркс, и это пора признать, по существу расписывался в своем полном философском невежестве.

Объект вне субъекта, т.е. не являющийся предметом познания и, следовательно, не подвергнутый ещё никакой субъективации, суть чистое бытие, или ничто (Гегель). Такое бытие исходно представляется нам тождественным самое себе (внутренне нерасчлененным, неразличимым) процессом, тем, что лишь непрерывно «течёт и изменяется» (Гераклит). В ходе познания это, крайне абстрактное, представление претерпевает троякую конкретизацию – от неопределенности (синтез действительности и возможности), через определенность (синтез необходимости и случайности), до закономерности (синтез причины и следствия). Эта конкретизация процесса, или восхождение абстрактного к конкретному, представляет собой первый раздел системы категорий диалектической логики и озаглавлен как Учение о тождестве.
На следующем этапе познание от процесса переходит к исследованию составляющих его явлений, что в целом означает переход от тождества к различию. Восхождении от абстрактного к конкретному здесь так же проходит три ступени – единичное (синтез формы и содержания), особенное (синтез количества и качества), понятие (синтез явления и сущности). Эти ступени составляют второй раздел диалектической логики -- Учение о различии -- и означает диалектическое отрицание первого.

Учение о тождестве и Учение о различии,, как противоположные и, в то же время, систему образующие разделы, синтезируются в единство, на основе которого возникает третий, заключительный, раздел диалектической логики. Ввиду синтетического характера этой части диалектической логики, её точнее назвать Учением об истине. Рациональность выделенных разделов вполне очевидна, ибо всё познание к тому и сводится, чтобы выяснить, в чём предметы тождественны, а совпадать они могут лишь как процессы, подчиняющиеся общим законам; в чём -- различны, а отличны предметы, прежде всего, своей индивидуальной неповторимостью; и, наконец, в чём состоит предметное единство, или истинность. А это как раз и заключается в том, что любые объекты, несмотря на их многообразие, в ходе познания становятся, как гениально заметил Кант, явлениями, т.е. продуктами объектно-субъектного отношения. Отсюда истина может быть вполнеобоснованно определена как завершенная форма диалектической противоречивости.

В учении об истине так же реализуются три ступени конкретизации – бесконечное (синтез объективного и субъективного), конечное (синтез абстрактного и конкретного), истинное (синтез абсолютного и относительного). Здесь абсолютное и относительное так же являются продуктами восхождения (через абстрактное и конкретное) от исходных гносеологических противоположностей – материи и сознания, объективного и субъективного.

Итак, имеем основополагающую триаду диалектики, понимаемой как логика и теория познания: тождество – различие – единство. Несомненно, данная триада более конкретно, чем абстрактное словосочетание тезиса, антитезиса и синтеза, выражает диалектическую процедуру познания, в форме отрицания отрицания. При этом важно понять, что возникающая на основе этой триады система категорий диалектической логики, хотя структурно и конечна (замкнута), однако бесконечна по своим гносеологическим возможностям. Это обеспечивается тем, что предлагаемая категориальная конструкция отнюдь не завершается каким-либо абсолютным понятием, а представляет собой лишь сам процесс познания, которому нет конца исключительно по причине бесконечности (неисчерпаемости) самой познаваемой действительности.

Становление системы категорий диалектической логики я уже детально излагал на ФШ в прежних материалах на эту тему, например, в статье «Диалектический метод как система категорий». Поэтому здесь привожу её без подробностей, полагая, что и без них, с учётом выше изложенного, для специалиста всё достаточно очевидно.

Учение о тождестве

Действительность – возможность – неопределенность
Необходимость – случайность – определенность
Причина – следствие – закон

Учение о различии

Форма – содержание – единичное
Количество – качество – особенное
Явление – сущность – понятие

Учение о единстве

Объективное – субъективное – бесконечное
Абстрактное – конкретное – конечное
Абсолютное – относительное – истинное

Напомню лишь о том, что закон отрицания отрицания действует в данной структуре не только по горизонтали, но и по вертикали, что позволяет сделать целый ряд новых определений, глубже раскрывающих содержательно-логическую суть категорий. Приведу лишь один пример, связанный с законом. Традиционно закон корреспондируется с причинно-следственной связью, имевшей в классическом естествознании преимущественно однонаправленную и однозначную трактовку. Атомная физика отвергла столь упрощенную интерпретацию, наделив причинно-следственный процесс, в отличии от прежней физики, уже не абстрактной, а реальной статистикой. Однако не все физики приняли эту новацию, породившую исторический спор между А.Эйнштейном и Н.Бором о характере физических законов: являются ли они по природе своей однозначными или вероятностными. Полемика не прекращается и поныне, демонстрируя, можно сказать, классические образцы одностороннего подхода, когда нечто рассматривается либо лишь как процесс, либо лишь как его результат, но не в единстве того и другого. Эйнштейн и его единомышленники, в противоположность физикам копенгагенской школы, не признали объективного характера статистических закономерностей, традиционно считая их «суррогатным продуктом» неизвестных параметров. И надо сказать, такая точка зрения имеет под собой некоторое основание, в частности, в том, что конечный результат любой причинной связи (не исключая микромира) всегда однозначен. Контраргументы сторонников Н.Бора сводятся к тому, что пока причинно-следственный процесс не завершен (где бы он не происходил) мы не можем однозначно предсказать его результат, поскольку последний до самого конца действия причины остается объективно неопределенным.

Между тем, особенность закона, точнее, его истинная сущность такова, что он может непротиворечиво (в формально-логическом смысле) интерпретироваться как в терминах неопределенности, так и в терминах определенности, в зависимости от того, рассматривается ли он, соответственно, с точки зрения процесса (непрерывности), либо с точки зрения результата (прерывности). Бескомпромиссно отрицая друг друга, оба подхода оказываются односторонними, и, таким образом, не учитывают того, что закон есть неопределенная определенность, или, что тоже, определенная неопределенность. К сожалению, эта диалектическая противоречивость закона до сих пор не усвоена в надлежащей мере ни естествознанием, ни философией.