Систематизация и связи

Термины: 

добро

Термины: 

духовность

Термины: 

зло

Термины: 

индивид

Термины: 

конфликт

Термины: 

мораль

Термины: 

общество

Термины: 

этика

Цитата из главы ХХI книги А.Швейцера "Культура и этика"

"Этические конфликты между обществом и индивидом возникают потому, что

человек возлагает на себя не только личную, но и "надличную"

ответственность. Там, где речь идет только обо мне, я должен проявлять

терпение, всегда прощать, быть внимательным к другим и добросердечным. Но

каждый из нас может оказаться в таком положении, когда он отвечает не только

за себя, но за дело и вынужден поступать вразрез с личной моралью.

Ремесленник, стоящий во главе пусть даже самой небольшой мастерской, и

музыкант, отвечающий за программу концерта, не могут быть теми людьми,

какими бы они хотели быть. Первый вынужден увольнять нерадивого рабочего или

пьяницу, несмотря на все сочувствие к их семьям. Второй не может допустить

выступления певицы, потерявшей голос, хотя он знает, насколько это для нее

мучительно.

Чем шире сфера деятельности человека, тем чаще ему приходится приносить

свои чувства в жертву общественному долгу. Из этого конфликта обычно находят

выход в том, что якобы общая ответственность в принципе устраняет личную

ответственность. В этом плане общество и рекомендует человеку поступать. Для

успокоения совести тех, кому такое решение кажется слишком категоричным, оно

предлагает еще несколько принципов, определяющих, согласно принятым нормам,

степень возможного участия личной морали.

Обычной этике не остается ничего другого, как подписать эту

капитуляцию. В ее распоряжении нет средств защиты личной морали, ибо она не

располагает абсолютными понятиями добра и зла. Иначе обстоит дело с этикой

благоговения перед жизнью. Она обладает тем, чего не имеют другие. Поэтому

она никогда не сдает свою крепость, хотя постоянно находятся в осаде. Она

чувствует в себе силы все время удерживать ее и держать в постоянном

напряжении противника путем частых вылазок.

Этична только абсолютная и всеобщая целесообразность сохранения и

развития жизни, на что и направлена этика благоговения перед жизнью. Любая

другая необходимость или целесообразность не этична, а есть более или менее

необходимая необходимость или более или менее целесообразная

целесообразность. В конфликте между сохранением моей жизни и уничтожением

других жизней или нанесением им вреда я никогда не могу соединить этическое

и необходимое в относительно этическом, а должен выбирать между этическим и

необходимым, и в случае, если я намерен выбрать последнее, я должен отдавать

себе отчет в том, что беру на себя вину в нанесении вреда другой жизни.

Равным образом я не должен полагать, что в конфликте между личной и

наличной ответственностью я могу компенсировать в относительно этическом

этическое и целесообразное или вообще подавить этическое целесообразным, - я

могу лишь сделать выбор между членами этой альтернативы. Если я под

давлением надличной ответственности отдам предпочтение целесообразному, то

окажусь виновным в нарушении морали благоговения перед жизнью.

Искушение соединить вместе целесообразное, диктуемое надличной

ответственностью, с относительно этическим особенно велико, поскольку его

подкрепляет то обстоятельство, что человек, повинующийся надличной

ответственности, поступает неэгоистично. Он жертвует чьей-то жизнью или

чьим-то благополучием не ради своей жизни или своего благополучия, но только

ради того, что признается целесообразным в плане жизни и благополучия

некоторого большинства.

Однако этическое - это нечто большее, чем неэгоистическое! Этическое

есть не что иное, как благоговение моей воли к жизни перед другой волей к

жизни. Там, где я каким-либо образом жертвую жизнью или наношу ей вред, мои

поступки выходят за рамки этики и я становлюсь виновным, будь то

эгоистически виновным ради сохранения своей жизни или своего благополучия,

будь то неэгоистически - ради сохранения жизни и успеха некоторого

большинства людей.

Это столь частое заблуждение - приписывать этический характер нарушению

морали благоговения перед жизнью, совершаемому из неэгоистических

побуждений, - является тем мостом, вступив на который этика неожиданно

оказывается в области неэтического. Этот мост необходимо разрушить.

