Систематизация и связи

История философии

Термины: 

бытие

Термины: 

перевод

Термины: 

текст

Трудно представить, каким станет дорожное движение, если вдруг исчезнут все дорожные знаки. Мало найдётся тех, кто всерьёз будет утверждать, что пора уже убрать с дорог все знаки, что пользы от них никакой нет, что эффективное и безопасное движение возможно и без них. Знаки дорожного движения предупреждают о предстоящей опасности, категорически запрещают, вводят ограничения, разрешают движение только в определённых направлениях, регулируют скоростной режим, указывают маршруты следования, информируют о месторасположении различных объектов. Нужно знать дорожные знаки, чтобы безопасно следовать к пункту назначения, бессмысленно рассуждать и задаваться вопросами, почему запрещающие знаки именно такого цвета и формы, а указательные — другого.

В личных взаимоотношениях мы часто оказываем друг другу знаки внимания. Если хотим кому-то понравиться, стать ближе другому человеку, дать понять, что он нам не безразличен, то достаточно жеста, взгляда, кивка головы для привлечения внимания к себе и обозначения своих чувств. Лёгкая улыбка, едва блеснувшая искорка симпатии в глазах может перевернуть жизнь и вызвать глубокое чувство любви. Не нужно слов, не нужно патетических речей, достаточно едва уловимого знака, жеста, чтобы заставить совершать поступки и принимать важные решения.

Жизнь общества, деятельность каждого социального института также регулируется различными знаками. Особенно важной признаётся роль знаков в тех социальных институтах, где существует сложная иерархия, например в армии с её системой знаков различий. Социальные знаки информируют и систематизируют информацию, объединяют людей в группы и помогают идентифицироваться, воспитывают и позволяют самоутвердиться.

Даже в объектах природного мира человеку свойственно видеть знаки. Движение небесных светил, небывалый урожай или засуха, природные катаклизмы, войны толкуются людьми как знамения. Каждый из нас знает, кто он по знаку зодиака и хотя бы изредка ради праздного любопытства заглядывает в гороскоп. Некоторые по чёрточкам на ладонях читают линию судьбы, другие видят предзнаменования в сновидениях, случайные встречи, непредвиденные события могут оказаться вовсе не случайными, а роковыми, судьбоносными. Читать знаки судьбы помогает интуиция. Особенно верят в судьбу спортсмены и люди, чья деятельность связана с риском.

В память об умерших делаются надгробные знаки. Пирамиды в Древнем Египте, курганы у славян, памятники, скульптуры, мавзолеи, обелиски свидетельствуют о почитании усопших и увековечивают память о близких людях. Греческое слово σῆμα переводится и как знак, отметина и как могила, памятник. На надгробных плитах пишут эпитафии, указывают дату рождения и смерти человека. Иногда можно прочитать такое изречение: «Ты всегда с нами», а рядом указаны годы жизни усопшего. Близким и родным, видимо, незачем напоминание о дате рождения и смерти человека, в их сердцах он останется навсегда, даты нужны для посторонних.

Если знаки имеют для человека определённый смысл, то вещи, на которые они указывают, действительно есть. Можно не верить в приметы, не обращать внимания на знаки, тогда точно ничего не приобретёшь, а сможешь только потерять и утратить. На то, чего нет, ничто не может указывать.

Знаками, приметами, знамениями наполнена вся наша жизнь. Есть ли свои знаки в философии или это настолько самодостаточная сфера, в которой нет места никаким указаниям, соглашениям, заместителям реальности? Для начала нужно определиться с определением понятия «знак». Современный философский словарь даёт следующее определение: «Знак — предмет, служащий замещению и представлению другого предмета (свойства или отношения) и используемый для хранения, переработки и передачи сообщения. Знак — это интерсубъективный посредник, структур-медиатор в обществе» (Современный философский словарь, с.187).

Предполагаю, что за систему знаков в философии отвечает логика. Именно она формализует, упорядочивает, регулирует процессы человеческого мышления, она трансформирует мысли в определённые знаки, чтобы затем легче было устанавливать истину. Однако логика претерпела длительную эволюцию, существует множество логик, имеющих свой инструментарий и берущих разные критерии для установления истинности. Нет определённости в том, что принимать за универсальные единицы мышления: категории, понятия, суждения или правила доказательства, способы отыскания истины.

