Фихте. Объект сопротивления
"чувственно воспринимаемые вещи не порождены человеческим сознанием, а существуют вне и независимо от него." - автор тут критикует это положение, но оно совершенно верное, сознание к мышлению не относится, а мышление вне деятельного участия чувства и ощущения не бывает, тогда это лекция, речь, а не философия. Вещь - это и то, что применяется, а чувства и ощущения могут в этом и не участвовать, в сознании например. Здесь Фихте только не учёл что взаимодействие в мышлении чувства или ощущения и есть то самое Я или не-Я. Исследователи думали что Фихте мыслил Объект, но он не мог его мыслить, для чего Я и не-Я недостаточно. «как вообще при таких условиях различать еще Я и не-Я? Ибо то основание различия между ними, благодаря которому первое должно быть деятельно, а второе страдательно, отпало...» - у самого Фихте тут имеется не объект имеющий начала, а природные свойства бесполого Тела выбранного объекта. Я и не-Я не являются самостоятельными, а зависимыми от положения бесполого Тела в садо-мазо отношении, где и действуют стихии бесполого Тела, входящая и принимающая, уравновешивающие объект, и самого Фихте. Важно не отделять мыслителя от положения его в детстве, семье, и понимать как сложилось бесполое Тела его, а биография показывает что мать высокомерна, и привила при воспитании Фихте садо-мазо отношения в семье. Всё это не мешает гению, и даже способствует, как это было и у Витгенштейна, Гитлера, Путина, и прочих, но специфика реализации объекта сопротивления в бесполом Тела накладывает отпечаток в садо-мазо проекте. [По Фихте, «сила воображения творит реальность; но в ней самой нет никакой реальности; только через усвоение и овладение в рассудке ее продукт становится чем-то реальным»] - это совершенно правильное утверждение Фихте, и где индивид устанавливается как высшая реальность, которая и определяет Всё. Попробуйте Путина или Лукашенко в чём-то убедить, и ничего у вас не получится, и так у всех может быть, а если нет, то это связано с игрой в садо-мазо отношения, которая предполагает гибкость, но не у нарцисса. «Я не может полагать в себе никакого страдательного состояния, не полагая в не-Я деятельности, — указывал Фихте,— но оно не может положить в не-Я никакой деятельности, не положив себе некоторого страдания» - здесь Фихте описывает взаимозависимость стихий бесполого Тела в реализации объекта сопротивления, а стилистику ориентации стихий определяет только онтология бесполого Тела в эффекте потери Тела Матери. Витгенштейн и Гитлер одинаково реализовывали себя в садо-мазо отношении, но и в разной стилистике. Бесполое Тела а-социально ориентировано и поэтому критерии нравственного порядка к нему неприменимые.
К проблеме отражения в человеческом сознании объективной реальности Фихте подходит при усмотрении и осмыслении того факта, что «одни из наших представлений сопровождаются чувством свободы, другие — чувством необходимости...». Фихте поясняет, что «одни из них являются нам как всецело зависящие от нашей свободы», а «другие определения сознания мы относим, как к их образцу, к какой-то истине, которая должна утверждаться независимо от нас», так что «мы находим себя связанными в определении этих представлений» тем, что они «должны согласовываться с этой истиной». Здесь под внешней «истиной» подразумевается вещь, с которой должно согласовываться представление о ней. Ответ на вопрос «каково основание системы представлений, сопровождающихся чувством необходимости», Фихте отнес к числу важнейших задач философии. Назвав систему этих представлений «опытом», Фихте заявил, что «философия должна показать основания всякого опыта». Основанием «опыта» Фихте провозгласил способность «я» к противоположению, т. е. к полаганию «не-я».
Утверждение «Я полагает не-Я», которым углубляется и конкретизируется фихтевский субъективный идеализм, — это второе основоположение «наукоучения». Однако в ходе развертывания этого основоположения оно, наполняясь определенным реальным содержанием, оказывается вместе с тем ведущим к переходу от субъективного идеализма на позиции объективного идеализма.
В противоположность мыслящему «я» Фихте охарактеризовал «не-я» как чувственно воспринимаемое. Чувственный характер «не-я» Фихте пытался «дедуцировать» из того, в сущности, постулативного, не обосновываемого самим «наукоучением» положения, Что «Я должно созерцать». Отсюда следовало, по Фихте, что «Я должно полагать себя как созерцающее», в силу чего оно полагает и «нечто созерцаемое», которое «необходимо есть некоторое не-я». Фактически Фихте стремился объяснить тот реальный факт, что действительные объекты выступают первоначально в сознании как чувственно созерцаемые, давая этому факту, в отличие от Канта, идеалистическую интерпретацию.