Сфера действия этики простирается так же далеко, как и сфера действия

гуманности, а это означает, что этика учитывает интересы жизни и счастья

отдельного человека. Там, где кончается гуманность, начинается псевдоэтика.

Тот день, когда эта граница будет всеми признана и для всех станет

очевидной, явится самым значительным днем в истории человечества. С этого

времени станет невозможным признавать действительной этикой ту этику,

которая перестала уже быть этикой, станет невозможным одурачивать и обрекать

на гибель людей.

Вся предшествующая этика вводила нас в заблуждение, скрывая от нас нашу

виновность в тех случаях, когда мы действовали в целях самоутверждения или

по мотивам надличной ответственности. Это лишало нас возможности серьезно

задуматься над своими поступками. Истинное знание состоит в постижении той

тайны, что все окружающее нас есть воля к жизни, в признании того, насколько

мы каждый раз оказываемся виновными перед жизнью.

Одурманенный псевдоэтикой, человек, подобно пьяному, неверными шагами

приближается к сознанию своей вины. Когда же он наконец серьезно

задумывается над жизнью, он начинает искать путь, который бы меньше всего

толкал его на моральные проступки.

Мы все испытываем искушение преуменьшить вину антигуманных поступков,

совершаемых по мотивам надличной ответственности, ссылкой на то, что в

данном случае мы в наибольшей степени отвлекаемся от самих себя. Но это лишь

хитроумное оправдание виновности. Так как этика входит в миро- и

жизнеутверждение, она не разрешает нам такого бегства в мироотрицание. Она

запрещает нам поступать подобно той хозяйке, которая поручает убивать рыбу

кухарке, и заставляет нас взять на себя вое положенные следствия надличной

ответственности даже и в том случае, когда мы в состоянии отвести ее от себя

под более или менее благовидными предлогами.

Итак, каждый из нас в зависимости от жизненных обстоятельств должен был

совершать поступки, связанные с надличной ответственностью. Эти поступки

диктуют нам не коллективистские взгляды, а побуждения человека, стремящегося

действовать в согласии с этическими нормами. В каждом отдельном случае мы

боремся за то, чтобы в подобных поступках сохранить максимум гуманности. В

сомнительных случаях мы решаемся поступить скорее в интересах гуманности,

чем в интересах преследуемой цели.

Когда наконец мы приобретаем способность серьезно и со знанием дела

оценивать поступки людей, то начинаем задумываться над тем, над чем обычно

не задумываются, например над тем, что любая публичная деятельность человека

связана не только с фактами, реализованными в интересах коллектива, но и с

созданием определенных нравственных убеждений, которые служат делу

совершенствования коллектива. Причем создание таких убеждений даже важнее,

чем непосредственно достигаемые цели. Общественная деятельность, при которой

не прилагают максимума сил для соблюдения гуманности поступков, разрушает

эти убеждения. Тот, кто, ссылаясь на надличную ответственность, не

задумываясь жертвует людьми и счастьем людей, когда это кажется ему

необходимым, конечно, чего-то достигает. Но высшие достижения ему

недоступны. Он обладает только внешней, а не внутренней силой.

Духовную силу мы обретаем лишь тогда, когда люди замечают, что мы

поступаем не автоматически, всякий раз согласно одним и тем же принципам, а

в каждом отдельном случае боремся прежде всего за гуманность. Люди слишком

мало вкладывают сил в эту борьбу. Все мы - начиная от самого маленького

работника самого маленького предприятия и кончая политическим деятелем,

ведающим судьбами войны и мира, - нередко действуем по готовым рецептам и,

следовательно, уже не как люди, а как исполнители, служащие общим интересам.

Поэтому-то мы часто не испытываем доверия к справедливости, осененной

светом человечности. Мы по-настоящему даже и не уважаем друг друга. Все мы

чувствуем себя во власти морали благоприятных обстоятельств, морали

расчетливой, безличной, прикрывающей себя принципами и обычно не требующей

большого ума. Эта мораль способна ради осуществления ничтожных интересов

оправдать любую глупость и любую жестокость.

Поэтому у нас безличная мораль благоприятных обстоятельств противостоит

столь же безличной морали благоприятных обстоятельств. Все проблемы решаются

бесцельной борьбой этих сил, ибо не существует нравственных убеждений,

которые могут сделать эти проблемы разрешимыми.

