"Выражение «чистота», «castitas», связано не с нравственностью некоего индивида, а с нравами внутри семьи, в которой усмиряется и успокаивается пол" - здесь биопол разумеется, возможно это и так, но тогда семья создана мужским биополом желающим усмирить либидо или упорядочить его, что мало вероятно, мужской биопол не создавал круговое движение с центром, и что характерно для женского биопола, а мужской биопол мог только поддержать это движение внутрь исходя из каких-то внешних причин. Сейчас мужчина также не заинтересован в браке, а женщина имеет интерес, но ситуация не под него строится в системе либерал-фашизма, поэтому преодолевать правовой абсурд системы приходится ему. Мужской биопол обстоятельствами попал внутрь брака, и отсюда у женского возникли преимущества, но преимущества были в той сфере, где мужской биопол уже и осознавал удобства этой формы жизни, но преимуществами своими женский биопол не мог в древности воспользоваться, возможности биополов разнились в то время, и женский биопол был скорее материалом воспроизводства потомства. Инцест исходит от женского биопола, а значит никакого отношения к браку он не имеет, в браке важна не нисходящая сторона его, где реализуется объект сопротивления, а восходящая, где либидо. Брак чаще всего видимость, как и в еврейских семьях, где закон определяет порядок, а не либидо, как было и в случае с армянином, где дети убили реализовывавшего либидо отца из ненависти к нему. Либерал-фашизм не может узаконить секс-услуги, а преследует педофилию и инцест, и с этого должно начинать исследование о семье, и почему преступления полового характера раздуваются в социуме. Маньяки полового направления характерны для системы либерал-фашизма, тут и заслуга либерализма, где внешние свободы индивида признаны за добродетель, и поощряются как рыночные.

Ни одно человеческое существо не имеет права жениться на своей матери. В каждом племени или в каждой группе, о которых нам что-либо известно, имеются определенные ограничения, налагаемые на заключение брака. Наша новейшая художественная литература впервые в истории человечества пытается изменить смысл этого первого результата исследования нашего происхождения инцеста. Романисты и психоаналитики ставят под вопрос запрет инцеста. Нас пытаются убедить, что не следует пренебрегать глубоко запрятанными инстинктами дочерей, обращенными к их отцу, и сыновей, обращенными к их матери, что их «вытеснение» вредит «индивиду». На самом деле все человеческие общества начинали с создания островков мира. Эти островки мира были неуязвимыми для военных действий, ревности, разбоя и анархии. Мир создавался на основе исключения полового соперничества. Уже наиболее примитивная группа нашла средства обеспечения мира между полами. Брак это длящаяся связь между представителями обоих полов. В рамках этой связи могут чередоваться периоды страсти и равнодушия, но связь при этом не разрывается. Формы брака могут быть различными от полигамии до моногамии, от временного до постоянного союза. Но не существует «племени дикарей», не знающего брака.
Брак означает отказ, отказ из уважения к нашей бренности, и он означает разделение на поколения. Члены семьи испытывают некое принуждение. Семья, островок мира, как таковая является ограниченной, она создана чистой. Выражение «чистота», «castitas», связано не с нравственностью некоего индивида, а с нравами внутри семьи, в которой усмиряется и успокаивается пол. Семья в качестве группы была чистой, если и поскольку не происходило инцеста. Поэтому чистота это более раннее выражение, созданное человеком для обозначения мира. Такой островок возникает не случайно. Брак это борьба против естественных процессов, против инцеста. Племя завоевало себе мир, свойственный прошедшим очищение группам, тем, что оно заплатило за этот мир некоторую цену. Оно свело свободу половой жизни к определенным случаям и допустило ее только в определенных группах. Нет племени без групповых танцев, оргий, в которых участвуют оба пола, т.е. без половой свободы, посредством которой только и может быть сохранена чистота семьи.
