Систематизация и связи

Термины: 

бог

Термины: 

бытие

Термины: 

молитва

Термины: 

мысль

1

Шум дому твоему, Ослоум.

Итак, дорогой мой, ты настоятельно просишь меня, чтобы я, оставив все свои дела, помог тебе в кое-каком предприятии. Но разве ты не знаешь, что помощь друг другу изобрёл наш искон-ный Враг и что, следовательно, я никак не могу тебе помочь? Тем более что ты уже не мой ученик (ты помнишь?), ты вырос, и под твоим началом – целый класс искусителей, которыми, я слышал, ты весьма виртуозно управляешь. Но я шучу, дорогой Ослоум, и, конечно, могу тебе помочь, ибо, как ты должен знать, наш род выбирает из двух благ большее. Лучше, если я тебе помогу – и ты сделаешь своё дело, отвоевав у Врага ещё один островок в огромном океане бытия, нежели не по-могу – и Он будет торжествовать. Впрочем, эти азбучные истины ты должен знать лучше меня. Не так ли?..

Из твоего письма я узнал, что твой подопечный – из числа тех, с кем очень неудобно рабо-тать. Ведь он склонен к молитвенному словоблудию, и я тебя прекрасно понимаю, когда ты мне с таким отвращением описываешь этот своеобразный процесс. Никто из наших его не любит. Одна-ко молитва молитве рознь. Вот для твоего подопечного, например, она имеет огромное значение, так как без неё он начинает хиреть и чахнуть, или – что то же – тучнеть и здороветь, а с ней он становится для нас непроницаемым или почти непроницаемым. Поэтому-то с ним и неудобно ра-ботать. Малейшее молитвенное движение, вдруг коснувшееся нас, приобщает нашу сущность к вражьей энергии, и это разрывает нас изнутри. Неприятно, неприятно, конечно. Однако делать не-чего, приходится порой терпеть и такое.

Собственно, из всего сказанного следует, что твоя ос¬новная задача – это как можно дальше отвести подопечного от гнусного процесса молитвы. Ведь вопрос об его открыто¬сти к нам есть, по существу, вопрос молитвы: если мы её за¬тушуем, то подопечный будет наш. Хотя есть и другая сто¬рона в этом вопросе: творчество, именно – поэзия. Конечно, сама по себе поэзия ещё ничего не значит. Сколько раз мы ставили так называемых поэтов к себе на службу. Но здесь всё иначе, по-вражески. Состояние вдохновения у твоего подопечного сродни состоянию молитвы: спокойствие, вни¬мание и труд. Строго говоря, это и есть особая форма мо¬литвы, по свидетельствам некоторых опытных духов. Что там, что здесь – везде одно и то же присутствие Врага – благодать. Поэтому ты должен быть сосредоточен и на этой стороне вопроса, хотя я уверен, что по ходу дела тебе придётся сосредотачиваться и на многом другом, кроме означенного.

Я всё сказал, что хотел. Жду от тебя конкретных данных о теперешнем состоянии подопеч-ного.

С преисподним уважением, Паразит.

*

Дневник

Чувствую, что передо мной – нечто неизвестное. В последнее время нахожусь как бы на гра-нице, «на пороге как бы двойного бытия», по слову поэта. Внешне ничего нового не происходит, во мне же – что-то решается, – но как будто помимо моей воли. Разве такое бывает?

До сих пор я шёл, как кажется, ровно. Но что было признаком моего ровного шествия? – Две вещи.

Первая – я сочинял стихи. Кому-то это покажется наивным. Да разве можно, – скажет какой-нибудь скептик, – считать поэтическое творчество признаком ровного шага по жизненному пути? Это более чем сомнительно. – Возможно, он прав, но только не в моём случае. Ведь он не знает, что такое поэзия для меня. Ведь он сам не пишет. Что он здесь может мне сказать? Но если даже он и пишет – и так говорит, – то я не могу ничего больше сделать, как только развести руками и попросить этого человека оставить меня в покое. Поэтическое творчество – это рождение слова для себя и для других. Уже поэтому оно может стать смыслом жизни или, по крайней мере, чем-то весьма существенным, без чего жизнь была бы явно не полной.

Но вот, я перестал писать стихи. Что-то исчезло из моей жизни; я ощутил себя бедным.

Вторая вещь – я молился. И это тоже может показаться иным людям чем-то наивным и даже глупым. Но с ними я не собираюсь спорить, так как о молитве не спорят, её творят. Спрошу само-го себя: чем вообще может являться молитва для человека, который молится? И отвечу: самой жизнью. Но спрошу ещё раз себя: что происходит с человеком, знающим молитву, когда он долгое время не молится? И отвечаю: он – умирает. И я смею утверждать это. При этом он умирает и ду-ховно, и душевно, и телесно. И это я смею утверждать тоже. А как же он умирает телесно? – спро-сят меня. – Разве человек физически умирает, перестав молиться? – Да, он физически умирает, только это нужно уметь понимать. Не все умеют это понимать. А это нужно, прежде всего, пере-жить. Понимание приходит после опыта. Но не это главное. Главное, умирание духовное.

И вот, я перестал молиться. Не что-то исчезло из моей жизни, а будто бы сама жизнь ушла от меня. Тут и о бедности смешно говорить.

Меня могут упрекнуть. Что это вы так равнодушно говорите о своей якобы смерти? – крик-нет насмешник. – В горе нужно плакать и сокрушаться. Или у вас сердце каменное? – А я, может, и не сокрушаюсь и не плачу, что нет сил у меня, жизни нет. Причём здесь каменное сердце? А впрочем, с кем я спорю? С насмешником?..

С этим надо что-то делать. Мало ли – неизвестное передо мной! Но с чего начать? Какой первый шаг сделать?

***

2

Гам дому твоему, Ослоум.

