«О, сколько нам открытий чудных...»

Одно из больших заблуждений о поэме Парменида состоит в том, что он будто бы сказал что-либо о пространстве, о пространственных характеристиках. Его попытка объяснить цельность и однородность времени формой шара привела к тому, что многие из его современников, а также и наши современники воспринимали и воспринимают бытие, как нечто, что как-то объемлет пространство или самое есть пространство. Это не так. Бытие у Парменида объемлет прошлое и будущее, прошлое отдельного сущего, его неуловимое настоящее и его же будущее. В этом состоит его монолит! И так как бытие одно для всех сущих, то нет «времени одного» (бытия) для чего-то отдельного.

Для показательного примера представьте себе совершенное Дао, пустую Пустоту. В нем ничего нет и нет никаких изменений, и, соответственно, не может быть времени. Так было до Парменида, по крайней мере для западной философии. Он же утверждает, что «время» есть, и это «время одного» независимо от изменений, происходящих в заполненном мире сущих вещей. Мы можем неточно назвать «изобретение» Парменида «неизменным временем».

Таким образом, название книги Хайдеггера «Бытие и Время» можно «перевести» на понятный язык так: «Неизменное время» и «Время». Понятно, что просто «Время» хотелось бы уточнить. Мы не будем вдаваться в содержание труда Хайдеггера, а посмотрим с обыденной стороны. Поэтому так: «Неизменное время» и «Изменчивое время», как противоположность неизменному. Смысл не очень верный, так как кажется, что одна сущность «время» имеет два варианта. Да и вообще это «корявые» названия, как мы увидим дальше. Более точно: «Время одного» и «Время многих». Это совершенно разные времена по своей природе, хотя мы привыкли называть одним словом «Время» эти обе сущности. «Время многих» неотделимо от пространства. Да и время ли это? Оставим этот вопрос в стороне и вернемся к поэме.

Когда Парменид говорит «сущее примыкает к сущему», то имеется в виду цельность времени, а не пространства. Данный момент я в полной мере, четко осознал только после прочтения книги Владимира Рохмистрова «Парменид «О природе»: Философское прочтение». Нельзя сказать, что я сам не ходил вокруг бытия, как вечности. Ходил... Но тот перевод, который предложен в этой книге, находится гораздо более в контексте изложения. И не дает отвлечься на то, что из контекста выпадает. Именно такой перевод и «открыл» мне глаза.

Изменчивость такая сложная штука, что воспринимать ее отдельно от пространства тяжело. Поэтому всякое изменение видится в первую очередь в пространстве. Изменения формы, изменения взаимного положения. Но вот изменение цвета в такое понимание не укладывается. Это именно изменение вне пространства. Тут особенно можно отметить, что такое изменение, изменение цвета, Парменид также упомянул в своей поэме. Хотя именно это место до сих пор не ясно. Тот же Владимир Рохмистров переводит его не как «менять место», что казалось бы в плюс нашей теории, а как «и мечутся с места на место, меняя свой цвет». Здесь он подразумевает тех, что меняется свое мнение относительно «быть и не быть», как хамелеон меняется свой цвет. То есть этот плюс оказался пшиком. Тем не менее,  возможен вариант, когда пространственные изменения в поэме не упоминаются совсем. Опять же, Евгений Афонасин, другой недавний переводчик поэмы, наоборот, усматривает в этом месте как раз отсутствие пространственных характеристик у бытия. Раз «менять место» всего лишь имя, то значит пустое, особенно в данном контексте вечного бытия. И говорить не о чем... Понятно, что меня в нынешней ситуации более устраивает перевод Владимира Рохмистрова, но и вариант Евгения Афонасина так же весьма не плох. Так или иначе, Парменида пространственные перемещения, по-видимому, все-таки не интересовали совсем и это выглядит логично, если рассматривать исключительно время.

Именно смешение пространственных изменений от чисто временных привело к такому отторжению поэмы со стороны читателей. Как же так! Нет движения! Что за чушь! На самом деле Парменид говорил о том, что общее сосуществование не делится на прошлое и будущее, нет изменений самого «Времени одного», есть изменения только его содержимого – многих сущих.

Также Парменид не говорил об отдельных вечных сущностях, вечных, неизменных сущих, как бы мне этого не хотелось. Для него отдельные сущие это не сущее в пространстве, а предполагаемые отдельные «куски» длительности. Это видно из контекста отдельного фрагмента поэмы. Так вот эти куски действительно примыкают друг к другу плотно, и для них нет никакого «мига» между прошлым и будущим. В отличие от пространства, где как раз отделенность одного сущего от другого является само собой разумеющимся. Для «времени одного» нет никаких кусков, так как оно не исчезает и не появляется, оно всегда «есть», в своей временной целостности. Поэтому появление вечных «идей» у Платона – это неожидаемый (со стороны Парменида) побочный эффект. Тем не менее, видимо, именно так и идет развитие философии как способа познания. Сам автор не может знать, к чему приведет его учение.

А что же с отдельными сущими о которых в поэме сказано «воспринимай отсутствующее, как присутствующее»? Точнее «считай так в уме». Отдельное сущее навечно «впаяно» в вечное «Время одного». Существование сущего произошло именно во время длящегося «Времени одного». Это существование «впаяно» в него, его нельзя изъять из бытия. Поэтому оно вечно так же, как и само бытие. Вот откуда его вечность. «Навечно останется в нашей памяти» – что-то вроде этого. Поэтому с точки зрения бытия, отсутствующее никуда не делось, оно присутствует. Особенно в памяти, в истории, в мыслях. Можно что-то забыть, но стереть это что-то из бытия нельзя.

Вывод из всего этого следует такой: поэма Парменида сильно устарела. Философия наполнилась многими новыми смыслами, которых не было у Парменида. Но «бытие» как «время одного» осталось и по-прежнему с нами.

Честно говоря, мне жаль расставаться с другим Парменидом, с тем, который действительно «породил» поистине «вечные сущности», предтечи платоновских идей и аристотелевских форм. Он «породил» их, сам не зная того… Одно несомненно: он считал изменения, происходящие в нашем мироздании, несущественными. Особенно для мыслителя. А вечность и «вечные вещи» доступны только мышлению, прошлое и будущее мы никак не можем ощутить в настоящий момент. Только помыслить о них.

С другой стороны ограниченность поэмы более естественна. Ну не мог даже самый большой философ сделать два выдающихся открытия. Обычно хватает одного, чтобы войти в историю. Нельзя сделать сразу два гигантских шага. Хорошо бы сделать один. Один шаг Парменид сделал. При таком подходе его поэма вовсе не выглядит противоречивой и неясной, а сам он не кажется сумасшедшим. Это еще один аргумент за то, что Парменид ограничился «временем одного» и не более. Он был умным человеком, не мог он предложить своим современникам чушь о том, что всякое изменение – лишь иллюзия. Тем не менее, он не стал углубляться в тему существования многих.