Логика как учение о связях и отношениях мышления стремится закрепить в сознании те связи и отношения, которые существуют в бытии. Философские словари очень осторожны в дефиниции понятия «бытие». Его определяют как одну из главных тем и проблем философии, как центральное философское понятие, как предмет изучения онтологии. Более определённо бытие характеризуют как признак мира, указывающий на его существование. Быть — значит существовать. «... бытие как обобщение так или иначе указывает на связь, порядок или иерархию различных видов, процессов, вещей, событий» (там же, с.58). Если бытие всего лишь знак, посредник для обозначения чего-то другого (существования, целостности), тогда бытия как такового нет, оно только результат соглашения, заместитель реальности. Нужно определиться в вопросе: бытие означает, указывает на что-то существующее, целое, единое и т. д. или же, наоборот, бытие как то, что по истине есть, имеет знаки, признаки целостности, завершённости, мыслимости и другие.

Во всяком случае у Парменида бытие имеет множество знаков, примет, но никак не наоборот. Об этих знаках речь идёт в восьмом, самом большом (61 строка) фрагменте поэмы, комментарий к которому, по замечанию Ж. Бофре, потребовал бы целой конференции. Первые две строки данного фрагмента определяют всю дальнейшую речь, во всяком случае до 50 строки.

Как всегда с текстом Парменида возникают сложности, связанные с переводом. Каждый переводчик исходит из своего понимания, для него уже более или менее ясно о чём идёт речь. Например, muthos odoio А.В. Лебедев переводит как «мысленный путь», усматривая в сочинении Парменида гносеологическую направленность. «Путь истины» дает первый в истории греческой и европейской мысли компендий дедуктивной метафизики» (Античная философия. Энциклопедический словарь, с. 543). В.В. Бибихин слышит в muthos odoio миф хода, делая акцент на ходе как поступке. «... Парменид весь в этом поступке, захвачен этим поступком... всякий дискурс оказывается по сравнению с поступком только мифом» (Чтение философии, с.458). У Г. Дильса muthos odoio переведено как Weg-Kunde — путевая весть, у А.В. Ахутина как «слово о пути».

Действительно, в этих двух словах, в этом словосочетании содержится целый веер смыслов. Один только термин muthos имеет 12 словарных значений:

1) речь, слово;

2) разговор, беседа;

3) совет, указание;

4) предмет обсуждения, вопрос;

5) замысел, план;

6) изречение, поговорка;

7) толки, слух;

8) весть, известие;

9) рассказ, повесть, повествование;

10) сказание, предание, миф;

11) сказка, басня;

12) сюжет, фабула.

Другое слово — odos имеет хоть и меньшее число значений, но всё-таки достаточно много:

1) путь, дорога;

2) улица;

3) русло, течение, направление;

4) путь, движение, переход, поездка, путешествие;

5) метод, способ, средство.

И все значения этих двух слов представлены в восьмом фрагменте поэмы Парменида. Какое из значений переводчику стоит признать верным и наиболее подходящим? Каковы критерии правильного перевода? Самое время поставить вопрос о переводе философского текста, о специфике и роли философского перевода.

Любой перевод представляет собой интерпретацию текста, определённым образом истолкованный оригинал. Но перевод философского текста особенно сложен в силу того, что «у философского перевода есть одна важная особенность: предельная семантическая нагруженность. Философский текст отличает чрезвычайная наполненность и собранность смысла, крайне затрудняющая передачу такого текста на другом языке» (Малахов В.С. О философском переводе // Историко-философский ежегодник, 1989, с. 356). Здесь возникают трудности лексического и семантического характера, поскольку иногда очень трудно подобрать подходящее слово и построить соответствующую смыслу языковую конструкцию средствами чуждого для переводимого автора языка. К счастью, эта проблема всё-таки разрешается, так как русский язык «располагает колоссальными потенциями. Нет никаких оснований полагать, будто для вещей, о которых говорит западная философия в русском языке нет слов» (там же). Но возникает ещё более сложная и практически не разрешимая проблема, какое значение сам автор вкладывал в то или иное слово, одно ли это было значение или сразу несколько.

Переводить и интерпретировать философский текст можно разными способами. Можно достаточно основательно изучить философское учение автора, выделив в нём направляющую мысль, сообразуясь с которой делается перевод. А можно сосредоточить внимание на проработке концептуально важных понятий — категорий. И в первом, и во втором случаях получится хоть и не противоречивый, но односторонний перевод, в значительной степени обедняющий, если не убивающий вовсе, текст оригинала. Альтернативой такой однонаправленной интерпретации считаю рассмотрение философского текста в качестве философской коммуникации.