Я никогда не замечал, чтобы в дискуссиях о браке упоминался бы тот простой факт, что в доисторическом обществе все семьи, не хранившие свою castitas, резко вырождались вследствие инцеста, допускаемого по отношению к своим детям. Эта необходимость источник и основание всех семейных институтов. Никто не мог и думать о том, чтобы требовать чистоты от группы или семьи, если большое единство, единство племени, не следило за соблюдением половых ограничений, налагаемых на членов каждой семьи. Племя создало основу для соблюдения чистоты каждой семьи точно так же, как оно создало погребение и инициацию. Этот мир разделил слепую жизнь полов на область чистоты и область животного состояния. Оргии племен нельзя просто сбросить со счетов как непристойные, порочные или безнравственные, а с другой стороны, их нельзя понимать упрощенно. Они, как и всякая проституция, это цена, которую надлежит уплатить за мир внутри семьи; об этом, по-видимому, знал св. Августин, и об этом он написал в своем труде «Аса-demica». Всякий мир имеет определенную цену, плату за преодоление природного хаоса. Мир внутри семьи основан на том, что на племенных празднествах отдается дань свободе половых отношений. На самом деле разделение жизненных периодов человека на праздники и будни основано на этой первой необходимости уравновесить мир внутри семьи и оргии за ее пределами. Календарь всех человеческих групп не случайно проводит различие между праздничными и рабочими днями (тропой войны, временем охоты). Люди признали друг друга в качестве братьев и сестер лишь благодаря тому, что они особо выделили семьи как островки мира, но иногда соединялись за их пределами. Эти неминуемые встречи были их праздниками.
Таким образом, брак был организацией жизни в промежутке между чистотой и оргией. Брак нельзя понять сам по себе. Он полюс изменяющейся организации племени. В семье молодые люди не вступают в половые контакты произвольно. Во время праздника у них есть такая возможность. Семья успокаивает, праздник возбуждает. Без этой общей защиты, осуществляемой племенем, семья не может исполнить свое предназначение. Разрушение наших современных семей происходит по той простой причине, что эта полярность исчезла. Если от людей ждут, что они останутся чистыми без масленицы и карнавала, то инцест становится трудной проблемой. Тогда нарушается тот ритм, с помощью которого мы заключили перемирие, разновидность мира между матерью и сыном, отцом и дочерью, братом и сестрой, поскольку оргии уравновесили собой этот мир.
Островки чистоты скрывали от мужчины и женщины их взаимную половую привлекательность (14). И они достигали этого, помимо прочего, с помощью присвоения обитателям этих островков имен. Великие имена «семья», «отец», «мать», «сестра», «брат» имеют одно отличительное свойство: в своем соотношении друг с другом они построены как слова «другой» или «лучше». Французский языковед Кюни (Сипу) уделил особое внимание этому симптому. Похоже, что аналогия с нашими сравнительными словами, окончание «-er» у каждой нашей сравнительной степени указывает, что первоначально люди рассматривали себя не только как пары, а еще интимнее, поскольку они даже называли себя в соединении с другими. Лишь там, где есть отец, может, строго говоря, быть и мать. У кобылы есть жеребенок, у женщины может быть потомство. Но это обстоятельство в доисторический период еще не делало женщину матерью в полном смысле слова. Материнство это слишком почетный титул для того, чтобы применять его к незамужним женщинам в эпохи, предшествовавшие нашей. Взаимодействие отца и матери, сестры и брата это для нас постоянная проблема. Наиболее отчетливой она становится тогда, когда число разводов резко возрастает, и дети снова начинают видеть своих родителей в качестве индивидов, в качестве особей мужского и женского пола. Устройство семьи скрывало от детей это отличие. Родители рассматривались в качестве людей, исполняющих определенные обязанности обязанности хозяина и хозяйки дома. Их связь в качестве сексуальных партнеров выступает как что-то второстепенное. Дети не могут рассматривать своих родителей, в первую очередь, как сексуальных партнеров. Если малыш Карл обращается к отцу как к мужчине, который спит с его матерью, то подлинное значение семьи уничтожается. Имена «отец» и «мать» имеют как раз тот смысл, который позволяет в этом отношении изменить ситуацию. На самом деле мы имеем жениха и невесту. Но перед всем остальным миром они должны предстать в виде мужа и жены и в качестве отца и матери. Эти служебные имена «отец» и «мать» скрывают внутреннее содержание и устанавливают дистанцию.