Вместе с тем в фихтевской характеристике деятельности «я» по полаганию «не-я» имеется Немало аналогий тому, как в трансцендентальной аналитике Канта трактовалась деятельность рассудка по созиданию «мира явлений». Так; Фихте объявляет названную деятельность «я» бессознательной. Предлагая это как «объяснение» того, что без знания, выдвигаемого «наукоучением», мы «неизбежно должны предполагать, что получаем извне то, что производим сами, нашими собственными силами и согласно нашим собственным законам». Перед нами идеалистическое псевдообъяснение непоколебимой убежденности обыденного сознания (а также материалистических утверждений философов), что чувственно воспринимаемые вещи не порождены человеческим сознанием, а существуют вне и независимо от него. От кантовского учения о «схематизме» находится в зависимости утверждение Фихте, что «полагание созерцаемого совершается через силу воображения». Это, несомненно, модификация кантовского взгляда на «продуктивное воображение» и его функции. В известной зависимости от Канта находится и положение Фихте о рассудке как такой «способности духа», благодаря которой осуществляется «хранение» и «закрепление» того, что создано «силой воображения». «Закрепление» состоит, собственно, в том, что именно в результате деятельности рассудка «получается наше твердое убеждение о реальности вещей вне нас...». По Фихте, «сила воображения творит реальность; но в ней самой нет никакой реальности; только через усвоение и овладение в рассудке ее продукт становится чем-то реальным». Значит, лишь в рассудке «впервые идеальное становится реальным», и потому рассудок может быть определен как «способность действительного». Развернув эту субъективно-идеалистическую трактовку «не-я», Искусно использующую ряд важнейших положений кантовского учения о рассудке, Фихте затем сам наносит по ней сокрушительный, хотя и на первый взгляд, неявный, удар. Он состоит в признании того, что для «действительной жизни» «я» недостаточно его внутренних ресурсов, а «нужен еще некоторый особый толчок на Я со стороны не-Я». Исследователи фихтевской философии справедливо усматривают в признании необходимости такого «толчка» неосознанное восстановление основной функции кантовской «вещи-в-себе», указывая, что «тень» этой вещи неотступно преследует «наукоучение», которое вначале решительно отвергло ее реальность. Конечно, при трансформации «вещи-в-себе» в фихтевское «не-я» она подверглась идеалистическому переосмыслению, однако вместе с тем само это «не-я» оказывалось наделяемым свойствами объективной реальности. Главная из них — это активность «не-я», признаваемая и даже подчеркиваемая на данной стадии «наукоучения» в связи с объяснением той «страдательности» (пассивности), которая с необходимостью присуща «я» при «созерцании», чувственном восприятии им предметов. «Я не может полагать в себе никакого страдательного состояния, не полагая в не-Я деятельности, — указывал Фихте,— но оно не может положить в не-Я никакой деятельности, не положив себе некоторого страдания». Заметим, что указываемые здесь «страдательное» состояние «я» и «деятельное» состояние «не-я»: характеризуют «я» и «не-я» совсем иначе, чем на предшествующих стадиях «наукоучения», когда «я» определялось как всецело «деятельное», а «не-я» —как всецело «страдательное». «Я» и «не-я» теперь включили в себя определения своих противоположностей и в результате этого оказались настолько сходными, что сам Фихте выражает недоумение по поводу того, «как вообще при таких условиях различать еще Я и не-Я? Ибо то основание различия между ними, благодаря которому первое должно быть деятельно, а второе страдательно, отпало...».
Утверждение «Я полагает не-Я», которым углубляется и конкретизируется фихтевский субъективный идеализм, — это второе основоположение «наукоучения». Однако в ходе развертывания этого основоположения оно, наполняясь определенным реальным содержанием, оказывается вместе с тем ведущим к переходу от субъективного идеализма на позиции объективного идеализма.
В противоположность мыслящему «я» Фихте охарактеризовал «не-я» как чувственно воспринимаемое. Чувственный характер «не-я» Фихте пытался «дедуцировать» из того, в сущности, постулативного, не обосновываемого самим «наукоучением» положения, Что «Я должно созерцать». Отсюда следовало, по Фихте, что «Я должно полагать себя как созерцающее», в силу чего оно полагает и «нечто созерцаемое», которое «необходимо есть некоторое не-я». Фактически Фихте стремился объяснить тот реальный факт, что действительные объекты выступают первоначально в сознании как чувственно созерцаемые, давая этому факту, в отличие от Канта, идеалистическую интерпретацию.