Для этого хотелось бы использовать статью М.В. Зубовой «Философский текст как философская коммуникация». Автор статьи предлагает различать сходные в обыденном языке понятия «философское произведение» и «философский текст». Философское произведение представляет собой систему категорий, выступающих результатом философского творчества. При этом «философские категории не только составляют основу философского произведения, но также определяют многообразие его форм. Каждое философское произведение фиксирует опыт вопрошания о сущем, который зависит от особенностей «жизненной драмы» философа и возможностей ее философского осмысления» (Зубова М.В. Философский текст как философская коммуникация // Известия Российского Государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, №58, 2008, с. 123). Фиксируя предельные смыслы, философские категории указывают на особенности философского мышления. «Особенность философских категорий в том, что они основываются не на репрезентации, а на вопрошании, причем сами спрашивающие оказываются поставленными под вопрос» (там же, с.124). В отличии от философского произведения философский текст характеризуется коммуникативной направленностью, способностью к адекватному воспроизведению смысла философских категорий. Если в произведении язык философии собирается в некую целостность, то через текст он расщепляется на множество языков: язык оригинала, перевода, автора, определённой культуры, философский язык в узком смысле. Будучи элементом философской культуры, философский текст выводит на первый план такие виды деятельности, как письмо, чтение, перевод. При анализе философского текста используется весь арсенал герменевтики. Воспроизводство текстом единства философских категорий, представленное философским произведением, носит творческий характер.

Чтобы философские категории не были мёртвыми абстракциями, они должны быть поняты, проработаны, добыты в результате диалога, коммуникации между автором и читателями, переводчиками, специалистами. Прояснить смысл категорий возможно только через вопрошание и поиски ответов на вопросы, что даётся через анализ философского текста, который является продуктом совместного творчества, а не выкладкой положений одного автора.

С поэмой Парменида, в особенности с 8 фрагментом, ситуация обстоит так, что комментаторы и интерпретаторы вычленяют в нём узловые положения учения элеатов, а затем в подтверждение собственных выводов ссылаются на слова поэмы. До тщательного последовательного прочтения и перевода дело вовсе не доходит, это признаётся технической, не столь важной составляющей. Другими словами речь мыслителя рассматривается в лучшем случае как философское произведение и остается не понятой как философский текст, в котором и через который живёт коммуникация. На мой взгляд именно философский текст первичен, текст является базисом философской мысли, а философское произведение как оформленная система категорий есть надстройка над базисом. Философский текст полифоничен, здесь каждое значение слова или высказывания утверждает своё бытие, заявляет о том, что оно есть, имеет право голоса и должно быть услышано, противоречит другим значениям, спорит с ними. Не нужно бояться этой противоречивости смыслов, поскольку только таким образом через диалог различных позиций возможна коммуникация, возможна жизнь философского текста. Выдернутые из стихии текста, философские категории ни на что не указывают, не регулируют движение и направление философской мысли, не привлекают внимания, не предупреждают, не подают знаки, память о них бесследно исчезает.

Крайне неосмотрительно юную речь Парменида укладывать в саркофаг какой бы то ни было философской доктрины. Прежде чем делать выводы и обобщения, лучше внимательно и последовательно прочитать текст поэмы и пусть каждое слово и высказывание говорит само за себя.

Итак, ход или течение повествования (muthos odoio) восьмого фрагмента мне представляется следующим. Подытоживая сказанное выше, богиня вещает, что остаётся возможным высказываться-мыслить только в одном направлении — в том, что есть. Миф означает и мысль, и слово, поэтому смею утверждать, что бытие тождественно не только мышлению, но и говорению, что подтверждается и другими стихами поэмы. На этом пути существует множество знаков или примет, некоторые из которых тут же перечисляются: 1) нерождённое сущее, 2) непреходящее или негибнущее, 3)целостное или в переводе А.В. Ахутина целочленное, 4) остающееся в покое или бестрепетное, 5) не имеющее цели, т. е. ни к чему не стремящееся, или нескончаемое, 6) такое, что не было и не будет, а есть теперь всё вместе, 7) одно, 8) непрерывное.

