В статьях о Горгии Леонтийском, чей трактат «О не–сущем, или О природе» дошёл до нас в парафразах Секста Эмпирика (Adv. Math. 7.65–87, DK 82 B3) и Псевдо–Аристотеля, или т.н. Анонима (De Melisso Xenophane Gorgia, V–VI), мы затронули рецепции несущего-небытия-ничто у Парменида и софистов. Мы исследовали основополагающий тезис Горгия: Ничего нет: ни сущего, ни не–сущего, ни обоюдного (979а24), отметив, однако, что своё «не–сущее» (τὸ μὴ ὂν εἶναι) Леонтиец противопоставил «сущему»(τὸ ἐóν) Парменида, хотя текстологи убеждены, что целью пародии был Мелисс с его работой «О природе, или О сущем» (Περὶ φύσεως ἢ Περὶ τοῦ ὄντος), чьё название Леонтиец якобы отзеркалил в собственном трактате «О не–сущем, или О природе» (περὶ τοῦ μὴ ὄντος ἢ περὶ φύσεως). [Вольф: 2014].

 

В данном дополнении к работе мы хотим бегло коснуться принципа запрета на мысли/суждения о ничто́ у Аристотеля. «Отваживай мысль от этого исследования», - требовал Парменид (DKfr.7,2).Тема табуировалась. Наконец вылилась у Лукреция в догматическую формулу ex nihilo nihil fit/из ничего ничто не происходит (Dererumnatura. II, 287), поскольку «то, чего нет» нельзя «помыслить», нельзя «выразить словами» (DKfr/8,8). Не удастся и не следует даже пытаться.

 

Аристотель, не во всём разделяющий подход Парменида, ограничивающего предикативный и онтологический объём понятия «есть» (Phys.,186a25), относит не-сущее (τὸμὴὂν) к роду софистических уловок, поскольку то, чего нет, нельзя вместить ни в одну из категорий. И в самом деле, у Ничто́ нет сущности, количества, качества, отношения, места, времени, положения, обладания, действия, страдания. Разве о том, кого нет, можно с уверенностью сказать: он судебный оратор; высотой в семь локтей; умеет льстить, при этом куда глупее Каллистрата и Демосфена; живёт в Афинах; вчера побывал в бане, где возлежал перед бассейном; сжимал в кулаке драхму; поедал финики; в то время как атлеты разминали его дряблые мышцы, а рабыни умащивали кожу благовониями? Услышав всё это о себе, буян, пожалуй, задаст философу трёпку. И даже, если жертва вздумает осудить драчуна, как притащить на Агору [эфемерное] – то, что не запечатлеть сетчаткой глаза, не повертеть в цепких пальцах, не положить на зуб, не вдохнуть полной грудью и даже не услышать, как, растолкав стражу, наглец сверкнёт пятками?

 

Ясно, что побасёнки о Ничто́ приличествуют софистам, знающим толк в «незаконнорожденных умозаключениях» (Платон). По Аристотелю софисты исследуют привходящее (τὸ συμβεβηκὸς), случайное, несамостоятельно сущее – то, что может выйти на свет из тёмного закутка, а может и не выходить (Met., 1064b35), а ещё они выдают «кажущееся» за действительное, в то время как цель познания – достоверное. Не-сущее (τὸ μὴ ὄν) - докса, не подлинное знание, отсюда «неверно полагать, что оно нечто сущее, ибо мнение о небытии присутствует не потому, что оно есть, а потому, что его нет» (De int., 21а30).

 

Таким образом, понятия о не-сущем, равно, как и науки о том, чего нет, не должно быть (Met.,1064b30). Ясно, что «…не-сущее есть ничто. Ведь не-сущее не есть ни предмет, ни качество, ни количество, ни место» (De gen.et corr., 318a15).

 

Мы уже показали в прежних статьях, что Горгий задолго до Аристотеля в трактате «О не-сущем, или о природе», доступном в пересказе Секста Эмпирика (Adv. Math. 7.65–87, DK 82 B3), утверждал, что ничто́ «не существует; если оно существует, то непознаваемо; если познаваемо, то это знание непередаваемо другому» (См.: М. Н. Вольф / ΣΧΟΛΗ Vol. 8. 2 (2014) 203). Аргументы спорные. Во-первых, не обладая субстантивностью, не-сущее всё же присутствует в представлении как умопостигаемое; во-вторых, если что-то «есть», нет ничего, что помешало бы уму проникнуть в существенное сущности этого «что-то».