Итак, я от тебя узнал, что твой подопечный сейчас находится в выгодном для нас состоянии, ибо давно не молился и не рифмоплётствовал. Это делает его уязвимым для нас. Ведь известно, что человек не может, перестав двигаться в одном направлении, тут же не начать двигаться в дру-гом. Если он, таким образом, остановил своё движение к Врагу, то он начал его к нам. Это неиз-бежно, ибо даже стояние на месте есть движение к нам. Однако не всё здесь так гладко. Случается, что это неразумное животное, по имени человек, вдруг начнёт оглядываться на свою жизнь и пой-мёт, что что-то происходит неладное или, по крайней мере, странное. Примерно это сейчас и слу-чилось с твоим сорванцом. Он вспомнил, что некогда молился и рифмоплётствовал, и решил воз-вратить давнишнее. Здесь для нас скрываются определённого рода опасности.

Первая опасность – это, как ты уже сам понимаешь, молитва. Нельзя допустить, чтобы он опять, как раньше, начал молиться. Для этого нужно погасить в нём всякий зачаток молитвенного желания. Как это сделать? Окружи подопечного разного рода информацией и сделай так, чтобы он её как можно больше воспринимал. Для этого убеди его в необходимости и полезности данной (то есть той, которую ты ему подбросишь) информации. Последнее очень важно. Если он действи-тельно сочтёт предложенную тобой информацию необходимой для себя, он очень быстро запол-нит ею свою голову, так что в ней образуется сильный смысловой шум. Этот шум не даст ему мо-литься, более того – он возбудит в нём, при одной только мысли о молитве, бурю нежелания и противления.

Вторая опасность – поэзия. Тут много решит то, как ты управишься с молитвой, то есть то, насколько большой шум ты сможешь создать в голове подопечного. Для того чтобы писать по-вражески, нужна чистота ума, отсутствие лишних образов и дум, внимание, сосредоточенность, собранность и прочая глупость. Шум всё это исключает. Конечно, кроме смыслового шума, ты можешь сделать ещё вот что. Один из факторов вражеских стихов – уединение. Лиши сорванца этой роскоши, пусть его окружает шумное и словоохотливое общество или хотя бы один человек, но тоже любящий поболтать. При этом сообщай ему желание общения и энергию (нужно уметь и сообщать энергию, когда надо, а не только огульно брать её). И кстати, чужие мысли и эмоции ещё действенней, чем информация, почерпнутая из текстов. Они быстро утомляют ум, который имеет более менее устойчивую структуру, какая как раз у твоего подопечного.

Твои ученики, впрочем, всё за тебя здесь сделают. А то ведь сейчас трудно работать в оди-ночку. На каждого животного требуется, по меньшей мере, целый класс укротителей. О времена, так сказать, о нравы!..

С преисподним уважением, Паразит.

*

Дневник

Чтобы сделать первый шаг, нужна точка опоры. Где я её возьму? В самом себе? Но ведь я и так нахожусь в неопределённом состоянии, весь мягкий и топкий. Думай, думай же!..

Обычно я молился дома, вечером, даже под ночь, когда все уже ложились спать. Но иногда я молился и в церкви. Правда, редко. (Сейчас я даже не помню, когда я там в последний раз был.) Помню, было время, когда у меня была тихая молитва, безмолвная. Молился в самом себе. Вот тогда я впервые чувствовал себя цельным. Религиозно-цельным, как сказал бы Иван Ильин. Не знаю, как, но время то ушло. Пытаюсь вспомнить, почему я перестал тогда молиться, – не могу. Рождается один только ответ на этот вопрос: перестал – и всё тут! Глупый ответ, но иного пока не нашёл. А ведь молиться можно везде и во всякое время, и тут никакие внешние обстоятельства не могут быть причиной прекращения молитвы. Тут какие-то внутренние причины. Какие же? Не знаю я. Я сам себя не знаю.

Вот, пытаюсь разобраться, почему я перестал молиться. А что, разве не могу я сегодня вече-ром принудить себя встать на молитву? Могу. Однако что происходит сейчас со мной? Родился здравый вопрос, на него – здравый ответ, – но во мне поднялась какая-то волна противления и не-желания. (Это я ясно ощущаю.) Как будто молитва – это моя обязанность, как будто мне её навя-зывает кто-то, да так, что и не хочется брать её. Откуда это во мне?..

Мне сейчас ясно одно: молитва – точка опоры.

Творчество. Оно возможно только тогда, когда есть молитва. Нет молитвы – нет поэзии. Это моя лично-духовная аксиома.

Когда я сказал нет молитвы – нет поэзии, под поэзией я подразумевал подлинную поэзию, ту, которая способна нести свет. Стало быть, та поэзия, которая рождается без молитвы, вне мо-литвы, до молитвы, не есть подлинная поэзия? Возьмём пример: А.С. Пушкин. К осознанной вере он пришёл только к тридцати годам. Что, прежнее его творчество было тьмой? А как же Безверие? Пророк? Анчар? Всё это – подлинная поэзия, при этом, казалось бы, до молитвы. Это тонкий во-прос. Я считаю, что поэтический акт может быть по своему значению вполне равен молитвенному действию, что поэзия подчас и есть форма молитвы. У Жуковского есть такие слова: Жизнь и По-эзия – одно! Неужто это метафора? Или романтическая гипербола? Думаю, нет. Думаю, Жуков-ский переживал Поэзию буквально как Жизнь, то есть обязательно как Молитву. Молитва есть Жизнь, её выражение, самое глубокое, чистое, невинное, ясное. Итак, поэзия может быть равна молитве; поэт молится в своих стихах. Вот в чём разгадка творчества Пушкина 20-х (и ранее, ко-нечно) годов.

Отвлёкся.

Быть может, я этим пассажем хотел оправдать некоторые свои стихи, писанные мной уже после того, как перестал молиться.

Если я сейчас мёртв (действительно, как я могу так спокойно об этом писать?!), то, видимо, из меня не выйдет духовно здорового слова. Мне писать нельзя. Опять же я прихожу к выводу, что именно молитва – точка опоры. И опять – неприятное чувство внутри от этой мысли!..

