Суворов О.А.

ОБЪЕКТНО-СУБЪЕКТНОЕ ОТНОШЕНИЕ КАК ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ И НЕПРЕХОДЯЩАЯ  ФИЛОСОФСКАЯ ПАРАДИГМА

Обычно под парадигмой подразумевают  исторически меняющиеся  установки   научного исследования.  Применительно к философии мне представляется только одна, но радикальная и неизменная (инвариантная) установка -- рассматривать все, без исключения, вопросы этой науки через призму объектно-субъектного отношения. Можно даже сказать, что философия, по существу, и есть объектно-субъектное отношение, т.е.  познание в его предельно обобщенной форме. Это хорошо согласуется как с древними представлениями об этой предметности, связанные с постижением истины (мудрости), так и с её основным вопросом. Правда, отношение бытия и мышления, вопреки марксистским догмам, отнюдь не разрывает философское мышление на противоположно-непримиримые направления (материализм и идеализм), а, напротив, делает его диалектически единым, как раз в форме объективированной субъективности, или, что тоже,  субъективированной объективности. В ходе развивающегося познания уровень как объективности, так и субъективности наших знаний  постоянно меняется, но сама  объектно-субъектная противоречивость их остается  неустранимой. Это означает, что именно  основной философский вопрос образует  ядро диалектики, в рамках которой основные гносеологические  противоположности находятся во взаимно определяющей связи, а поэтому примат одной из них по определению лишен смысла (Гегель). То есть, методологическая значимость основного вопроса философии заключается отнюдь не в казуистической  первичности  материи (объективного) или сознания (субъективного), схожей с  первичностью курицы или яйца, а в его диалектике, в неразрывности его  противоположностей,  как форм выражения и осмысления друг друга.  

Именно в таком диалектическом ключе (осознанно или интуитивно), т.е. с позиции неразрывности и взаимоопределяемости материи и сознания, исторически и рассматривалась вся философская проблематика,  в которой, насколько мне известно, только пресловутый марксизм мог разглядеть несовместимые «линии» Демокрита и Платона. Хотя, разумеется, нельзя отрицать известных колебаний тех или иных мыслителей, в том числе и самих марксистов, в сторону  объективного либо субъективного при анализе тех или иных проблем. В целом же можно утверждать, что ни материализм, ни идеализм, по крайней мере,  в том виде, как они представлены в марксизме, не имели ортодоксального закрепления ни в одной философствующей голове.

Например, вряд ли обоснованно Гегелю, рассматривающему соотношение материи и сознания и сам принцип причинности как взаимодействие, приписывать объективный идеализм в его марксистской трактовке. А что Гегель представлял реальность как мыслительный процесс, то ведь с позиции гносеологии так оно и есть. Потому что в этой сфере материя и сознание это не физические атрибуты, подчиненные однонаправленному детерминизму, а взаимно определяющиеся категории-противоположности, отношение которых, собственно, и образует логико-диалектические ступени  познания. Словом, гносеологический процесс некорректно в принципе рассматривать с позиций материализма либо идеализма, ибо в нём, перефразируя Гегеля, всё объективное субъективно, всё субъективное  объективно.      

Также неосновательно изображать и субъективными идеалистами (опять же в марксистской интерпретации) всех тех, кто рассматривал объекты как явления,  как совокупности наших ощущений.  Ибо никакая иная форма освоения внешнего мира нам попросту недоступна.

Между прочим, и самого Маркса, отличавшего человека от пчелы в аспекте первичности мысли, при желании, легко обвинить в идеализме. А такого, казалось бы, воинствующего материалиста, как Ленин, определявшего материю как объективную реальность, данную нам в ощущениях, вполне обоснованно заподозрить в плагиате Беркли. Не говоря уже о политике, где «вождь мирового пролетариата»   нередко вообще выдавал за единственную  реальность лишь собственные представления.  Достаточно указать на его умопомрачительный прожект реализации марксизма в отдельно взятой и по преимуществу  аграрной стране, посредством превращения империалистической воны в войну гражданскую. А как иначе, если не предательством,  оценивать в этой ситуации его лозунг о поражении российского правительства? Представляется, что по-другому и  не могли мыслить и поступать люди, зацикленные иллюзорными идеологическими и политическими конструктами, например, в виде так называемой «диктатуры пролетариата». Идеалистически-умозрительный характер  этих взглядов, к тому же возведенных в ранг религиозных заклинаний, не вызывает никаких сомнений, а от провозглашаемого в них материализма не оставляет и следа. Впрочем, что касается лично Маркса, то он никогда и не стеснялся открыто  пятиться к идеализму (выдавая это за диалектику), утверждая, например, что идея, овладевая массами, становятся материальной силой. Хотя это положение действительно выражает немаловажный момент диалектики, однако сопряженное с  безусловным требованием материальной первичности,  оно  свидетельствует лишь о логической непоследовательности автора. То же самое у Ленина, который, с одной стороны,  резонно указывал на неразрывность бытия и мышления, вне которой они  просто не определяемы, бессмысленны. А с другой – разрывал эту связь,  утверждая, в духе естественнонаучного материализма, первичность материи, т.е. её пространственно-временную независимость от сознания. И всё это не мешало ему давать, по существу, берклианское определение материи.   