Далее следует серия вопросов, которая охватывает с 7 по 19 строки фрагмента. Вопрос первый: Разве найдёшь или исследуешь рожденье ему? Вопрос второй: Как и откуда оно выросло? Не думаю, что вопросы здесь носят чисто риторический характер, скорее в них следует видеть приглашение задуматься, попробовать разрешить загадку. Напомню, что одно из значений слова muthos — вопрос. Тут же богиня предупреждает об условии: высказывать и мыслить из несущего не допущу, поскольку нельзя высказать и помыслить то, что не есть. Следующий вопрос: Какое обязательство или надобность побудила бы его после или прежде, начав с несущего, производиться на свет? И тут же следует строго дизъюнктивное суждение: или быть всегда или не быть никогда. Укажу только, что работа основателя экзистенциализма С. Кьеркегора также называется «Или - или». Да и из сущего сила достоверности рождаться не позволит чему-нибудь, кроме самого себя. Парменид не приводит здесь никаких доказательств, а даёт поручение исследовать обозначенные вопросы, при условии, что мыслить и говорить можно только из того, что есть. Вся последующая философская традиция по-разному пыталась ответить на вопросы поставленные в поэме Парменида. На мой взгляд, вопрос из чего и как возникает бытие удачнее всего решается Святым Августином во второй половине его «Исповеди».

Далее упоминается богиня Дике, которая не отпустила ни рождаться, ни гибнуть, ослабив оковы, но держит крепко. Некоторые исследователи, например А. Патин, думают, что Парменид в данном случае обращается к богине Дике как высшему авторитету справедливости. Ж.-П. Вернан в своей работе «Происхождение древнегреческой мысли» по поводу роли богини Дике пишет: «Dike должна установить между гражданами справедливое равновесие, гарантированную законность, правопорядок (eynomia), беспристрастное распределение обязанностей, почестей, власти между людьми и сообществами, составляющими общественный организм» (Вернан, с. 95). Задача богини Правды — Дике состоит в том, чтобы создавать и поддерживать во всем гармонию, сохранять единство.

Однако итоговое решение по вопросу бытия уже принято по необходимости: от пути Не есть отказаться как от небывалого или не постигаемого умом и безымянного или анонимного, поскольку это не истинный путь, а другой путь — Есть признать бытийствующим и действительным или верным. Важное для понимания текста и мысли Парменида слово krisis имеет множество значений и оттенков смысла: различение, суждение, судебное разбирательство, спор, приговор или повеление, выбор, исход, толкование, кризис. В зависимости от того, какое значение возьмёт переводчик, зависит в каком направлении будет представлена и понята философская позиция Парменида. Будет ли это понято так, что боги вынесли приговор в пользу пути есть, или этот выбор должен сделать сам человек, вставший на путь познания истины? Возможно, что здесь представлена практика судебного разбирательства, а может быть попытка дедуктивного умозаключения.

Затем в поэме снова ставятся вопросы: Каким образом то, что есть могло бы быть потом? Каким образом оно могло бы быть в прошлом? Если было, равно как и если предстоит быть, то не есть. Делается вывод: так рождение угасло и пропала без вести гибель. Читая эти строки, чувствуешь, что речь идёт о доказательствах того, что бытия нет ни в будущем, ни в прошлом, что оно всё в настоящем, но демонстрации самих доказательств нет. Думаю, что здесь представлен такой способ обучения истинному мышлению: ученики должны сами предложить доказательство установленного тезиса, или, наоборот, доказать его несостоятельность.

Следующий знак — 9) неделимое или неразрывное бытие, поскольку всё одинаково или подобно. Следует пояснение: не бывает ни лучше и ни хуже. У А.В. Лебедева перевод другой: «И вот тут его ничуть не больше, а [вот там] ничуть не меньше». Затем следуют ещё два знака: 10) всё наполнено или преисполнено сущим, а так же 11) сущее близко примыкает к сущему. В строках с 22 по 25 восьмого фрагмента говорится об одинаковости, слитности, неразрывности бытия.

Далее обозначены новые характеристики, приметы того, что есть: 12) неподвижное или бездеятельное, в границах великих оков, 13) безначальное, которое можно толковать и как не имеющее начала, и как ничему не подвластное, анархичное, 14) непрекращающееся или бесконечное. Эти знаки следуют из того, что уже было показано ранее: потому что рождение и гибель отброшены прочь. Спрашивается, на каком основании? Те, кто видят в речи Парменида дедуктивную метафизику, читают: на основании безошибочного доказательства хотя pistis — вера, уверенность и alethes - истина, несокрытость, предполагают множество других прочтений.