Есть ли смысл всё это выговаривать?

***

3

Шум и гам дому твоему, Ослоум.

То, о чём ты говоришь в своём письме, меня очень насторожило. Значит, твой подопечный считает теперь, что точка опоры для него – это молитва. Так-так. При этом он уверен, что молитва может быть совершаема везде и всегда. Ты понимаешь, чем это тебе грозит? Ведь если он начнёт своё отвратительное молитвенное словоблудие, ты не только потеряешь его из виду, но и просто не сможешь найти его и приблизиться к нему. Ты ведь прекрасно знаешь, каково действие молит-вы. Её огонь невыносим для нас. Как только она является, мы сразу – как молния – исчезаем в безднах ада. Молящийся становится для нас недоступен, а что в нём происходит тогда, нам по-знать не дано. Известно лишь – из косвенных источников, – что в молитве идёт какое-то непонят-ное общение человека и Врага. Я не понимаю, как Враг может нисходить до этого жалкого и сла-бого существа, которое Он же сотворил! Ведь для того чтобы низойти до него, как мне говорил древний дух, по имени Мракобес, Враг укрощает свою мощь настолько, что превращается в лёг-кий ветерок, сообщающий человеку дыхание вражьего бытия. Тьфу! Отвратительно! Никто не может понять, почему Враг так поступает!.. Поэтому ужасно, что твой подопечный уже сегодня хотел встать на молитву. Ты, конечно, ухитрился сдержать его порыв в плоскости чистой мысли: он только об этом подумал, а то чувство, которое он испытал при мысли о молитве, – оно его от-вратило от преступного действия.

Ещё ты говоришь, что подопечный старается вспомнить, почему он перестал молиться. Ни в коем случае не дай ему это вспомнить. Убеди его в том, что прошедшее не вернёшь, что оно те-перь доступно ему лишь как сладкое воспоминание, не более того. Внуши ему мысль, что он из-менился, что перед ним сейчас стоят иные задачи, что, в конце концов, вполне достаточно того, что он и так имеет опыт молитвы. Посей в нём сомнение, что опыт молитвы нужно обновлять. Тут ты можешь воспользоваться мыслями нашего Врага. Именно – чаще посылай мысли о том, что молитвенный опыт есть нечто вечное, совершенное, божественное, что он, следовательно, имеет источник жизни в самом себе и не нуждается в том, чтобы его всё время обновляли. Как можно обновить то, что уже само по себе совершенно? Конечно, это всё глупости, но человек – чаще все-го – верит именно разного рода глупостям, некоторые из которых, кстати, изобрели сами они.

Кроме всего этого, стало известно, что для подопечного поэзия невозможна без молитвы. Что отсюда можно извлечь? Побуждай его к написанию стихов, раздувай в нём желание что-то произвести из себя. Пока в нём нет молитвы – нет идей. Нет идей – он будет их искать на стороне. Подкинь ему тогда парочку сомнительных (с точки зрения Супостата) идей, и пусть он их художе-ственно оформит. Здесь он будет на нашей службе. Прекрасно!..

С преисподним уважением, Паразит.

*

Дневник

Вчера вечером хотел было ведь встать на молитву – и не встал. Почему, спрашивается. Не знаю. Вот как есть – не знаю!.. Какое-то неприятие, лень…

Хочу что-нибудь написать, но никак не могу. Есть желание, но нет идей. Кто-то из поэтов назвал это состояние бесплодным жаром. Вот уже действительно – бесплодный жар!..

В голову, конечно, приходят кое-какие идеи, но они такие пустые, что даже стыдно стано-вится. Разве серьёзно писать эпиграмму на преподавателя психологии, говорящего что личность есть совокупность социальных отношений? Смешно!..

***

4

Шум и гам дому твоему, Ослоум.

Судя по твоим словам, подопечный начал волноваться по поводу того, почему ему не удаёт-ся встать на молитву. Видимо, состояние, которое ты в нём поднимаешь, только раздражает его душу, а не отводит её от гнусных мыслей и желаний. Его волнение и неуверенность в себе необ-ходимо сейчас же использовать. Постарайся внушить ему мысль, что к молитве так просто не при-ступают, что к ней долго и усердно готовятся. Сначала нужно уйти в уединение и молчание, по-стараться успокоить мысленный шум, избавиться от образов и картинок, которые так навязчиво встают перед умственным взором, заглушить звуки, собранные во время пребывания в мире. Только после того, как он всё это сделает, можно приступать и к молитве. А иначе она не полу-чится; иначе она будет корявой, несобранной, шумной и т.д. Такая молитва никогда не дойдёт до слуха Врага, а если и дойдёт, то как осквернение всякой молитвы. Ангелы будут смотреть на этого молитвенника как на нечестивца, который порочит пресветлое тело молитвы. (Фу, как гадко гово-рить вражескими словами!) Одним словом, такая молитва – вовсе не молитва.

После таких внушений твой сорванец, конечно, не будет молиться. Самое большее, что он начнёт делать, это действительно пытаться привести себя в покой. Но ты ведь не даешь ему это сделать? Не так ли? Развлекай его воображение образами, когда она будет закрывать глаза. Обра-щай его внимание на несущественное, когда они будут открыты. Пусть его ум постоянно блужда-ет. Но если он вдруг начнёт молитву, не смотря ни на что, сделай так, чтобы его голова просто лопнула от мысленного хаоса (ты ведь знаешь технологию МХ). И одновременно внушай ему сквозную мысль о том, что ведь действительно нужно сначала привести себя в покой, а уж потом начинать молиться. Мало кто из людей знает (на то они и люди, то есть глупцы), что наш кратко-временный хаос в молящемся уме неизбежно сменяется покоем, если человек старается собрать своё внимание на словах молитвы; что молитва может сама устроить мир (тьфу!) в душе моляще-гося. Но тьма с ними! Главное, что твой сорванец этого не знает.

Наш отец с нами.