Важно понять, что всякое предпочтение одной из сторон диалектической связи и, в первую очередь, в  её основе -- объектно-субъектном отношении -- всегда происходит за счет принижения значимости сопряженной противоположности, что  неизбежно порождает предвзятость, точнее сказать, произвол, как в оценках событий, так и в практической деятельности. Именно это наглядно и, в то же время, трагически продемонстрировали большевики в нашей стране. Сегодня общеизвестно, что последствия их политико-экономического эксперимента хотя и масштабны, но, вместе с тем, неоднозначны, противоречивы, подчас непоследовательны даже с позиции самого марксизма, нередко просто алогичны. Например, зачем надо было всё крестьянство загонять в колхозы или устраивать геноцид  народа, создавая архипелаг ГУЛАГ?  Такое безумие, граничащее с преступлением против человечности, можно объяснить лишь никогда не прекращавшейся гражданской войной, которая, в рамках  тотального экономического и политического принуждения, могла лишь менять свои формы, оставаясь непреложным условием самого существования советского строя. И как только при Хрущеве и, особенно, при Горбачеве тоталитарный режим был ослаблен, допущена экономическая свобода, гласность и покончено с единомыслием, СССР неминуемо оказался на пути развала. Кстати, диалектика здесь как раз и состояла в возникшей, после Сталина, объектно-субъектной несогласованности искусственно созданной, противоестественной общественной системы, которая по определению не могла реализоваться без принуждения. В самом деле, ведь отмену частной собственности (одно из основных требований марксизма) можно сравнить лишь с отменой всемирного тяготения или какого-либо иного закона природы. Поэтому в этой системе, чтобы она могла ещё какое-то время существовать, в принципе нельзя было откручивать ни одной крепежной гайки. Так что выпущенный  джин экономической и политической  свободы заведомо исключал возврат к сталинизму, а, следовательно, и реанимацию всего прежнего образа жизни.   

Однако вернемся к теоретическому и методологическому смыслу  основного философского вопроса, к тому, повторюсь,   что всё объективное субъективно, всё субъективное объективно. На мой взгляд, только исходя из этого тезиса, философия может претендовать на диалектику, точнее сказать, приобрести, в своем сущностном выражении, форму диалектической логики, к которой Кант, а затем Гегель, собственно, и пытались свести всю историю метафизики. То есть, квинтэссенция философии заключена именно  в науке логики (диалектики), или, что тоже, в логике (диалектике) науки и общества, т.е. в предельно общей структуре познания и практики.     

В этой связи уже давно назрела необходимость пересмотра самого смысла субъективности, которая обычно ассоциируется с формально-логической противоположностью объективности, т.е. с неистинностью, в форме откровенного заблуждения либо сознательного искажения. Однако такое сопоставление этих категорий весьма поверхностно, не раскрывает диалектики их тождества и различия, а главное – не раскрывает того, что единство объективного и субъективного является универсальной формой истины.  Отсюда чрезвычайно актуально  истолковать и закрепить в философском сознании противопоставление этих категорий именно  как  диалектическое противоречие, означающее, что объективное вне субъективного непознаваемо (недоступно), а субъективное вне объективного беспредметно (Беркли, Юм, Шеллинг, Кант, Гегель, Мах). Как категория диалектики, субъективность, таким образом, суть универсальное и при этом единственно реальное средство познания объективного, разумеется, с учетом того, что все другие гносеологические средства  являются не чем иным, как «удлинением» наших органов чувств. Собственно, это и представляет собой  основу безусловного совпадения диалектики, логики и теории познания, и, вместе с этим, квинтэссенцию гегелевской «Науки логики». Поэтому    не выдерживает никакой критики   бытующее в последнее время в литературе, в том числе на ФШ, весьма одиозное, по своему непрофессионализму, мнение, будто  под словом «логика» Гегель имел в виду лишь логику традиционную, а диалектическую логику, якобы, выдумали марксисты. Такая оценка  Гегеля-логика равносильна  оценке, например, Эйнштейна-физика, будто бы разумевшего под механикой только её классическую версию.  

