Дисциплина «Восточные философии» выступает новым и во многом еще необычным явлением для образовательного пространства Российской Федерации. В России имеются солидные традиции преподавания «Китайской философии», «Индийской философии», «Философии Японии», «Арабо-мусульманской философии» и прочее, но вот целостного курса в котором бы осваивалась специфика именно Восточной формы понимания Бытия как предельной формы существования и пространства, и времени, и движения, и Человека, и общества, короче всего того что называется философским освоением мира – все еще нет. По сути, даже сама возможность объединения, скажем, Китайской и Арабской философий в рамках единого смыслового образования: «Восточная философия» вызывает скепсис у тотального большинства профессиональных арабистов и синологов . Но более того, в отечественном философском сообществе все еще весьма сильны позиции тех, кто считает, что понятие «Философия» принципиально неприменимо к интеллектуальным, духовным или специфическим ментальным практикам Восточных искателей истины и мудрости. Об этом красноречиво свидетельствуют великая палитра учебников по истории философии, где восточным практикам отведено лишь несколько страниц в разделе «Древняя философия». И обозначенный скепсис не лишен основания. Слишком уж странная и ни на что кроме как на себя не похожая реальность восточной мысли смущает интеллектуала воспитанного на шедеврах классической Западной философии. Но разве инаковасть собеседника может служить поводом к отрицанию его правды? Разумеется, если мы признаем в другом со-беседника, а не покорного и угодливого слушателя великого и могучего Себя. Именно переступить через эгоцентризм собственной правды, воспитать в себе желание услышать иного является главным барьером для западного философа в отношении достойной оценки философии Востока. Разумеется, не у всех и не всегда . Но речь идет не об отдельных великих именах, а об основной, если угодно, критической массе студентов, преподавателей, писателей, мыслителей относящих себя к категории философы. Будь иначе, Российские философские конгрессы демонстрировали бы солидные секции по Восточным философиям (а они демонстрируют один из самых мизерных по количеству докладчиков показатели), будь иначе всероссийские съезды востоковедов имели бы серьезные блоки по восточным философиям (а они отсутствуют вовсе при изумительном количестве секций филологического, исторического, археологического или культурологического характера), будь иначе учебники по восточным философиям написанные в России и для россиян заполняли бы полки книжных магазинов наравне с историями западной философии (а этого нет и в ближайшие десятилетия вряд ли будет). В тех же случаях, когда барьеры преодолены вдруг оказывается, что существует особая, удивительная и поучительная правда интеллектуально-духовных исканий народов Востока. Правда поиска и осознания, освоения предельных оснований Бытия, времени, Пространства, Человека… Бога. Эта правда иная, нежели правда народов Запада. С большим смущением можно зафиксировать, что правда Восточно-христианская, православная как никогда ближе к правде народов Востока, нежели к правде народов Запада. Не идентична Востоку, но близка, понятна, как хоть и двоюродный, но, все таки, родственный дядюшка.

Да, безусловно, термин «Философия» применительно к ментальным исканиям Востока – неудачен. Но другого пока нет . Реальность предельности мысли в познании мира есть – а обозначения восточной специфики этой мысли – нет. Не лишать же права реальности на существование лишь из-за неудачно проведённого спора о словах? Поэтому соглашаясь на неудачность обозначения реальности интеллектуально-духовных исканий Востока термином «Восточные Философии», будем все таки, применять его для идентификации такой ситуации, когда будет фиксироваться: «Ментально-духовная практика народов Востока с древнейших времен до наших дней в постановке, поиске и ответе на спектр вопросов о предельных основаниях Бытия\Небытия, о взаимосвязи этой практики с обозначением мыслителем должного в сфере политики, искусстве, экономики, этики и т.п.».