29 строка восьмого фрагмента — слишком непонятная и с трудом переводимая, указывает, видимо, на 15) само (себя самого, свой) тождественность или самодостаточность бытия. В.В. Бибихин приводит дословный перевод этой строки: «то же в том же пребывая, по самому себе располагается» (Чтение философии, с.483).

Теперь нужно обратить внимание на ещё один знак, который уже был упомянут в 26 строке, но в 30-33 строках звучит во всей полноте — это 16) оковы или связи предела или границы. В тексте поэмы этот знак выглядит так:

Непоколебимо в том же месте или там же стоит крепко, поскольку неодолимая Ананке - Необходимость держит его в оковах предела кругом запирая, потому что сущему нельзя существовать незаконченным, поскольку не имеет нужды, а если бы имело, то нуждалось бы во всём.

Комментаторы и переводчики понимают обычно этот отрывок так, что бытие ограничено в определённом пространстве. На это указывает слово authi, которое переводится как «в том же месте», но может быть переведено как «там же», «само по себе», самое само. Оковы или скрепы - означают также и связи. Возникает вопрос: к чему же привязано, с чем всегда связано бытие так, что остается законченным и постоянным? Предполагаю, что бытие связано мыслью, о чём и написал в пункте под заглавием «Таинственная завязь», да и следующие строки поэмы как раз о мышлении и его тождественности бытию.

Итак, следующий знак истинного бытия — 17) о тождественности мысли тому, о чём мысль. Далее следует обоснование: поскольку без сущего, о котором она высказана или явлена не обнаружить мышления. Похоже, что об этом говорилось в обрывочном третьем фрагменте.

Затем следуют строки: «Ибо нет и не будет ничего,

Кроме сущего [«того, что есть»], так как Мойра приковала его быть целокупным и неподвижным» (Фрагменты).

Опять речь идёт о привязанности, связанности бытия и опять, уже в третий раз указывается ссылка на божество: в первый раз на Дике-Справедливость, затем на Ананке-Необходимость, теперь на Мойру-Судьбу. Некоторые исследователи полагают, что автор имеет ввиду одну богиню, возможно Истину-Алетейю, но под разными именами. За разъяснением обращаюсь к статье «Ананке» из современного философского словаря, где написано: «Отождествление персонифицированной судьбы с пряхой восходит к периоду доминирования в культуре именного типа социализации, механизм которого предполагает наречение (как определяющее статус, права, обязанности и всю судьбу индивида) посредством начертания специального знака (символа имени) на пеленах, которые прялись, а затем ткались старейшими женщинами рода - носительницами и олицетворением родовой мудрости с ее ригоризмом» (Современный философский словарь). Таким образом, бытие, «Есть» связано по необходимости не только с мышлением, но и с именованием, которое богини судьбы: Ананке, её дочери Мойры, близкая к ним Дике, закрепляют в вышивке через определённые знаки, символы имени.

Однако смертные не правильно установили, принимая за имя истины буквально всё: рождающееся и уничтожающееся, существующее и несуществующее, меняющее место, изменяющее яркий свет (дословно «изменять явленную или высветленную поверхность).

Бытию положен 18) крайний предел. Со времён Парменида и по настоящее время эта характеристика бытия — самая обсуждаемая тема перменидовской философии. Существует множество предположений и толкований того, что понимать под этой определённостью бытия, но ограничусь только фиксацией этого знака.

Законченное со всех сторон, это бытие 19) подобно массе-объёму-глыбе-полноте хорошо-закруглённой сферы, 20) всё уравнивающее из середины. Именно эти строки приводят исследователи в подтверждение материалистической позиции Парменида.

Далее почти точь в точь при помощи слов-синонимов повторяется 23 строка восьмого фрагмента: «... ибо нет нужды, чтобы вот тут его было больше или меньше, чем вот там» (Фрагменты). Опять говорится, только теперь в отрицательном смысле, о не сущем, что оно не может примыкать к однородному с ним, т. е. только сущее единодушно с собой пребывает. И уже в третий раз повторяется, что не может быть, чтобы сущего вот тут было бы больше, а вот там меньше.