Паразит.

Р/S. Разве идея написания эпиграммы на глупого психолога может навредить сорванцу? Это же смешно!

*

Дневник

Вот что значит единство внутреннего и внешнего. – Это моё внутреннее неустройство при-вело к тому, что я стал безбожно прогуливать университет. Плюс к этому – часто смотреть ТВ. Ну, университет – с ним ещё более менее. А вот ТВ! Разрази меня гром, если я не просижу перед ним хотя бы часа три. При этом я довольно бездумно листаю телеканалы, как страницы какого-нибудь нравоучительного или сентиментального романа. А потом у меня в голове, перед моими мыслен-ными глазами, все эти образы мелькают и мелькают, и некуда от них деться. Тут и о молитве не может быть никакой речи. Образы мира точат моё воображение.

Говорят (близкие, друзья), что я сник как-то, изменился не в лучшую сторону. Не то чтобы стал груб, невежлив и т.п., а как-то сгорбился, согнулся. Даже физически. Я им ничего не могу сказать на это.

Думаю пойти на исповедь. Что-то надо делать. А то ведь даже не могу принудить себя мо-литься.

Исповедь обязывает. И опять – холодок по спине. Опять – неприятное чувство в груди.

Пишу, а легче не становится… В смысле пишу сейчас, а не стихи, хе!..

***

5

Бездна греха дому твоему, Ослоум.

То, что ты пристрастил его к ТВ, это хорошо. Пусть лишняя информация и многообразие наших образов наполняют его сознание. Я уже говорил тебе, какой вред может принести инфор-мация человеку, который желал бы начать дело молитвы. Нет, конечно, тот, кто серьёзно, без шу-ток хочет начать дело молитвы, тот не смотрит ТВ и вообще как-то не восприимчив к внешней информации. Но у нас другое. Твой подопечный неосознанно желает всё-таки начать молитвенное дело, но тут же смотрит ТВ, не подозревая, очевидно, что с ним в этом время происходит.

А происходит с ним следующее. Многообразие информации расслабляет его ум, который постепенно привыкает (если уже не привык) к блужданию от смысла к смыслу. Это воспитывает в нём несобранность и рассеянность внимания, а то и полное его отсутствие. Ум теряет способность критического отбора информации, воспринимая всё и вся, как если бы это было чем-то вполне цельным и органичным. На самом деле всё это хаотично; в каждом образе и смысле сидит наш брат, который начинает играть с умом человека в смысловые игры, отдаляющие его от Врага на большое расстояние. Не думай, что это расстояние пространственно. Это расстояние в состоянии. Ибо состояние благодати есть максимальное приближение человека ко Врагу, при этом этот бла-годатный предел имеет свойство постоянно прогрессивно становится и течь, приближая, таким образом, человека всё ближе и ближе ко Врагу. Состояние же духовной рассеянности, постоянно-го вовлечения себя в наши смыслы и образы удаляет человека от Врага и приближает к нам. Вот что значит воспринимать и принимать нашу информацию, которая сейчас наводнила весь мир.

Всё это замечательно, конечно. Но вот чего я не могу понять, так это то, как в голове твоего сорванца вдруг появилась мысль об исповеди. Откуда ей взяться в голове, которая вся набита на-шим материалом? Но теперь делать ничего. Мысль об исповеди родилась – надо менять тактику. Но для начала скажу тебе несколько слов о том, что творит исповедь с этими мерзкими животны-ми, которых Враг сотворил по образу и подобию Своему.

Ты имеешь совершенно отчётливое представление о том, сколько сил и стараний мы вкла-дываем в наших подопечных. Мы крутимся и вертимся вокруг них непрестанно и чего только не выдумываем, чтобы они приобщились к нашему бытию. И вот, представь, уже почти всё сделано, уже завязаны все узлы, – и вдруг – подопечный исповедуется, и всё, что мы вырастили в нём, сверхъестественно исчезает. И уже не за что ухватиться в подопечном, чтобы затащить его к нам. В нём остаётся только возможность греха, предрасположенность к нему, самого же греха нет. И надо снова трудиться над этим наглецом, безбожно сбежавшим от нас к Врагу, трудиться по вы-ращиванию в нём нашей пшеницы. Вот что такое исповедь. Хотя некоторые из наших, например Зубоскал, говорят, что она этим вовсе не исчерпывается.

Делай выводы.

С преисподним уважением, Паразит.

*

Дневник

Прошло три дня с того времени, как у меня возникла мысль исповедаться. А я до сих пор или дома сижу, или в университете скучаю. Всё время какие-то обстоятельства мешают.

Ясность мысли – ещё не значит ясность жизни. Можно мыслить сколько угодно ясно и про-сто, но жить темно и сложно. Я вот вроде бы как ясно мыслю (хотя кто его знает!), но живу без-образно. Ещё ведь Достоевский показал, что можно сознавать истину, но по ней не жить и не по-ступать в соответствии с ней. Это же так просто! Апостол Павел тоже говорил подобное: и что хочу делать, того не делаю, а чего не хочу, то делаю. (Вроде бы так у него. Лень посмотреть текст, – ловлю себя на мысли.) У меня так же: знаю, что делать (исповедь, молитва), а не делаю, и знаю, чего не делать (напр. смотреть ТВ), а ведь делаю же.

Можно сколько угодно правильно понимать событие Христа и Его Самого, а вот во Христе не жить. Как слаба на самом деле мысль, взятая как таковая, в отрыве от всего остального!

А психология бесстыдно доказала, что мысль и воля в человеке между собой имеют очень и очень слабую связь, так что сознаваемую истину крайне трудно перевести в волю и – далее – в действие.

Если философия есть во всяком случае некое осмысление опыта, то всякий философ, не имеющий в себе подлинного духовного опыта (не говорю – личного, опыт может быть и вполне соборным, например), – лжец: он говорит о том, чего не знает (хотя бы и говорит истинное).

Мысль должна быть пережита.