Не случайно мы не раз и не два ставили словосочетание «Восточная философия» во множественное число. Ибо философские искания Востока насчитывают несколько тысяч лет и в своей протофилософской стадии начались на несколько столетий раньше нежели протофилософия Эллады родившая классическую Западную философии (разошлись пути Востока и Запада в философских исканиях около 4-3 вв. до н.э., до этого времени были видны отличая, но скорее стилистического, нежели принципиально-родового характера). За прошедшие тысячелетия многие народы Востока создававшие свои системы поиска предельных оснований бытия исчезли с лица земли, их духовные искания частично стали либо их соседями либо стали достоянием небольшого круга специалистов-историков… Бурлящий котел духовных поисков Востока занимает не только значительный временной отрезок но и внушает трепет своей географией: от моря Средиземного до Тихого океана, от моря Каспийского до океана Индийского, на всем гигантском материке от Палестины до Японии, раз появившись в Египте и Шумере, никогда полностью не прекращался опыт восточного философствования. Никогда не угасала тяга к знаниям. Но все же говорить о некой одной единственной – Восточной философии это попросту интеллектуальный моветон. Конечно, философий было множество, но это не должно нас смущать. Ведь и единой Западной философии – по сути не существует. И если, подойти с позиций гиперкритицизма то прейдётся сказать о существовании отдельных, очень личностных философий Платона, Боэция, Ф. Бэкона и Ж. Дерриды. В которых мы, тем не менее, упорно видим некий единый если и не стержень, то некое, скорее угадываемое, нежели тщательно формулируемое единство. И в тотальном большинстве учебников даже не стремимся доказывать и накидывать на это нечто сеть понятий и категорий, довольствуясь принципом буддизма: «Что самоочевидно, то не нуждается в исследовании. Ведь имея нужду выйти из комнаты и зная, где выход из нее, нет большого смысла изучать ее мебель, достаточно просто выйти через дверь». А раз множественность Западных философий допускает возможность определения их в рамках одного поля, следовательно, то же самое вполне подходит и для множественности философий Востока, не правда ли? Единственный реверанс скептикам это наделение понятия множественным числом, дабы более уверенно себя чувствовать, анализируя их изумительное многообразие.

Однако, рискнем определить то наиглавнейшее, что объединяет разнообразные философские практики Востока под одним понятием и что заставляет говорить об их отличности от философий Запада.

Во-первых, философские практики Востока имеют безусловное, авторитетное начало. В своем большинстве, философы этой традиции не начинают мысль исходя из самого себя (своего разума, души или идеи своего Я). Уже изначально существует некий безусловный авторитет, который нуждается в интерпретации, осмыслении, исследовании, иногда, корректировки и всегда в особом толковании. Это могут быть Веды, Ши-Цзин, Авеста или Коран. В данном случае не суть важно. Главное, что истина не только возможна, но она УЖЕ явлена в тексте (или реже – устном предании) вот только Человек не слишком то и готов эту истину воспринять. Отсюда множественность философских школ, направлений… мистических сект. Истину не следует искать ее надобно обрести, истину не стоит создавать - ее следует идентифицировать среди уже существующего многообразия мнений, идей, смыслов, текстов, слов. В этом смысле Западные философии предпочитают именно создание истины, ее творение. Причем творения уникального, данного в одном единственном формате и принципиально исключающем иные варианты сотворенной истины. Классическим примером такой оппозиции выступает философский конфликт: «Г. Гегель – А. Шопенгауэр». Для Востока возможна критика понимания истины у другого мыслителя, но никак не критика самой истины данной сверхчеловеческим усилием в пространствах надчеловеческой реальности.

Во-вторых, уклонение от тотальности авторства. Речь идет о том, что на всем пространстве от Палестины до Тихого океана считалось бестактным среди философов указывать, если угодно «педалировать» факт своего авторства в том или ином тексте. Это своеобразие вытекает из предыдущего пункта. Раз истина УЖЕ дана, а, Я, лишь комментирую (толкую, осмысливаю и т.п.) имеющееся и созданное не мной, то о каком авторстве во всей полноте смысла может идти речь? По меньшей мере вставлять свое имя под текст, созданный на основе ИНОГО (внечеловеческого знания) бестактно, а по большей мере глупо. Поэтому многие великие философские тексты не имеют конкретного автора, да и зачастую нет точной хронологии создания текста. В тех же случаях, когда имеется автор его личность, его, Я, намеренно затушевывается и маскируется за понятием «традиция». Когда со ссылкой на традиционные воззрения, автор формулирует свою мысль задавая головную боль жестким аналитикам копающемся в прошлом и не могущим найти такой традиции. Ведь дело не в том, что была та или иная традиция или нет, автор просто скромно умолчал о своем открытии и почтительно передал «пальму первенства» прошлому которого не было в Западном понимании, но обязательно ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ в понимании Восточном.