Наконец, последний знак на пути истинного бытия — 21) неприкосновенное убежище. «Нерушимо» у С.Н. Трубецкого и у М.Л. Гаспарова, «ненарушимо» у А.О. Маковельского, «неприкосновенно», «неуязвимо» у А.В. Лебедева. Не удержусь и приведу ссылку на В.В. Бибихина по поводу данного знака: «Сумасшедший дом — да, он священное прибежище, потому что, похоже, только там еще по-настоящему человек, сумасшедший, ещё хранит неприкосновенным бога, его страх, безусловность его слова» (Чтение философии, с.503).

Далее опять повторяется то, что уже было обозначено ранее: ибо отовсюду равное самому себе однородно находится внутри предела или границ. На этом я пока остановлюсь, поскольку и Парменид в своей речи говорит: «На этом я кончаю достоверное слово и мысль об истине» (Фрагменты). С 51 строки восьмого фрагмента начинается то, что исследователи называют «путём мнения», это тема другого разговора, о чём следует говорить отдельно и в своём месте. По поводу знаков истинного пути существует великое множество толкований и интерпретаций, не считаю уместным приводить их здесь. Свою цель вижу в том, чтобы просто зафиксировать эти знаки, признаки истинного бытия так, как они звучат в тексте Парменида. Теперь же перехожу к рассмотрению способа изложения, которым пользуется Парменид.

 

Способ изложения (muthos odoio) философии Парменида представляется обычно как незыблемый свод дедуктивно выведенных положений. Об этом свидетельствует и часто встречающиеся в тексте поэмы союзы yar — ибо, поскольку и epei — так как, потому что, служащие для логического подчеркивания, обоснования или пояснения. Например, в рассматриваемом восьмом фрагменте с 1 по 50 строки союз yar употреблён 13 раз, а союз epei — 6 раз. Однако в речи Парменида есть ссылки на авторитет богов: «Дике не отпустила рождаться или гибнуть, ослабив оковы, но держит крепко»; «неодолимая Ананкэ держит в оковах предела»; «Мойра приковала его быть целокупным и неподвижным». Кроме того, в качестве весомого аргумента приводится сила или могущество веры, а в другом месте — истинная вера.

Богиня задаёт вопросы, побуждая того, кто встал на путь познания истины, самому решать, что собой представляет истинное бытие. И в то же время слышится повелительный тон в речи богини: она не допустит высказывать и мыслить того, чего нет. Наряду с точно выверенными до сухости умозаключениями присутствуют красочные образы: «Мощно Ананкэ держит в оковах границ, что вкруг его запирают» или «подобное глыбе преклуглого Шара». Иногда без пояснений, без построения фраз один только жест: «и вот тут его ничуть не больше, а [вот там] ничуть не меньше».

Не похожа речь Парменида на стройную цепочку доказательств, в ней — полновесность слова, игра на контрастах, мгновенный переход от абстрактных обобщений к конкретным почти зримым примерам. В речи Парменида нет никакой системности: начав с перечисления характеристик истинного бытия, он вдруг ставит вопросы, затем пускается в доказательства, ссылается на божественный авторитет, нападает на мнения смертных. Переводчик, стремясь к адекватности передаваемого им текста, желает ухватить главную мысль автора, и поэтому сглаживает, ровняет текст, тем самым лишая его экспрессии, напряжённости и жизни. Если читать текст Парменида не предвзято, так как он дан самим собой, то легко обнаруживается, что речь Парменида обращена к конкретным лицам, она есть не монолог, а диалог. В тексте поэмы начинает выявляться, возможно, главное действующее лицо — Другой, тот, к кому обращена речь Парменида.

Не только философский, но и любой другой текст в античной культуре связан и ориентирован на устную традицию. Как замечает французский антиковед П. Адо «Тексты античной философии резко отличаются от современных философиских текстов. Первое отличие состоит в том, что тексты античной философии всегда связаны с устной речью и соответственно стилем» (Адо П. Философия как способ жить, с.90). Но такой текст адресован не каждому и не всему человечеству, а ограниченной публике, и пишется или, точнее, произносится под конкретное обстоятельство: как ответ на вопрос ученика, как вопрос учителя, как упражнение, игра, ораторское выступление. «Мы всегда видим письменный текст, который является более или менее текстом, относящимся к определенному обстоятельству, и он не является изложением абсолютно универсального значения, действующим для всех времен и народов, но, напротив, очень конкретизирован» (там же, с.92).