Перечитываю написанное. Где я явился как лжец? Я ведь кое-где философствовал… Нет, везде я говорил правду, потому что везде исходил из опыта. Но как-то больше у меня отрицатель-ного опыта. Ай, да ну и пусть!..

***

6

Тление дому твоему, Ослоум.

И опять я узнаю от тебя не только хорошие новости, но и плохие. С чего начать? Начну с хо-роших.

Хорошо то, что ты – каким-то чудом – до сих пор сдерживаешь его мысль об исповеди от осуществления. Видимо, на тебя подействовали мои слова.

Плохо то, что в своём подопечном всё ещё сохраняется неудовлетворённость своей жизнью. Нужно затушить эту его неудовлетворённость. Но как это сделать? Это непростой вопрос.

Первое, что ты должен сделать в этом направлении, это погасить в подопечном чувство от-ветственности перед Врагом. Ибо эта ответственность есть первая причина того, что люди пере-живают свою жизнь как недолжную и ущербную – в сравнении с той, которую предлагает им Враг, и стремятся её исправить. Но здесь нужно чётко понимать природу этой ответственности. Дело в том, что Враг не добивается и не требует её от человека. Он предоставляет этому жалкому созданию полную свободу. Если человек, исходя из своей свободной воли, пойдёт на встречу к Нему, то, скорее всего, он найдёт Его. Потому что достаточно человеку сделать в направлении Врага хотя бы шаг, как Этот последний, в свою очередь, самым наглым образом делает тысячу шагов. Они увидятся – и нас там не будет. А что там – в этой встрече – происходит, не знает никто из наших. Единственное, что мы здесь знаем, это последствия их встречи: человек ощущает себя ответственным перед Врагом, то есть, другими словами, он стремится воплощать Его слова в сво-ей жизни. А это – наше поражение. Думаю, ты и без меня это прекрасно понимаешь. Человек, сво-бодно (то есть не понятно как) приблизившись к Врагу, отдаёт свою свободу Ему же, а Он отдаёт ему Свою свободу, о которой у нас даже понятия нет. Но если всё это так, то как же погасить это противное чувство ответственности перед Врагом у твоего подопечного? Есть одна лазейка: чело-век не может зараз отдать свою свободу и воспринять вражью, ибо это длительный процесс. Я знаю случаи, когда некоторые из наших сумели-таки возвратить человеку его собственную свобо-ду, так что он стал подобен нашему отцу – он стал всегда исходит только из своей собственной воли, стал своевольным. Это же нужно сделать и с твоим сорванцом. Начни, пожалуй, с того, что постарайся убедить его в правильности его жизни, в том, что в общем-то всё в порядке и ничего изменять не надо. Внедри в него нашу скользкую мысль, что человек несовершенен и потому не должно с него спрашивать как с совершенного. Думаю, если тебе удастся всё это сделать, его со-весть успокоится.

Второе, на что ты просто обязан обратить внимание, это те средства, которыми пробуждает-ся ответственность перед Врагом. Тут очень трудно уследить за всем. Ведь достаточно одного только вида церкви или колокольного (ух!) звона, как в этом животном сразу всё приходит в дви-жение. Знал бы ты, что это за движение в человеке. Оно просто невыносимо. Оно почти мгновенно приобщает его к бытию Врага. Хотя так же мгновенно и возвращает его обратно в прежнее со-стояние. Но это уже не совсем прежнее состояние, ибо человек начинает воспринимать свою жизнь в ином свете, не в том, какой нужен нам. Происходит быстрая переоценка самого себя и своей жизни. Итак, этих средств пробуждения огромное количество. Ими может оказаться даже какая-нибудь наша вещь, например богохульство. Твоя задача нейтрализовать не все эти средства (всё равно не сумеешь), а как можно больше. Если же ты что-то упустишь из виду и твой сорванец придёт в движение, действуй так. Обрати его мысли к тем вещам, которые напоминают ему его обыкновенную жизнь, где нет признака вражьего присутствия. И вообще – отвлеки его от мыслей, приближающих его к Врагу.

Я всё сказал.

Адски жму руку, Паразит.

*

Дневник

Сходил-таки я в церковь. Не на исповедь, правда, а просто – на вечернюю службу. Простоял, правда, только начало, а потом ушёл. Пытался молиться. Разучился. Сознание рассеяно. А для ум-ной (да позволено мне будет употребить это древнее понятие) собранности нужно много трудить-ся, опять же – и духовно, и душевно, и телесно. Иначе никак нельзя.

Да, молитва была слабой.

Хотя бы так, что ли. Для начала. У меня ведь всё равно что-то ёкнуло в груди, чем-то род-ным повеяло…

***

7

Мрак дому твоему, Ослоум.

Я стараюсь быть спокойным. Но что-то мне это плохо удаётся. Ты мне без зазрения совести (тьфу! уже стал заговариваться с тобой!) пишешь, что твой подопечный посетил-таки церковь и тебе трудно было его там достать. Так-так. Спокойствие, Паразит, спокойствие…

Твои оправдания бьют мимо цели. Потому что невозможно найти оправданий тому, что твой подопечный побывал в церкви после долгого перерыва. Теперь ты должен работать особенно ге-ниально, чтобы опять окутать сорванца своими смыслами. Ведь в доме Врага происходит процесс отдаления человека от нас, и удержать его практически невозможно. У нас этим занимаются толь-ко специалисты, те, которые всю свою преисподнюю жизнь работают над способами проникать в дом Врага. Самый эффективный способ, я знаю, – это устроить в человек гнездилище лицемерия и там поселиться. Вот тогда-то ты и можешь свободно входить и выходить из церкви, поселившись в лицемере. Теперь скажи мне: устроил ли ты это гнездилище в своём подопечном? Нет. Но слава отцу нашему, ум подопечного отвык от собранности и ещё проницаем для нашего мышления. Ис-пользуй это, пока есть возможность.

