В знаке обычно подчеркивается его материальность и чувственная воспринимаемость, что, конечно же, является нонсенсом, также как и то, что бывают чувственно воспринимаемые образы. Следует повторить еще раз: ни знак, ни образ не могут восприниматься органами чувств, чувственно воспринимаемыми могут быть только вещи.

Вещь может быть знаком, но знак не может быть вещью. «Здесь мы имеем дело с каким-то особым видом бытия, не материального и не идеального. ... знак, несомненно, относится к этой области смыслового, не будучи ни материальным телом, которое он обозначает, ни материальным носителем, без которого он фактически невозможен, ни просто такой системой отношений, которые исчерпывали бы его до конца» [Лосев А. Ф. Терминологическая многозначность в существующих теориях знака и символа // Знак. Символ. Миф. М., 1982, с. 236].

Основная функция знака, как она определяется теоретиками — приобретение, хранение, преобразование и трансляция определенной информации, или сообщения. Эта функция является коммуникативной и, если мы возьмем термин «коммуникация» в достаточно широком смысле, мы обнаружим коммуникативную функцию также и в образе. Но этот расширенный смысл коммуникации заставляет отказаться от использования понятий информации и сообщения. Вряд ли можно говорить о том, что посредством образа мы получаем какую-то информацию или сообщение, так происходит только в том случае, когда образ берет на себя роль знака, но эта роль — не главная для образа. Несомненно, образ может нам что-то «говорить», и в образе мы можем вступать в со-общение, но это уже будет расширением соответствующих понятий или даже использованием их не в собственном смысле.

Важнейшее свойство знака — обозначать, или указывать на что-либо другое — имеет нечто общее со свойством образа, но и различие здесь тоже достаточно существенное. Образ кажет, знак — указывает. Образуемое является в образе, но означаемое и обозначаемое не являются в знаке. Знак не претендует на то, чтобы полностью и без остатка стать означаемым, образ же почти неотличим от своего носителя. Допустим, мы видим перед собой нарисованную стрелку. Мы можем смотреть на нее, как на изображение такой вещи как стрела, а можем воспринимать ее как указатель направления. В первом случае мы имеем образ предмета благодаря его изображению, во втором случае — знак, причем не знак предмета, а вообще чего угодно в зависимости от контекста (очередное различие между образом и знаком: знак зависим от контекста, образ — нет). Знак сразу же переводит направленность нашего внимания с самого себя на обозначаемое бытие, причем само это бытие в знаке совершенно не нуждается и может прекрасно существовать и без него. Образ тоже не останавливает на себе нашего внимания, мы видим в первую очередь не образ, а саму вещь, предмет, но эта вещь без образа для нас просто не существовала бы. В образе вещь является всему иному.

Многое для уяснения функции не только знака, но и образа могут дать поздние работы А. Ф. Лосева по теории знака и символа.

А. Ф. Лосев, обращаясь к попыткам других авторов определить понятие знака, говорит о том, что такие слова, как знак или значение, а также и некоторые другие термины в своих логических истоках просто неопределимы. Исходные пункты этих категорий должны остаться неопределимыми во избежание ухода в «бесконечность» в поисках окончательных определений [Лосев А. Ф. Аксиоматика знаковой теории языка // Знак. Символ. Миф. М., 1982, с. 33]. Вместо таких окончательных определений А. Ф. Лосев предлагает вариант аксиоматики знаковой теории языка. На наш взгляд, аксиоматика имеет много общего с феноменологическим описанием.

Далее мы будем двигаться параллельно рассуждениям А. Ф. Лосева о сущности знака [Лосев А. Ф. Аксиоматика знаковой теории языка // Знак. Символ. Миф. М., 1982], выявляя точки соприкосновения и расхождения знака и образа.

Знак предполагает существование обозначаемого, означаемого и значащего. Здесь очевидна схожесть знака с образом: образ тоже предполагает то, образом чего он является, хотя и не существует терминов, параллельных терминам «обозначаемое», «означаемое» и «значащее». Если сформулировать соответствующий термин по аналогии, то получим «образуемое». Остается пока что непонятным, является ли полученный термин эвристическим или же уводящим от реального положения дел. «Образ предполагает образуемое» — здесь присутствует оттенок той мысли, что образующим является сам образ.

В словах «обозначаемое» и «означаемое» к корню «знак» прибавляются приставки «об» и «о», указывающие на действие, охватывающее предмет и придающее ему определенное свойство, а именно, свойство нечто значить. То есть можно сказать, что действие (энергия) знака придает новое свойство тому или иному предмету, свойство быть значимым. Слово же «образ» уже включает в себя приставку «об-», ставшую префиксом. Напомним, что основа «раз-» первоначально имела значение «резать, рубить», а также «полоса, черта». Стало быть, если знак делает уже существующий и уже имеющий образ предмет значимым, то образ делает предмет самим собой, чуть ли не создает сам предмет. Фактически, образ и создает предмет, а точнее делает вещь — предметом.

Для обозначения «образуемого» существует давний термин «первообраз». То, к чему он относится, имеет бытие «первее образа» в плане структуры, но при этом всё же подразумевает под собой некую образность, а, стало быть, вторичность по отношению к нему в логическом плане. Ж.-П. Сартр для обозначения носителя образа использует словосочетание «объект образа», хотя здесь имеются некоторые сомнения относительно употребления слова «объект»: немного изменив направление взгляда мы с равным успехом могли бы назвать его и «субъектом» образа, точно так же, как мы только что назвали его «носителем образа». Так или иначе, место этого «образуемого — первообраза — носителя образа» в структуре выразительной сферы достаточно ясно.

Мы обнаружили, что образ предмета создает предмет. Из этого следует, что всякое образуемое или образованное, то есть всякое образование предполагает, наличие образа, который его являет. Точно так же, обозначаемое и означаемое предполагают существование знака, которым они обозначены [там же, с. 35].

Образ, следовательно, функционирует как акт образования. В свою очередь, всякий знак функционирует как акт обозначения для всякого обозначаемого и означаемого [там же, с. 35].

«Всякий знак предполагает для себя того или иного внезнакового, но вполне специфического носителя». Что из этого вытекает для образа? В данном случае «носителем образа» будет не тот предмет, который образуется, а «то, в чем» он образуется, «материя» образа. Если припомнить многоуровневость образа, то, очевидно, для каждого уровня будет иметь место своя «материя».

Отделив образ от его предмета и материи, мы тем самым сосредоточили наше внимание на самом специфичном бытии образа, на бытии чисто смысловом.