Об этой ситуации присутствия ученика, слушателя, собеседника всегда должен помнить и на неё должен указывать перевод философского текста. Чтобы не впасть в ошибку субъективной предвзятости и своеволия, чтобы сохранить и как можно полнее передать смысловую напряженность текста, переводчику нужно помнить о реальном, а не потенциальном присутствии Другого. «Иначе говоря, перевод может осуществляться только тогда, когда желание встречи с Другим, направленность на Другого превозмогает страдание от собственного несовершенства и страх перед непереводимым» (Автономова Н. Познание и перевод, с.639).

 

Только теперь, после последовательного и весьма не предвзятого прочтения текста, после рассмотрения способа изложения, можно приступить к поиску ответа на вопрос: о чём собственно идёт речь (muthos odoio) в изучаемых здесь 50-ти строках самого большого восьмого фрагмента поэмы Парменида. Как было заявлено в начале фрагмента, речь идёт о знаках, приметах истинного пути. Их с полным правом можно назвать категориями, но не в значении предельно общих понятий, не как некий класс, куда можно что-то помещать, распределять, а в том значении, которое свойственно раннегреческому языку и которое уловил М. Хайдеггер. Греческое слово «категория» может пониматься как «называющее выявление вещи в том, что она есть, причем так, что через это называние как бы само сущее получает слово в том, что оно само есть, т. е. выходит на свет и в открытость публичности» (Хайдеггер. Время и бытие, с. 83).

Я насчитал 21 категорию в 50 строках восьмого фрагмента, т. е. там, где речь идёт о пути истины. 10 категорий являются отрицательными, апофатическими, а 11 — утвердительными, катафатическими. Со значительной долей произвольности всех их можно поделить на семь групп по три категории в каждой.

Первая группа: нерождённое, негибнущее, всё теперь. Все эти признаки относятся к временной характеристике, часто именно их приводят, когда хотят показать общность воззрений Парменида и Гераклита.

Вторая группа: одно, непрерывное, неделимое. Эти признаки указывают на атомарность бытия.

Третья группа: безначальное, непрекращающееся, бесконечное. Данные признаки характеризуют бытие пространственно: нет у бытия начального, исходного пункта, нет конечной точки, оно не прекращается, т. е. не имеет остановок. На этих категориях, видимо, построены апории движения Зенона Элейского.

Четвёртая группа: целочленное, преисполненное сущим, сомкнутое. Эти категории характеризуют бытие как нечто плотное, однородное. Все есть сущее, которое так плотно спрессовано, что являет собой монолит.

Пятая группа: неподвижное, скованное, определённое. Отличительный признак этих категорий — необходимость, так как следуя контексту рядом с ними всегда упоминается Ананке или Мойра — богиня судьбы, необходимость.

Шестая группа: спокойное (бестрепетное), самотождественное, тождественное мысли. Все эти категории указывают на самодостаточность бытия.

Наконец, седьмая группа: сферичное (подобное шару), всюду равносильное, неприкосновенное. Эти признаки истинного бытия объединяет такое свойство как совершенство, божественность. Сфера считалась в древнегреческой философской и научной традиции совершенной геометрической фигурой. Богиня Дике отвечала за гармонию, уравновешенность сил. В божьих храмах люди могли спастись от наказания и отмщения, поскольку именно там были неприкосновенны и чувствовали себя в безопасности.

Названные категории или знаки не могут обозначать самих себя, они указывают на нечто другое, заместителями чего являются. Видимо, все они указывают на бытие, но нужно ещё решить, о каком бытии идёт речь в разбираемой здесь части поэмы Парменида. Для обозначения бытия Парменид пользуется тремя терминами: eon — сущее; eimi — быть, существовать, есть; poleo — бывать, пребывать, вращаться.

Слово eon - сущее, как и его отрицание, встречается в рассматриваемых 50 строках восьмого фрагмента 14 раз. Чтобы понять, что означает это сущее, нужно изучить контекст употребления данного слова.

1. 1. не рождённое сущее;

   2. возникло ли бытие из не-сущего?

   3. сила веры не позволит рождаться из сущего

   4. каким образом сущее могло быть потом?

   5. всё наполнено сущим;

6-7) сущее примыкает к сущему;

1. 8. сущему нельзя быть незаконченным;

   9. сущее ни в чём не нуждается;

   10. без сущего, о котором мысль высказана, не найти мышления;

   11. нет ничего кроме сущего;

12-14) нет ни не-сущего, ни сущего, чтобы вот там его было больше, а вот там меньше, чем сущего.