Да, меня не удивляет, когда ты говоришь о том, что возникли некоторые трудности с подо-печным после его посещения вражьего дома. Ещё бы! Если один лишь вид церкви может украсть от нас человека, то что говорить о нелицемерном пребывании внутри этого несносного здания… Теперь в нём пробудилась молитвенное словоблудие. Теперь он наверняка хочет его усилить. А ты должен понимать, что никто из нас, даже сам отец, не может уничтожить молитву как таковую, зато может отвадить человека от неё. Вся история нашей борьбы против молитвы – это, в сущно-сти, борьба против её носителей, против тех, кто был и есть её верные и преданные творцы. Ведь они стали фактически её телом, они стали с ней одним целым, так что борьба против них есть борьба против неё и, дальше, против Врага. Ух, это вражье изобретение – единое целое. Благодаря этой идее, внедрённой в природу всего сущего, молитва имеет сейчас мощнейшее основание на земле. И кроме того, благодаря этой идее, вообще всё сущее уходит от нас, и даже мы – страшно сказать! – уходим от самих себя. Потому что Враг всё так устроил, что даже мы – самостоятель-ные духи, не нуждающиеся в опеке Врага, – даже мы подчинены этой идее, ибо сами в себе есть единое целое. Отними от нас эту идею – и мы превратимся в ничто. Как это отвратительно осозна-вать! Ух!..

Отвлёкся.

Скорее всего, после посещения вражеского дома, твой подопечный будет читать грязную ли-тературу. (Он ведь сейчас перестал смотреть ТВ.) Поэтому постарайся занять его чтением чего-нибудь чистого и ясного, возбудив в нём интерес к соответствующей литературе (дай ему, напри-мер, Словарь атеиста, где в каждом слове сидит наш брат). Сообщи ему энергию и терпение. Пусть читает самозабвенно. Если же он вспомнит о молитве, подскажи ему, что сегодня он доста-точно потрудился, что ум его утомился, и, конечно, забери тут же у него какое-то количество энергии.

Паразит.

*

Дневник

Читал вчера вечером (после церковной службы) Николая Кузанского. О Богосыновстве. Во время чтения почувствовал, как во груди что-то восходит, молитвенно так. Примерно то же самое я испытывал в то время, когда безмолвно молился. Что это было? Неужто молитва во мне сама молится? Удивительно!..

Не знаю даже, связывать или нет это внутреннее событие с тем, что я читал? Удивительно!..

Заметил за собой, что сегодня я был каким-то оживлённым. Легко и весело общался в уни-верситете. Это я связываю с посещением службы вчера. (Кстати, а что мне мешает связать молит-ву в груди со вчерашней службой? Действительно.)

***

8

Хаос дому твоему, Ослоум.

Да, мой дорогой, плохи твои дела. Ты, конечно, занял его чтением, но каким? Николаем Ку-занским, который весьма преуспел на службе у Врага. Ты считаешь, что чтение подобных людей непременно приведёт к тебе твоего сорванца? Хотя ты и оправдываешься, говоря, что он ни в ка-кую не хотел читать книги, которые предлагал ему ты, и, отгоняя тебя, читал то, что хотел. Но, милый, почему он хочет того, чего ты не хочешь? Почему у него до сих пор остаётся возможность выбора и какие-то непонятные пристрастия и предпочтения? Я не знаю.

А сейчас я хочу тебе нечто сказать.

Когда человек читает сочинения тех, кто подвизался на службе у Врага и преуспел на ней, он начинает в своём уме движение к самому Врагу. Часто это приводит к плачевным результатам. Например к тому, что человек действительно встреча¬ется в Ним. Это происходит от того, что мысли вражьих приспешников в самих себе содержат возможность предстояния перед их Твор-цом, хотя бы только мысленного предстояния. Понимаешь ли, это – начало молитвы. Мысль, об-ращающая к Врагу, есть начало и возможность молитвы. И бывает такое, что молитва сама начинается при чтении противных вражьих мыслителей. Начинается – независимо от читающего, который тут сделал равно столько, сколько нужно, – потрудился вникнуть в мысли и идеи вражьих служителей. Понимаемая вражья идея есть возможность молитвенного словоблудия. Вот почему нельзя допускать людей к чтению книг предателей. Ты же допустил. Но даже если ты и допустил, почему не помешал вникать в читаемое? Внушил бы ему уверенность в том, что он, твой подопечный, и так всё знает. Ведь если он и так всё знает, он скользит по тексту, как бы пробегая и освежая в памяти то, что уже давно им продумано и постигнуто. А ведь люди не знают, что, даже если они очень многое поняли в том или ином вражьем философе, всё равно вдумчивое и внимательное чтение может привести их к мысленному предстоянию перед Врагом и – дальше – к молитве.

Что ж, раз у твоего подопечного теперь есть желание молиться, тебе придётся искушать его в самой молитве.

Говори ему, что его молитвенные старания тщетны, ибо в них нет того, к чему ведёт всех людей наш Враг, – нет любви (вот, тоже слово, смысл которого никто так и не может понять). Ведь там, где любовь, – там и лёгкость, и наслаждение. А ты сделай так, чтобы его молитва была трудной. Ты ведь пока можешь быть рядом с ним, когда он молится, ибо его молитва уже или ещё не так сильна (после перерыва-то) и потому не так опасна для нас. Сделаешь молитву трудной – внуши мысль, что истинная молитва бывает только лёгкой и ясной, тем самым подвергнув сомне-нию истинность трудной и тяжёлой молитвы. Мы-то знаем, что именно трудная молитва ценится нашим Врагом. Конечно, этого никто из нас не может постигнуть. Почему Враг так любит, что его творения страдали и трудились ради Него в поте лица своего, – не понятно. И глупо. Но мы дела-ем молитву невыносимой не для того, чтобы Враг радовался, а для того, чтобы человек перестал молиться, не вытерпев наш напор. Эх, знал бы ты, какое злорадство рождается, когда человечек перестаёт стремиться к Врагу под нашим давлением. Ведь тогда он становится наш. Хотя здесь Враг опять-таки начинает делать непонятное. Он хочет помочь своему творению. Это в высшей степени глупо и бесполезно. Что упало, то пропало. Он же желает и самого последнего грешника вытащить из наших лап.