В-третьих, время, обращенное вспять. Философия Востока - это философия не возможного будущего, а должного прошлого. Именно должное прошлое есть мерило актуальности настоящего. Цель философствования воплотить идеал прошлого, идеал дошедший во фрагментах, идеал искаженный предыдущими его воплощениями. Очистить идеал от недомолвок, излишней узкой конкретности и продемонстрировать его слушателям. Любая философия это интеллектуальный проект видения реальности. Восточные философии видят этот идеальный проект в прошлом, Западные философии в будущем (иногда в настоящем). Почему так? Про Восток мы уже говорили, попробуем очертить точку зрения Запада.

Для Западного философа предшественники – это череда абсолютных заблуждений и случайных, тезисных откровений, исправить которые – дело рук очередного Гения, Великой философской школы и т.п. Свершение Гения может быть и не понято современниками, считает Гений, но будет оценено потомками… И в этом смысле любой философский текст Запада проходит по реестру возможного будущего и осмысливается современниками опять таки же с точки зрения актуальности еще не наступившего дня Завтрашнего. В этом смысле классические фигуры Гераклита и Ф. Ницше. В этой связи не лишним будет вновь подчеркнуть, что для Востока – опыт прошлого бесценный дар, который стоит холить и лелеять, постигая глубину мысли предшественников интеллектуальными усилиями дня Сегодняшнего.

В-четвертых, практика есть мерило истины. Восток, вероятно не знает умозрительной истины. Не в том смысле, что умозрительных истин в его традициях нет, а в том смысле, что истина признается таковой если ее носитель (обладатель, создатель, репродуктор) демонстрирует предметное, заметное на бытовом уровне воплощение этой истины в собственной, личной жизни. Если добродетель мыслителя вызывает сомнение, если его воля, интеллект, речь – не являются совершенными, то истина, которую он транслирует весьма сомнительна. Ибо не может быть истина сама по себе, а ее хранитель сам по себе. Для Востока истина это всегда конкретное, предметное, овеществленное бытие идеального и мыслимого. Пусть эта предметность и странна для прагматика с Уолт-стрит или циника с «Рублевки», но для Востока она – очевидна. Как правила такая предметность связанна с практиками смерти, вечности, порядка, смысла. Предметность должна быть видима или, по крайней мере, угадываема всеми. Пусть не в своей бесконечной полноте, но хотя бы в отдельных своих гранях. И эти грани просто обязаны быть самоочевидны и не нуждаться в излишних объяснениях. Например, невозмутимость Сиддхартхи, искренность Заратустры, вежливость Кун фу цзы.

Для Запада же истина остается истиной и в устах праведника, и в устах нечестивца. Личная честь, достоинство, образ жизни никак не влияет на отношение к истине, которую излагает Западный философ. Истины гомесексуалиста М. Фуко, ректора нацистского университета М. Хайдегер, также почитаемы, как истины пуританина А.Ф. Лосева и борца Сопротивления А. Камю. Впрочем иногда для Запада мерилом истинности могут выступать личная ученость, научная щепетильность творца, но и они при случае могут быть «забыты». Авторитетность Т. Гоббса ничуть не страдает от того, что он осуществлял масштабные интеллектуальные кражи у Р. Декарта. А глубочайшее научное невежество Р. Декарта (он совсем не знал и практически не читал трудов Августина Блаженного, что для того времени верх интеллектуального невежества) ничуть не принизили его заслуг даже в глазах современников. В этом смысле Запад крайне умерен и невзыскателен к своим философам, мудрецам, учителям. Более того, знание о предмете, частенько совсем не означало направленности на воплощение этого знания в бытийной реальности. Блестящий Ю. Хабермас, так и не озаботился созданием идеального гражданского общества как действующее политическое лицо… Исключения есть, но они редкость, а их опыты ужасающе плачевны либо для них, либо для их подопечных, а частенько и для всех вместе взятых: Платон, Савонарола, М. Фуко. При всех их личных и общественных неудачах, вся их вопиющая непрактичность и предметная несостоятельность учения, не лишает Западных философов доверия и уважения к ним.

Предложенные четыре пункта наиболее яркие и существенные моменты отличающие западные философии от Восточных. Это ось которая разделяет полушария философской мысли. Это ось вокруг которой веками кружится философский азарт Востока и Запада.