Как видно, слово «сущее» всегда стоит рядом с тем или иным знаком, категорией, указывающей на бытие. Указывают ли знаки на сущее, или через знаки сущее выходит на свет, как бы открывается, или знаки проявляют себя в сущем: любой из ответов будет только нашим домыслом.

Глагол pelein означает быть, бывать, пребывать, он употребляется Парменидом в рассматриваемом фрагменте 3 раза. В строке 18: «а другой путь признать как существующий и действительно существующий. В 19 строке: «Каким образом то, что есть, могло бы быть потом?». 45 строка: «Чтобы вот тут его было больше или меньше, чем вот там». Как видно, бытие здесь употребляется в значении бывания, как поворачивающееся, разворачивающееся бытие, как движущаяся неподвижность (см. выше).

Наконец, слово eimi — есть, быть, существовать — самое часто употребляемое слово в поэме Парменида. Если помечать это слово в тексте поэмы, то обнаружится одна важная особенность: слово estiv, einai как правило стоит по два раза, а то и по три, в одной и той же строке. Тем самым автор как бы удваивает, акцентирует внимание, выставляет вперёд, говорит о важности этого «есть».

Вот несколько примеров. 2 строка: «Таким образом есть только мысленный путь, на котором знаки есть». Строка 3 заканчивается глаголом есть и им же начинается 4 строка: есть, ибо целокупное...». 8-9 строки: «ибо ни высказать, ни помыслить есть как не-есть». 11 строка: «или есть всегда или не-есть никогда». В 15-16 строках глагол есть повторён три раза практически подряд: «спор вот в чём есть: есть или не есть». Строка 18: «ибо это не истинный есть путь, а другой существует и действительно есть». 20 строка: «если рождено, то не есть, равно как и в будущем нет ». Строка 22: «неделимое есть, так как всё есть одинаково». Строка 34: «то же есть мысль и то, о чём есть мысль». 36 строка: «ибо нет и не будет ничего, кроме сущего». 40 строка: «быть и не быть.

В производных формах в 50 строках 8 фрагмента слово eimi произносится в том числе и как отрицание 39 раз, чаще всего в форме estin. Если добавить глагол pelein, то получится 42 упоминания слова «быть». Вместе с упоминанием сущего получается 56 раз, а если приплюсовать 21 категорию или знака бытия, то получится в результате число 77.

Глагол «есть», «быть» то звучит со всей своей утвердительностью, говоря тем самым, что никак не может быть, не допустимо, чтобы кроме как есть было бы что-то ещё - не-есть, то указывает на ошибочность решения смертных, которые полагают равно возможным как быть, так и не быть. Когда Парменид хочет указать на что-то важное, он щедро сыплет одним словом в каждой строчке по нескольку раз. Это Есть — Естина — Истина выставлено Парменидом в восьмом фрагменте на передний план, именно о нём идёт речь, это его миф пути показывает богиня, на него указывают знаки, его высветляет, являет, показывает сущее, этой стороной поворачивается бытие мышлению и говорению.

Бытие — такое есть, что даёт любому знаку, любому значению, указывающему на него, право быть. Бытие преисполнено значениями, каждое из которых имеет свой уникальный голос, но все вместе они звучат как единое целое. Бытие — самый огромный и самый слаженный оркестр, управляемый величайшим дирижёром, который есть Естина — Истина. Тот, кто слышит эту божественную вечную музыку, слышит её здесь и теперь. Нельзя сказать, что она была услышана когда-то, как тотчас она не звучит снова, так же как невозможно представить её в будущем, не имея о ней никакого представления. «Так рожденье угасло и гибель пропала без вести».

Возвышенное, бестрепетное бытие пребывает в самом себе, ни в чём не нуждаясь. Равное со всех сторон может означать, что в истинном бытии ни что не имеет предпочтения перед другим: «ибо нет нужды, чтобы вот тут его было больше (лучше) или меньше (хуже), чем вот там». Можно дискутировать, можно спорить, доказывать свою правоту, можно истинно верить только в то, что действительно есть. Как можно верить и отстаивать ничто? Сказанное и помысленное о том, что есть — есть. Сказанное и помысленное Парменидом о бытии тоже есть, имеет право быть, должно быть понято и признано.