Только в нашей борьбе за гуманность рождаются силы, способные

действовать в направлении истинно разумного и целесообразного и одновременно

оказывать благотворное влияние на существующие нравственные убеждения.

Поэтому человек, поступающий по мотивам надличной ответственности, должен

чувствовать свою ответственность не только за достигаемые цели, но и за

создаваемые его

действиями взгляды. Итак, мы служим обществу, не принося себя в жертву ему. Мы не разрешаем

ему опекать нас в вопросах этики, подобно тому, как скрипач не будет брать

уроки музыки у контрабасиста. Ни на одно мгновение не должно оставлять нас

недоверие к идеалам, создаваемым обществом, и убеждениям, господствующим в

нем. Мы знаем, что общество преисполнено глупости и намерено обманывать нас

относительно вопросов гуманности. Общество - ненадежная и к тому же слепая

лошадь. Горе кучеру, если он заснет!

Все это звучит слишком категорично. Общество служит интересам этики,

когда оно санкционирует законом ее элементарные правила и передает из

поколения в поколение этические идеи. В этом его большая заслуга, и мы

благодарны ему. Но это же общество все время задерживает развитие этики,

беря на себя роль этического воспитателя, что совершенно не входит в его

функции. Этическим воспитателем является только этически мыслящий и

борющийся за этику человек. Понятия добра и зла, бытующие в обществе, суть

бумажные деньги, ценность которых определяется не напечатанными на них

цифрами, а их отношением к золотому курсу этики благоговения перед жизнью.

По существующему курсу ценность этих понятий равна приблизительно ценности

бумажных денег полуобанкротившегося государства.

Гибель культуры происходит вследствие того, что создание этики

перепоручается государству. Обновление культуры будет возможно только тогда,

когда этика вновь станет делом мыслящего человека, а люди будут стремиться

утвердить себя в обществе как нравственные личности. В той мере, в какой мы

будем это осуществлять, общество превратится из чисто естественного

образования в этическое.

Предшествующие поколения совершили ужасную ошибку, когда начали

идеализировать государство в этическом плане. Мы выполним свой долг по

отношению к обществу, если критически оценим его и попытаемся, насколько это

возможно, сделать его более этическим. Так как мы обладаем абсолютным

масштабом этического, то не сможем впредь признавать в качестве этики

принципы целесообразности и вульгарную мораль благоприятных обстоятельств.

Мы, безусловно, не сможем ни при каких условиях признать в качестве этики

бессмысленные идеалы власти, нации, политических пристрастий, предлагаемые

нам жалкими политиками и раздуваемые одурманивающей пропагандой. Все

возникающие в обществе принципы, убеждения и идеалы мы должны крайне

педантично измерять мерой абсолютной этики благоговения перед жизнью.

Одобрять мы должны только то, что согласуется с гуманностью. Мы прежде

всего обязаны свято защищать интересы жизни и счастья человека. Мы должны

вновь поднять на щит священные права человека. Не те права, о которых

разглагольствуют на банкетах политические деятели, на деле попирая их

ногами, - речь идет об истинных правах. Мы требуем вновь восстановить

справедливость. Не ту, о которой твердят в юридической схоластике

сумасбродные авторитеты, и не ту, о которой до хрипоты кричат демагоги всех

мастей, но ту, которая преисполнена идеей ценности каждого человеческого

бытия. Фундаментом права является гуманность.

Таким образом, мы заставляем полемизировать принципы, убеждения и

идеалы коллективности с гуманностью. Тем самым мы придаем им разумность, ибо

только истинно этическое есть истинно разумное. Лишь в той мере, в какой

этические принципы и идеалы входят в действующий моральный кодекс общества,

он может быть истинно и целесообразно использован обществом.

Этика благоговения перед жизнью дает нам в руки оружие против

иллюзорной этики и иллюзорных идеалов. Но силу для осуществления этой этики

мы получаем только тогда, Когда мы - каждый в своей жизни - соблюдаем

принципы гуманности. Только тогда, когда большинство людей в своих мыслях и

поступках будут постоянно побуждать гуманность полемизировать с

действительностью, гуманность перестанут считать сентиментальной идеей, и

она станет тем, чем она должна быть - основой убеждений человека и общества."