Не следует делать вид, что занимаешься философией,

но следует на самом деле заниматься ею: ведь нам

нужно не казаться здоровым, а быть

поистине здоровым

Эпикур

Имей мужество познать

Кант

Философия из «буйства духа» превратилась в школярство, в академизм – в историю философии. Место «любви к мудрости» заняло знание – знание истории философии. Это именно та цепь, которая не выпускает философа из кабинета. Но эта цепь не стальная, а бумажная. Цель такого философа – нацепить на эту цепь еще пару колец: «Государство Платона и Гегеля», «Физика Декарта и Аристотеля», «Настроение в концепциях Брентано, Гуссерля и Хайдеггера» и пр. Чем цепь длиннее, тем большее пространство в кабинете могут охватить цепные мыслители.

Кого же можно противопоставить академикам? Только волков, сынов Аполлона. Академики и волки презирают друг друга. Цепные философы считают свободных волков незнайками, последние же призирают первых за их добровольное заточение. Дискуссии между ними редки, но вид у них может быть только один. На все умозаключения ликейцев, академики говорят, что Хайдеггер считал так-то и так-то, а Деррида вот так.

Волк, имей мужество загнать! Любого мыслителя прошлого и кабинетного настоящего. Для этого нужна цепь, но не бумажная, а стальная. Только собственная философия перековывает бумагу в железо. Новая цепь уже не будет средством заточения, это будет оружие – дополнение к зубам, ловкости и быстроте ума.

Фундаментальная метафизика

Сама история использования термина «метафизика» очень интересна. Он буквально означает «после физики». Именно так назвал произведения Аристотеля Андроник Родосский, которые он расположил после книг по физике. Это чисто библиотекарское название начинает жить собственной жизнью – получает обоснование, либо наоборот критикуется. Сам же Аристотель называет свое учение «после физики» первой философией или мудростью. Вот как он ее определяет:

«Есть некоторая наука, которая рассматривает сущее как таковое, а также то, что ему присуще самому по себе. Эта наука не тождественна ни с одной из частных наук: ни одна из других наук не исследует общую природу сущего как такового, но все они выделяют себе какую-нибудь его (сущего) часть и затем рассматривают относительно этой части то, что ей окажется присущим; так поступают, например, математические науки. А так как предмет нашего исследования составляют начала и высшие причины, то они, очевидно, должны быть началами и причинами некоторой существующей реальности согласно ее собственной природе» (Аристотель. Метафизика / Пер. с греческого А.В.Кубицкого. М., 2006, с. 71).

Значит, по Аристотелю, метафизика – это особая наука (отличная от всех), «которая рассматривает сущее как таковое», «то, что ему присуще самому по себе».

Метафизику можно разделить на два раздела. С одной стороны, метафизика – это фундамент всего человеческого знания, исследование фундамента бытия, т.к. исследует «сущее как таковое», а не только часть его. С другой стороны, метафизика ищет «высшие причины» бытия. Таким образом, метафизика изучает «что есть» и «почему есть». Первый раздел можно назвать фундаментальной метафизикой.

Парадокс фундаментальной метафизики заключается в том, что вопрос «что есть» мы спрашиваем с определенными знаниями: есть дома, люди, язык (родной и иностранные) и пр. Отсюда, фундаментальная метафизика предстает как возвращение в «детство познания», переосмысление всего багажа знания.

Ход здесь может быть только один. Это – «радикальное сомнение» во всем. Этот ход Декарта Э.Гуссерль назвал эпохе (воздержание от суждений), позаимствовав термин у античных скептиков.

Значит, сомнение ЕСТЬ. Картезий отмечает, что можно усомниться во всем, кроме своего существования: cogito ergo sum. Вывод Декарта не верен, т.к. если есть мышление (его модус сомнение), совсем еще не значит, что есть Я (Ego).

Сомнение – это очевидность, непосредственная данность. Можно, конечно, усомниться в том, что есть сомнение. Это опять-таки говорит, что сомнение ЕСТЬ. Сознания, как синтез интенциональных актов и Я (Ego) как источник волевой активности даны точно так же. Если кто-то сомневается в Я или сознании, то не может быть и самого сомнения, т.к. это феномены одной сферы, т.е. имманентности, а феномен, по меткому замечанию М.Хайдеггера, себя-в-себе-самом-показывает.

Сомнение – это модус представления, мышления в широком смысле, которое Декарт называет cogito. Ego и cogito принадлежат сфере имманентности, т.е. непосредственной данности. Точно так же есть сознание – синтез интенциональных актов или когитаций, имманентное время (термин введен Э.Гуссерлем) – смена одной когитации другой.

В имманентности когитация «высвечивает» феномены, которые не имеют в ней источника своего возникновения. Но если источника нет в имманентности, то он в трансцендентности. Последнюю не стоит понимать как что-то «недоступное опыту». Это то, что не может быть представлено в имманентности само-по-себе, а только через феномены самой имманентности, т.е. опосредованно.

Cogito из «нескладной мысли…будто вода первоначало и материнское лоно всех вещей» начало свою борьбу за независимость. У Фалеса мышление еще нуждается в чувственной подпитке, внешняя реальность определяет когитацию: с одной стороны, вода – это что-то конкретное, а, с другой, всеобщее. На протяжении всей истории cogito осознавало свою силу, боролось за независимость. Подлинная сила когитации не в признании того, что все есть мышление, а в мужестве заглянуть за свою границу, выйти за свои пределы. Это и есть экстремальная когитация, это прорыв в трансцендентность.