Тот странный факт, что все люди во все времена скрывают законы природы с помощью установлений и имен, теперь предстает в новом свете. Мы отменяем законы природы. Когда лицо невесты закрыто вуалью, всему остальному миру запрещено думать о ней, как о женщине, которая будет спать с этим конкретным мужчиной. Она часть некоего целого, и потому естественные связи вытесняются новыми отношениями между мужем и женой. Исходя из этого единства, жена представляет мужа, а муж жену, поскольку детям и соседям не должны быть видны даже следы половых отношений. Мужчина ложится в постель, изображая роженицу, когда рождается его ребенок. Этот знаменитый обычай, «кувада», всего лишь крайняя форма предпринятого нами изменения закона природы. В отсутствие супруга всем распоряжается жена. В римском праве она приравнивается к одному из детей своего супруга, что есть лишь другой способ обозначения чистоты ее положения. Она носит имя мужа, она разделяет его судьбу. Они едина плоть, как возвещает Церковь, вновь утверждающая нерушимость мирного соглашения, преодолевающего индивидуальность или, лучше сказать, ее «dividedness» (15).
То, что жизни и мужчины, и женщины не поддаются грубой классификации на основе полового признака, и то, что они могут быть признаны обществом супругами, является плодом языка. Это в высшей степени неестественно. Это выявляет ту связь, которая не дана природой, а создана верой. Опыт доисторического общества, раскрывающий творческие способности человека, сосредоточивается вокруг могилы, колыбели и брачного ложа. По сравнению с нашей теологией вера этого общества в богов, может быть, была слабой и непрочной, но его вера в брак непоколебимой.
Между тем, верить в брак труднее, чем верить в Бога. Натиск естественного влечения, заставляющий каждого мужчину до шестидесяти лет стремиться к каждой женщине до сорока лет, это действие, требующее того же качества, в котором нуждается и вера в богов: оно требует доверия. Доверие это наша устойчивая способность оказывать сопротивление мимолетным мыслям, стремлениям или настроениям. Мышление, для которого все в области мужского является мужским, а все в области женского женским, временами очень близко каждому нормальному мужчине и каждой женщине. Современный мир полон такого мышления. Доверие создает брак в качестве противовеса такому мышлению. Никакой брак не может существовать без такого доверия. И в случае брака самое большое значение имеет не пустое слово «доверие», а его повседневная сила и действенность. По этой причине мы и сказали, что вера в брак дается труднее, чем вера в Бога, тем более что слово «вера» в его обычном сочетании со многими другими словами уже деградировало. Лишь когда мужчина и женщина могут стать супругами, дочь и сын будут видеть в них своих отца и мать и по этой причине смогут увидеть себя в качестве брата и сестры в зеркале чистоты своих родителей. Группа, создавшая это, изменила естественный ход событий. Конечно, половое влечение это в определенном возрасте сильнейшая человеческая страсть. Но язык, присваивая титулы «супруг» и «супруга», подчинил себе природу. Он открывает тем, кто верует, новый способ жизни, который различает пол, исходя из некоторого единства.
Институт брака образует самую сердцевину раннего человеческого общества. Но почему брак является результатом изменения отношения человека к рождению и смерти, вызванного языком?