Вместе с тем в фихтевской характеристике деятельности «я» по полаганию «не-я» имеется Немало аналогий тому, как в трансцендентальной аналитике Канта трактовалась деятельность рассудка по созиданию «мира явлений». Так; Фихте объявляет названную деятельность «я» бессознательной. Предлагая это как «объяснение» того, что без знания, выдвигаемого «наукоучением», мы «неизбежно должны предполагать, что получаем извне то, что производим сами, нашими собственными силами и согласно нашим собственным законам». Перед нами идеалистическое псевдообъяснение непоколебимой убежденности обыденного сознания (а также материалистических утверждений философов), что чувственно воспринимаемые вещи не порождены человеческим сознанием, а существуют вне и независимо от него. От кантовского учения о «схематизме» находится в зависимости утверждение Фихте, что «полагание созерцаемого совершается через силу воображения». Это, несомненно, модификация кантовского взгляда на «продуктивное воображение» и его функции. В известной зависимости от Канта находится и положение Фихте о рассудке как такой «способности духа», благодаря которой осуществляется «хранение» и «закрепление» того, что создано «силой воображения». «Закрепление» состоит, собственно, в том, что именно в результате деятельности рассудка «получается наше твердое убеждение о реальности вещей вне нас...». По Фихте, «сила воображения творит реальность; но в ней самой нет никакой реальности; только через усвоение и овладение в рассудке ее продукт становится чем-то реальным». Значит, лишь в рассудке «впервые идеальное становится реальным», и потому рассудок может быть определен как «способность действительного». Развернув эту субъективно-идеалистическую трактовку «не-я», Искусно использующую ряд важнейших положений кантовского учения о рассудке, Фихте затем сам наносит по ней сокрушительный, хотя и на первый взгляд, неявный, удар. Он состоит в признании того, что для «действительной жизни» «я» недостаточно его внутренних ресурсов, а «нужен еще некоторый особый толчок на Я со стороны не-Я». Исследователи фихтевской философии справедливо усматривают в признании необходимости такого «толчка» неосознанное восстановление основной функции кантовской «вещи-в-себе», указывая, что «тень» этой вещи неотступно преследует «наукоучение», которое вначале решительно отвергло ее реальность. Конечно, при трансформации «вещи-в-себе» в фихтевское «не-я» она подверглась идеалистическому переосмыслению, однако вместе с тем само это «не-я» оказывалось наделяемым свойствами объективной реальности. Главная из них — это активность «не-я», признаваемая и даже подчеркиваемая на данной стадии «наукоучения» в связи с объяснением той «страдательности» (пассивности), которая с необходимостью присуща «я» при «созерцании», чувственном восприятии им предметов. «Я не может полагать в себе никакого страдательного состояния, не полагая в не-Я деятельности, — указывал Фихте,— но оно не может положить в не-Я никакой деятельности, не положив себе некоторого страдания». Заметим, что указываемые здесь «страдательное» состояние «я» и «деятельное» состояние «не-я»: характеризуют «я» и «не-я» совсем иначе, чем на предшествующих стадиях «наукоучения», когда «я» определялось как всецело «деятельное», а «не-я» —как всецело «страдательное». «Я» и «не-я» теперь включили в себя определения своих противоположностей и в результате этого оказались настолько сходными, что сам Фихте выражает недоумение по поводу того, «как вообще при таких условиях различать еще Я и не-Я? Ибо то основание различия между ними, благодаря которому первое должно быть деятельно, а второе страдательно, отпало...».
https://history.wikireading.ru/259869 Фихте и его жизнь.
Отвергнув кантовскую непознаваемую «вещь в себе», утвердив моральную и познавательную автономию человеческой личности, Фихте открыл дальнейший этап развития классической философии.
Иоганн Готлиб Фихте родился 19 мая 1762 г. в селении Рамменау, в Саксонском Лаузице. Он был первенцем в многодетной семье Христиана Фихте, потомственного сельского ткача. Мать будущего философа, дочь торговца полотнами, считала свой брак неравным. Чрезмерное самомнение этой женщины, по-видимому, часто омрачало супружескую жизнь. По крайней мере, из писем Фихте видно, что она была упрямой, сварливой и вспыльчивой женщиной, отравлявшей жизнь добродушному и терпеливому, но слабохарактерному супругу. Иоганн удивительно походил на мать не только фигурой и чертами лица, но и упрямством, обостренным чувством собственного достоинства, что, кстати, и привело его в дальнейшем к серьезному разладу с матерью.