Аристотель готов терпеть не-сущее лишь в головах у софистов, откуда ничто́ нельзя и ногой ступить без того, чтобы явить пример заблуждения, ложного знания или магии. Софисты «основательно толкуют о призрачном и не сущем: привходящем, существующем, но лишь притворно» (Met., 1004b20-25).

 

Аристотель допускает не-сущее в обыденной речи, где всё – привходяще и случайно. По Аристотелю не-сущее – есть: ложь, кривда, заблуждение: τὸδὲὡςἀληθὲςὄν, καὶ μὴὂνὡςψεῦδος, ἐπειδὴ παρὰσύνθεσίνἐστι καὶ διαίρεσιν (Met., 1027b15-20) в том же ключе οὐγάρἐστιτὸψεῦδος καὶ τὸἀληθὲςἐντοῖς πράγμασιν… ἀλλ᾽ ἐνδιανοίᾳ (Met., 1027b25); но и предел, позволяющий одному сущему бытийствовать, другому – ничтожиться. Отсюда, настаивая на небытии одного, мы предоставляем бытие другому. Не-сущее – есть при-входящее (Met., 1026b13), т.е. – то, что обретается в имени, которое прежде вещи, которое сторожит вхождение пред-сущего в бытие, являясь глашатаем того, что на подходе, что вот-вот явится, прервав прозябание в потенции (Ibid.,1026b15). Не-сущее - предмет логики (разумеется, Аристотелевской), но лишь как непротиворечивое высказывание, в силу которого «выражение «быть» или выражение «не быть» представляются чем-то определенным, поэтому, не может что-либо [в тот же момент времени] обстоять таким и другим образом» (Met., 1006a30). Здесь, уподобляясь Пармениду, Аристотель выдвигает запрет мыслить не-сущее и сущее одновременно, в одной и той же парадигме (Met., 1006a30: πρῶτονμὲνοὖνδῆλονὡςτοῦτό γ᾽ αὐτὸἀληθές, ὅτισημαίνει τὸὄνομα τὸεἶναι ἢ μὴεἶναι τοδί, ὥστ᾽ οὐκἂν πᾶνοὕτως καὶ οὐχοὕτωςἔχοι); не-сущее – есть мысль/мышление, спотыкающееся, когда оно ложно, и поднимающееся с колен, когда – истинно, а вовсе не мир, простирающийся за пределами умопостигаемого: τὸ δὲ ὡς ἀληθὲς ὄν, καὶ μὴ ὂν ὡς ψεῦδος, ἐπειδὴ παρὰ σύνθεσίν ἐστι καὶ διαίρεσιν (Met., 1027b15-20); не-сущее – есть «сущее в потенции», т.е. то, что возможно (ὂν δυνάμει), что может бытийствовать определённым образом, как имевшее место сущее (Met., 1067b25); не-сущее – есть инобытие, то, что утратило субстантивность себя как такового, претерпевает метаморфозы, в результате чего то, что «трансформировалось, не совпадает с тем, во что трансформировалось» (De gen.et corr…318b1-10).

 

Запретив философии совать нос в ничто́, Аристотель даёт логике carte blanche, чтобы отводить небытию скромную роль инструмента различения – истинного и ложного, сущего и не-сущего. Однако, не признавая за не-сущим онтологического статуса подлинного бытия (1028а2), ограничиваясь лишь различением способов мыслить о недействительно сущем, т.е. – лжесвидетельствах и заблуждениях, Аристотель сам создаёт доксу (мнение) о ничто́, поскольку не исследует негацию как альтернативу бытию.

 

Но, положа руку на сердце, разве можно запретить бытие того, чего нет? И не справедливее ли вместо логической провинции, куда Аристотель сослал не-сущее учительствовать в школу софистов, позволить ничто́ небытийствовать так, как ему заблагорассудится. Пусть ничто́ ничтожится, а сущее сущностится. Пусть τὸ μὴ ὂν εἶναι почувствует себя сувереном, принцем крови, а не мальчиком на побегушках у бытия.