Римляне вступали в брак liberorum procreandorum causa (16). Отпрыски назывались liberi (17), а по-гречески eleutheros, т.е., буквально, членами подрастающего поколения (18). Таким образом, свобода и брак взаимосвязаны. Почему дети, рожденные в браке, являются свободными, а вне брака обычно нет? Это снова тот вопрос, который был затемнен натурализмом Руссо и его пристрастием к найденышам. Единственным основанием является то, что быть «свободным» означает загодя считаться принадлежащим к грядущему поколению, быть ожидаемым и желанным в качестве «подходящего» преемника. Родители действовали как предки, не как слепые производители, а как верующие податели жизни. Пелена была сброшена с глаз, и они знали, что делают, когда они зачинали этих детей. Брак раскрывает слепую мимолетную страсть навстречу близящемуся незримому будущему Аборты и средства предохранения от беременности неестественны потому, что любовь это безграничная преданность, или она не любовь. Ограниченная преданность разрушает любовь.
Греческая мифология, равно как и мифы всех народов, не уклоняются от указания на то, как был зачат тот или иной персонаж, законно или незаконно. Никто в те дни не был столь наивен, чтобы думать, что половая связь ограничена брачным ложем. Эта нелепая фантазия характеризует исключительно наше время. Но люди чувствовали, что соперничество между браком и снимающей сексуальные запреты оргией в действительности является соперничеством между верой и естественным влечением. Вера установила мир брака, естественное влечение защищало проявления захватнического инстинкта в половых отношениях. Конфликт между верой и рассудком вечен. Мы неправильно понимаем его как конфликт между теологией и наукой, и в этом виде он теряет все свое значение. Но незаконные дети Зевса и дети Геры, рожденные ею в браке, имели огромное общественное значение это может увидеть и осознать любой. Титул свободных людей, принадлежащих грядущему поколению, не мог быть присвоен тем, чье будущее не было открыто благодаря свободному воздержанию старшего поколения и его подготовке к приходу молодых. Будущее и свобода, свобода и «приход» это два аспекта одного и того же явления. Без предшествующей веры нет никакой свободы. Вера моего отца это моя свобода, она дает мне свободу (19). Мое собственное будущее стало возможным благодаря любви предшествующего поколения. Дети и появляются тогда, когда есть самозабвенная любовь. Я не понимаю, как наше время хочет отменить это, не отменяя самого себя.
Римская брачная формула «liberorum procreandum causa», «ради рождения свободных», в моей молодости представлялась мне ужасно прозаичной. Ведь теперь мы можем вступать в брак по любви, поскольку в нашем распоряжении имеется множество общественных институтов от детских садов до страхования на случай болезни, на которые и возложены обязанности заботиться о наших отпрысках. Между тем, я не могу не видеть того факта, что первоначально все эти институты, включая даже и медицинскую помощь, были частью семьи. Поэтому всякое заключение брака означало создание небольшой общины вместе с присущим ей уважением свободы своих будущих членов, свободных и законных детей. Родители жертвовали временем своей жизни и посвящали все свое существование этому учреждающему акту. Неудивительно, что они получали титул, знаменующий собой переход в новое состояние, титул мужа и жены; основой заключения брака было публичное право, а не частный договор. А защита должна была иметь религиозную природу, если родители не хотели, чтобы их дети подпали под власть рождающего распри, тиранического деспотизма. Иными словами: брак был главной опорой публичного права, а, с другой стороны, это публичное право было укоренено в промежутке между смертью одного поколения и рождением следующего поколения. Брачный обет останется непонятным, если он не будет возвращен на свое место. Он произносится, поскольку основатели нового видят себя находящимися между предками и потомками, считают себя посредниками между дедами и внуками. Вне этого исторического порядка обет не мог быть произнесен. И это так, поскольку каждое его слово делало его звеном созидаемой по доброй воле связи, соединяющей могилу и колыбель, частью акта уважения, воздаваемого равно и древней традиции, и грядущей свободе.
О. Розеншток-Хюсси. Семья