Основание для скорее недоступного сознанию, чем постижимого состояния универсума Бодрийяр видит в существовании подобий. По причине их присутствия, автором "вселенная истолковывается … в терминах игры, вызова, агонистических дуальных отношений и стратегии видимостей: в терминах обольщения и соблазнительной обратимости взамен структуры и различительных оппозиций" [3, с. 35]. У мыслителя St Kitts passport by investment program эту "игровую вселенную характеризует игра моделей, их подвижная комбинаторика, там все приобретает эффект возможной симуляции и все … способно сыграть роль альтернативной, переменной очевидности" [3, с. 271].

Происхождение симулякров автор описывает, цитируя Платона, который упоминал, что на месте пересечения света, исходящего от объекта и от взгляда возникает подобие. Ж. Бодрийяр подчеркивает, что этот метафорический свет, "являющийся самим воображением подобия, его мыслью" [6, с. 177] эманирует не от одного, но от двух различных, хотя и совместных источников. Также для появления подобий необходимо время: "для того, чтобы быть подобием, должен быть момент становления" [6, с. 175-176]. Как только вышеназванные условия соблюдены, ничто уже не может остановить "машинальное наводнение подобиями, бесконечную их последовательность" [6, с. 175], и этот процесс будет охватывать любое взаимодействие.

Разделённость существующих в универсуме сил на два действующих начала и привели, согласно бодрийяровой онтологии, к такому состоянию вещей. Автор пишет, что "если божественное призвание всех вещей – обрести некий смысл, найти структуру, в которой их смысл основывается, ими столь же несомненно движет и дьявольская

{58}

ностальгия, подталкивая к растворению в видимостях, в обольщении собственного образа или отражения, т.е. к воссоединению того, что должно оставаться разделенным, в едином эффекте смерти и обольщения" [3, с. 127]

"Соблазн" - именно такое понятие использует Бодрийяр для описания вышеназванной "дьявольской ностальгии". Содержание этого термина проясняется в следующих цитатах:

- "Соблазн всегда относится к строю искусственности, строю знака и ритуала" [3, с. 26].

- "Соблазн точно не относится к строю реального. Он никогда не принадлежал к строю силы или силовых отношений. Но как раз поэтому он обволакивает весь реальный процесс … этой непрестанной обратимостью и дезаккумуляцией, без которых не было бы реального" [3, с. 97].

Тяготение двух названных начал друг к другу не вызывает сомнений у Бодрийяра. И божественная "реальность" и дьявольский "соблазн" в онтологии автора неразрывно связаны – без соблазна не мыслится существование реального, без реального негде было бы зародиться соблазну. Они взаимосвязаны и не могут не взаимодействовать на всем протяжении своего существования, во всех своих проявлениях. Впрочем, хотя это и стороны одного процесса – бытия, но все же стороны противоположные. Реальное – суть олицетворение претерпевания, то есть пассивности, а "непрестанная" активность разрушения и постоянного воспроизводства всецело принадлежит соблазну. Последний – это антоним подлинности, изначальности, он вторичен и потому "искусственен", то, что "его рук дело" - не более чем производное от реального.

Умирание является одним из главнейших результатов присутствия соблазна. Как пишет Бодрийяр: "дьявольская ностальгия влечет за своим осуществлением единый эффект смерти и обольщения", ведь "соблазн – это … смертельный процесс" [3, с.97].

Формулировка "смерть как "реального" используется Бодрийяром для описания извращения вещами своего внутреннего содержания, того смысла, который изначально они несли: "Совращенный дискурс лишается своего смысла и отклоняется от своей истины… При совращении некоторым образом явное, дискурс в наиболее "поверхностном" своем аспекте, обращается на глубинный распо-

{59}

рядок (сознательный или бессознательный), чтобы аннулировать его, подменив чарами и ловушками видимостей" [3, с. 105-106].

Химера – именно таким словом можно обозначить порождение соблазна. Глубинный смысл, истинное предназначение и содержание вещи подменяется поверхностным, упрощенным квази-смыслом ее подобия. Изменение содержания же реального неизменно влечет изменение и формы его бытия. Так как подлинный смысл мертв ("единый эффект смерти и обольщения" [3, с.127]), то нельзя называть реальное живым другим смыслом, нет, оно мертво как реальное. Подмена содержания реального содержанием его симулякров – упрощений, лишенных той глубины, которая необходима для вмещения всей специфики данной вещи, обеспечивает бытие более простой вещи, которая некоторое время будет находиться в оболочке, бывшей некогда реальным.

Цельность St. Kitts Citizenship-by-Investment последствий соблазна не вызывает сомнений, поскольку, заставляя подлинник и подобия сливаться, он приманивает, таким образом, в первую очередь смерть и рождает искусственность. "Соблазнять – значит умирать как реальность и рождаться в виде приманки. При этом попадаются на собственную приманку – и попадают в зачарованный мир" [3, с. 131].

Чувственность, несомненно, является одним из наиболее наглядных выражений соблазна, поэтому соответствующие примеры мыслитель использует довольно часто. По Бодрийяру, имеет место не просто совместное сосуществование реального и его симулякров, порожденных соблазном, нет, он пишет о том, что, благодаря соблазну происходит слияние, вхождение образа в то, что дало ему возможность существования. Реальность, подобно Нарциссу, влюбляется в свое отражение, лишенное глубины смысла и этот образ овладевает им навсегда, ведя к неизбежной гибели. В бодрийяровой онтологии тяга вещей и порожденных ими знаков к слиянию приравнивается к инцесту и объясняется стремлением всей вселенной к умиранию: "сама смерть манит нас в инцесте и древнем как мир искушении инцестом, включая также кровосмесительное отношение, в которое мы вступаем с собственным образом. Наш образ обольщает нас потому, что в кощунстве нашего существования утешает неминуемостью смерти. Инволюционное вхождение в свой образ до самой смерти утешает нас перед лицом необратимости факта нашего рождения и необходимости воспроизводить самих себя. Именно благодаря этой