Хотя в марксизме вообще-то немало говорилось о диалектике, тем не менее,   его общая концепция этой предметности, в виде так называемой «диалектики природы», сводимая к сумме односторонне, т.е. только объективно, истолкованных примеров, да  к тому,  что всё изменяется, конечно же, несостоятельна и попросту примитивна. Объективистский подход здесь изначально не имеет ничего общего с действительной диалектикой, как она мыслилась, начиная с древности. В самом деле, ведь исходно диалектика рассматривалась как искусство вести полемику. То есть, под диалектикой исторически подразумевалось разное до противоположности, т.е. субъективное, истолкование явлений, но отнюдь не сама вне субъектная объективная реальность. С другой стороны, хотя все действительно течет и изменяется, но ведь сам по себе этот процесс  не может выражать диалектики, если он никак не корреспондируется с познающим субъектом, т.е. не является фрагментом познания  или практической деятельности. Аналогично обстоит дело и со всеми примерами сопряженных противоположностей, якобы взятыми непосредственно из объективной реальности. Все эти плюсы и минусы, положительное и отрицательное, притяжение и отталкивание, прерывное и непрерывное и т.д., при более глубоком их рассмотрении, оказываются не чем иным, как формами объектно-субъектного отношения, т.е. сопряженными категориями познавательного процесса или практики, вне которых само их противопоставление просто беспредметно, бессмысленно.

Для наглядности рассмотрим соотношение непрерывности и прерывности, за анализ которых посредством своих апорий ещё Зенон был назван (Аристотелем) «изобретателем диалектики». На чём, собственно, могло быть основано, например, парадоксальное утверждение, что Ахилл не догонит черепаху? Исключительно на том, что наряду с объективно-реальной  непрерывностью, искусственно (субъективно) наделяется статусом объективности так же и прерывность. -- Тем самым имплицитно игнорируется абсолютный характер движения, изменения. В результате получается, что Ахилл, будто бы, в каждый момент  одновременно двигается и не двигается. И если это, на самом деле, лишь объектно-субъектное, т.е. логико-диалектическое, сращивание непрерывности и  прерывности посчитать действительным, а сам процесс прерывания непрерывного представить бесконечным, то Ахилл не только не догонит черепаху, он вообще не сдвинется с места. Стало быть, разрешение данного парадокса и его истинный смысл заключается в простом уяснении того, что только непрерывность абсолютно объективна, тогда как прерывность всегда   относительна, в конечном счете, относительна именно к субъекту, т.е. является субъективно-дифференцированным отражением (подразделением) абсолютно непрерывного изменения. Отсюда, в качестве следствия, вытекает и диалектическая противоречивость времени и пространства, которые с объективной стороны представляют собой соответственно непрерывность длительности и протяженности, а с субъективной – прерывность  событий во времени  и их местоположения в пространстве.  

Обобщая апории Зенона (суть их одна и та же), обоснованно сказать, что противоположности отвечают диалектике тогда и только тогда, когда выступают сопряженными формами объектно-субъектного отношения, т.е. противоположностями процесса познания. Кстати, такова и сущность  восхождении от абстрактного к конкретному: объект сам по себе всегда абстрактен и конкретизируется только через  субъективность, т.е. как явление.

Мне известны дискуссии по этому вопросу между сторонниками онтологии и гносеологии, проходившие в советское время. К сожалению, в условиях господства  марксизма  гносеологический подход к диалектике заведомо был обречен, и ярлык идеализма –  самое мягкое, на что он мог рассчитывать.  При этом довольно странная ситуация была в том, что ни кто иной, как Ленин, склонялся как раз к гносеологическому истолкованию диалектики. Именно ему принадлежит тезис о полном совпадении диалектики, логики и теории познания. Это положение, в сущности несовместимое с ортодоксальным материализмом, до сих пор вызывает разные оценки среди ещё существующих эпигонов марксизма – от признания до полного отрицания. Впрочем, такой разнобой в понимании   логико-диалектической предметности  существовал в марксизме всегда и  характеризовал его как размытую, неопределенную концепцию, с которой можно согласовать всё, что угодно, любые философские фантазии и  любые социальные эксперименты.  И, конечно же, это учение  никогда, на самом деле, не представляло собою последнего слова философской науки, и, тем более, мировоззрения рабочего класса. Впрочем, сама историческая практика показала, что общество, построенное на основах марксизма, в состоянии обеспечить не только трудящимся, но и всему народу лишь «зияющие высоты» и политическую несвободу.   