Потом, убеждай подопечного, что он очень глупо выглядит, когда молится. Даже смешно. Ведь Враг – шепчи ему это – его всё равно не услышит; его молитва слаба, бесполезна и вообще никуда не годится. Нужно молиться восторженно, шумно, громко воспевая имя вражье, чтобы сам Враг мог услышать. А молитва тихая, без звучания или почти без звучания, – она не доходит до слуха Врага. Поэтому свои просьбы нужно выговаривать вслух, чётко, членораздельно, с убежде-нием и сознанием дела. (Люди ведь не знают, что мы тут как тут и всё слышим.) Одним словом, мой дорогой Ослоум, тебе необходимо отвести его от безмолвной молитвы. А лучше, конечно, вообще от молитвы. Последнее – предел всяческих мечтаний.

Трудись.

Паразит.

*

Дневник

Неделя позади. И опять – то же болото! Виню себя сам в этом!..

Я так понимаю. Когда я услышал в себе некое восхождение (при чтении Кузанского), меня это очень утешило и обрадовало, и я впервые – не знаю уж, за какое время – расслабился, душевно отдохнул. Почувствовал в себе покой – тот самый покой, который бывает только после молитвен-ного бдения. (Сознаюсь, что тогда он как-то легко мне дался. Не знаю этому причины.)

Сейчас я понимаю, что это было одержание свыше. Но как я отнёсся к этому? Безответст-венно!

Некоторое время (два-три дня) я ходил, спокоен и тих. Во мне как-то укоренилась мысль, что всё хорошо, что зло позади. (Эту мысль я уже после распознал, а тогда она действовала испод-тишка.) Но постепенно внутренняя благодать стала от меня удаляться (или я стал от неё удалять-ся?). А что я делал в это время? А ничего! Церковь и молитву забыл, как какие-нибудь старые не-нужные вещи!.. В конце концов, опять я…

Начал было стихотворение писать, да вот не закончил… Вот оно:

Искуситель

Зачем ты молишься так трудно?

К чему старания твои,

Когда в них нет святой Любви,

Всё оживляющей так чудно?

Твой вид – ты знаешь ли? – смешон;

Молитва – вовсе бесполезна, –

Не видишь ты: смеётся бездна

И Бог не внемлет слабый стон!

Человек

Нет, знаю я, мой ум приходит

В небесно-радостный покой,

Когда молитва за собой

Его к Единому возводит.

Он погружается во Свет,

В Его лучах легко играя…

Стихотворение задумано в форме диалога человека и искусителя. Не смог я его закончить… Или, точнее, не успел.

***

9

Шум и гам дому твоему, Ослоум.

Наконец-то ты меня позлорадовал. Значит, ты говоришь, что сорванец опять в твоих копы-тах, которые сейчас оказались более расторопными. Ты правильно сделал, что усыпил его бди-тельность. Пусть он думает, что всё в порядке и что мы далеко от него отстоим. Человек непо-стоянен и слаб. Если он пребывает в прекрасном расположении духа, то он, скорее всего, вменяет это себе в заслугу и Врага не благодарит. Ибо, как известно, прекрасное расположение духа – Его изобретение. Думая так, человек стремительно падает в наше бытие и ему остаётся только пома-хать на прощание ручкой своему Богу. Безусловно, когда он замечательно себя чувствует, бес-стыдно наслаждаясь даром Врага – благодатью, он и не подумает пойти во вражий дом, чтобы хо-тя бы малость отблагодарить своего Милостивца. А зачем? Ведь и так всё хорошо. В церковь идут одни горемыки, унылые и печальные, и встречают их там такие же унылые и печальные служите-ли Врага. Впрочем, церковь – это ещё сильно сказано. Человек даже у себя дома не может сделать и жеста благодарности Врагу. Вот он какой подлец!.. Всё это означает, что он – наш и только наш. Итак, ты хорошо поработал, дорогой Ослоум.

Но существует одно но. Сорванец чуть было не написал стихотворение о твоей деятельно-сти. А ведь он был так близок к тому, чтобы раскусить тебя. Благодари отца, что он не сумел его закончить, иначе тебе был бы обеспечен ещё тот позор на родине. Ведь почему он так чётко выра-зил твои внушения? А потому, что ты слишком грубо их подавал ему. Нужно работать тоньше. Например, если хочешь внушить ему мысль о бесполезности его молитв, обрати осторожно его внимание на тот факт, что молитва имеет минимальный процент осуществления. Ведь сколько на-роду молится, а почти никто ничего не получает. И т.д. и т.д. Фантазируй и, главное, не останав-ливайся.

Прежде всего, внуши его уму страсть к чисто отвлечённому мышлению. Пусть он как можно больше роется и копается в смыслах и при этом не имеет установки на их вещественное, жизнен-ное осуществление. Если ты это сумеешь сделать, то ты фактически нейтрализуешь возможность молитвенной практики. И ещё: желательно, чтобы он считал такое мышление вполне ценным, да-же самоценным. Этим он искусственно разделит то, что в общем-то неделимо, – смысл и его тело, которые вместе составляют цельный организм жизни. Ты ведь прекрасно понимаешь, что сколько не мысли о молитве, самой молитвы не будет; нужно чтобы мысль о молитве приобрела своё тело, воплотилась. Только так получится настоящая молитва. А разделение смысла и тела ведёт к тому, что вроде бы достаточно одного только смысла или мысли о молитве, чтобы та началась. Это, ко-нечно, глупость, но нам-то какая разница? Пусть сорванец так думает. Но прежде нужно научить его так думать. А это настоящее искусство – так думать. Меня всегда удивляло, как люди стара-тельно учатся этому искусству и потом бойко его демонстрируют. Не знаю, будет ли то же самое с сорванцом.