С 1784 г. Фихте стал учительствовать в богатых семействах Саксонии. К этому времени относится и серьезный конфликт Фихте с матерью, которая страстно желала видеть своего сына на церковной кафедре. Ее незаслуженные упреки и обвинения, а также постоянная нужда сделали жизнь молодого Фихте сущим адом. Спасение пришло в 1788 г.: один из друзей нашел Иоганну место домашнего учителя в Швейцарии. В сентябре молодой учитель прибыл в Цюрих, где стал воспитателем двоих детей владельца гостиницы. Это время было для Фихте периодом интенсивного изучения языков и напряженной переводческой деятельности. Он переводил Горация, Руссо, Монтескье, писал статьи и зарисовки на литературные темы. Занявшись переводом немецкого поэта Фридриха Клопштока на французский язык, Иоганн стал частым гостем в его доме, где познакомился с племянницей поэта Иоганной Марией Ран. Иоганна завидной невестой не считалась: она была на четыре года старше Фихте, не отличалась ни красотой, ни блестящим умом, а приличное состояние, унаследованное от отца, было частично растрачено человеком, который вел финансовые дела семьи. И все же Фихте искренне полюбил эту молодую женщину, пленившись ее кротостью, мягкостью суждений, добротой и готовностью принести себя в жертву ради любимого человека. Молодые люди решили пожениться, но по разным причинам (в основном материального плана) свадьба несколько раз откладывалась, и лишь в 1793 г. Фихте и Иоганна наконец обвенчались. Этот брак был счастливым. Фихте обрел преданную и духовно близкую ему женщину, поддержка и помощь которой позволили ему до конца своих дней полностью отдаться любимому делу – философии.
Отвергнув кантовскую непознаваемую «вещь в себе», утвердив моральную и познавательную автономию человеческой личности, Фихте открыл дальнейший этап развития классической философии.
Иоганн Готлиб Фихте родился 19 мая 1762 г. в селении Рамменау, в Саксонском Лаузице. Он был первенцем в многодетной семье Христиана Фихте, потомственного сельского ткача. Мать будущего философа, дочь торговца полотнами, считала свой брак неравным. Чрезмерное самомнение этой женщины, по-видимому, часто омрачало супружескую жизнь. По крайней мере, из писем Фихте видно, что она была упрямой, сварливой и вспыльчивой женщиной, отравлявшей жизнь добродушному и терпеливому, но слабохарактерному супругу. Иоганн удивительно походил на мать не только фигурой и чертами лица, но и упрямством, обостренным чувством собственного достоинства, что, кстати, и привело его в дальнейшем к серьезному разладу с матерью.
С 1784 г. Фихте стал учительствовать в богатых семействах Саксонии. К этому времени относится и серьезный конфликт Фихте с матерью, которая страстно желала видеть своего сына на церковной кафедре. Ее незаслуженные упреки и обвинения, а также постоянная нужда сделали жизнь молодого Фихте сущим адом. Спасение пришло в 1788 г.: один из друзей нашел Иоганну место домашнего учителя в Швейцарии. В сентябре молодой учитель прибыл в Цюрих, где стал воспитателем двоих детей владельца гостиницы. Это время было для Фихте периодом интенсивного изучения языков и напряженной переводческой деятельности. Он переводил Горация, Руссо, Монтескье, писал статьи и зарисовки на литературные темы. Занявшись переводом немецкого поэта Фридриха Клопштока на французский язык, Иоганн стал частым гостем в его доме, где познакомился с племянницей поэта Иоганной Марией Ран. Иоганна завидной невестой не считалась: она была на четыре года старше Фихте, не отличалась ни красотой, ни блестящим умом, а приличное состояние, унаследованное от отца, было частично растрачено человеком, который вел финансовые дела семьи. И все же Фихте искренне полюбил эту молодую женщину, пленившись ее кротостью, мягкостью суждений, добротой и готовностью принести себя в жертву ради любимого человека. Молодые люди решили пожениться, но по разным причинам (в основном материального плана) свадьба несколько раз откладывалась, и лишь в 1793 г. Фихте и Иоганна наконец обвенчались. Этот брак был счастливым. Фихте обрел преданную и духовно близкую ему женщину, поддержка и помощь которой позволили ему до конца своих дней полностью отдаться любимому делу – философии.
- Дмитрий Косой
- Для комментирования войдите или зарегистрируйтесь
Философский штурм | Совместное философское творчество © 2006-2014
Сайт представляет собой площадку для функционирования философского интернет-сообщества, участники которого заинтересованы не только в индивидуальном, но и в коллективном философском творчестве.