Вместе с тем процесс восхождения и падения советского строя, как уже отмечалось, вполне подтверждает  объектно-субъектный характер диалектики как в познании, так и в  практике. В любом социуме субъективные факторы (идеи, учения, мировоззрения, менталитеты и т.п.), безусловно, могут  становиться материальной силой, с позитивным или негативным результатом. И в этом действительно заключается существенное отличие общества от стихийных процессов природы, в которых нет сознательно поставленных целей, и  о диалектике которых, следовательно, допустимо говорить лишь в фигуральном смысле.

Итак, диалектика (диалектическая логика, диалектический метод) есть предельно обобщенный процесс познания или практики, отраженный либо выраженный системой сопряженных противоположностей, являющихся формами объектно-субъектного отношения. Тут важно понять гносеологическую тотальность этих форм, означающих, что нет, и не может быть в принципе, ни чисто объективных, ни чисто субъективных понятий,  утверждений или социальных действий. То есть, во всё, что касается познания, языка,  понятий, практики, научных экспериментов и т.д., неизбежно внедрена  объектно-субъектная противоречивость,  устранить которую невозможно никакими средствами.

В частности, объектно-субъектная противоречивость   своеобразно, но  также неотвратимо проявляется в квантовой физике, где невозможно отделить микропроцессы от   средств их наблюдения (принцип дополнительности Н.Бора). В результате мы имеем дело не с самими по себе микрообъектами, а с их взаимодействиями с классическими приборами, в зависимости от которых они проявляются либо в виде волны, либо в виде частицы.  Является ли такая диалектическая противоречивость основанием для агностицизма? Разумеется, нет. Если бы объективная реальность открывалась нам  непосредственно, то всякая наука была бы излишней, а сам человек оказался бы равен Богу. Между прочим, смысл бесконечности познания как раз и заключается в неисчерпаемости объектно-субъектного отношения. В этой связи мной давно сформулирован универсальный эпистемологический принцип – относительности к субъекту, включающий в себя все известные формы естественнонаучной относительности – к системе отсчета, к скорости, к прибору, к наблюдателю и т.д.

Что касается самой системы категорий диалектики, или диалектической логики, то она уже неоднократно размещалась мной на этой площадке, причем с конкретными обоснованиями. Поскольку такая система, по сути дела, представляет собой структурное воплощение объектно-субъектного отношения, то  уместно привести её и здесь.

Учение о тождестве, или абстрактной изменчивости

Действительность – возможность – неопределенность

Необходимость – случайность – определенность

Причина – следствие – закон

Учение о различии, или качественном разнообразии

Форма – содержание – отдельное (неповторимое)

Количество – качество – особенное

Явление – сущность – общее (понятие)

Учение о единстве, или истине

Объективное – субъективное – бесконечное

Абстрактное – конкретное – конечное

Абсолютное – относительное – истинное

Несколько поясняющих замечаний.

Если отвлечься от конкретики научного познания, то  структурно оно сводится к исследованию  сущего с 3-х точек зрения, во-1х, тождества, или общей изменчивости, что абстрактно, объективно и абсолютно; во-2х,  различия, или качественного разнообразия, что конкретно, субъективно и относительно; в-3х, единства тождества  и различия, или истинности. Конечная категориально, такая логическая структура  (познания, практики) бесконечна как процесс, подчиненный закону отрицания отрицания.  Гегель, как известно, высоко оценивал такой (триадный) способ рассмотрения противоположностей, где третье  понятие выступает, на самом деле, не просто как синтез, а именно как синтез объектно-субъектного отношения, а поэтому является общей формой истинности.  

Обращаю также внимание на то, что в предлагаемой системе категорий  отрицание отрицания корректно «работает» не только по горизонтали (справа налево, и наоборот), но и по вертикали (сверху вниз, и наоборот). Это позволяет формулировать новые определения. Например, закон есть неопределенная определенность, или определенная неопределенность, но справедливо и обратное: неопределенность  есть закономерная определенность, или определенная закономерность, и т.д. Поскольку разработка такой системы весьма многопланова и многоаспектна (здесь представлен лишь её скелет), то каждый, кому это интересно, может принять в этом участие.