Отрыв смысла от его воплощения ведёт ещё к одной важной выгоде. Человек, так мысля-щий, очень скоро – под нашим руководством – приходит к равнодушному взгляду на сам факт осуществления смысла. Осуществление перестаёт быть для него ценностью. Для него есть только смысл, чистый, ясный, не опороченный материей, недоступный и т.п., а все его реальные судьбы в теле – это недоразумение какое-то, и было бы вообще лучше, если бы смысл навечно остался сам в себе. Ты понимаешь, Ослоум, к чему это ведёт? Да к тому, что подопечный твой перестанет искать молитвы как молитвы, а будет довольствоваться ею как чистым смыслом. Смекаешь?

С адской любовью, Паразит.

*

Дневник

Это очень опасно – сознавать истину, но не жить по ней. Жаль Достоевский не показал, что может произойти с теми, кто ясно видит истину, но её не осуществляет. Печальное зрелище!..

Первое, что происходит с такими людьми, – это постепенная утрата ясности сознания. Это выражается, прежде всего, в том, что они теряют сознание того, что истина есть действительно истина. Только что они об этом знали, даже верили в это (вера же есть знание, абсолютно уверен-ное в себе), и вот – на тебе! – как ослепли. Более того, ожесточились: не хотят признавать истину истиной, яростно (в зависимости от темперамента) борются с ней (как, впрочем, и со всем осталь-ным). И это – только первое, что с ними происходит.

Бог с ними!

Сказав Бог с ними! – я сказал это и сам себе, потому что, как и они, сознаю истину, но не жи-ву в соответствии с ней.

Тут такое дело. Если видишь истину, значит видишь, как она распинается негодяями и зло-деями. Но ты это видишь так, как если бы ты созерцал картину – незаинтересованно, бескорыстно. Ведь ты не осуществляешь истину, стало быть, ты не заинтересован в её торжестве, в её славе. Ты сознаёшь её – и достаточно. Вот тут какое дело. Такое сознание и видение истины – подобно взгляду князя мира сего. Однако я в это углубляться не намерен, ни теоретически, ни практиче-ски!..

У меня сердце не болит. И я это осознаю совершенно равнодушно, как если бы сердце вооб-ще никогда не болело.

Заметил ещё одну вещь. Бог превращается в отвлечённое понятие лишь тогда, когда отно-сишься к нему чисто теоретически, то есть – опять же – не живёшь, согласно осознаваемой истине. Превращение Бога в отвлечённое понятие – это смерть не только ума (ум может мыслить Бога конкретно), но и всего человека, так как для человека, живущего по истине, Бог ни при каких ус-ловиях не может быть понятием. Даже наука здесь бессильна. Хотя, как известно, Бог – заведомо ненаучное понятие. Так что наука вообще не у дел оказывается.

У Антония Сурожского есть такие слова: Пока мы пребываем в неведении, ничего не спра-шивается с нас, но как только мы что-то узнали, мы отвечаем за то, как употребляем своё знание. Пусть оно дано нам в дар, но мы ответственны за каждую частицу истины, нами узнанную, мы не можем оставлять её бездействующей, но должны проявлять её в своём поведении. И в этом смыс-ле от нас требуется ответ за всякую истину, нами понятую.

Разве можно писать о Боге как бы отстранённо? А ведь я так и пишу о Нём. Глядишь, неда-леко и до того, что местоимения, представляющее Его, буду писать со строчной буквы, да и само слово Бог – тоже.

Впрочем, это может показаться формальностью, которая ничего не значит.

Всё, устал!..

***

10

Мир отца нашего дому твоему, Ослоум.

Замечательно. От тебя я узнаю всё больше и больше хороших вещей относительно твоего подопечного. Ты смог-таки внедрить в него мысль о том, что он принадлежит классу животных, обладающих отвлечённым мышлением. И при этом – я своим ушам не верю! – его сердце равно-душно ко всему, в частности к тому, что он так отвлечённо думает о Враге. Впрочем, нет добра без худа. Твой подопечный до сих пор знает, где вражье и где наше. Эту способность различения нужно быстрее нейтрализовать, иначе она может разрастись до ужасного взрыва, который церков-ники называют прозрением. А прозрение поведёт его туда, где нам места от начала времён не бы-ло и нет. Итак, усыпи его сознание – пусть оно станет равнодушным также и к различию между нашим и вражьим. Во всяком случае он будет после этого наш. Не важно, начнёт ли он считать вражье – ложью и, таким образом, примкнёт к нам, или же он останётся равнодушным вообще ко всему, в том числе и к нам, – всё равно, говорю тебе, он будет наш. Ведь Враг сказал: кто не со Мной, тот против Меня. А быть с Ним – это исповедовать Его слово в уме и в жизни. Поэтому да-же те, кто не за нас, хотя и против Него, – наши. Ведь они даже не говорят выбирай истину, ибо для них понятие истины стало настолько неопределённым, что они готовы вообще от него отка-заться.

Ещё я от тебя узнал, что твой подопечный близок к состоянию отчаяния. Хотя бы это и было так, из этого не стоит делать решительные выводы (что он наш окончательно, например). Может случиться, что угодно. Враг имеет такую особенность: Он действует подчас неожиданно. Поэтому будь готов ко всякому. Даже если твой подопечный уже шевелится в твоих копытах, ещё трудно судить, долго ли он пробудет в таком положении. Поэтому несколько слов я должен тебе сказать о том, что у людей называется надеждой. Дело в том, что надежда есть нечто, что остаётся в челове-ке и тогда, когда он уже полностью наш. Надежда – это то, за что Враг вытаскивает человека из нашего бытия. Это – неуничтожимая возможность возвращения к Врагу. Я, правда, не знаю, дей-ствительно ли она неуничтожима, но наши учёные духи в своих специализированных лаборатори-ях до сих пор не нашли способ её уничтожить, искоренить из человеческой природы. Так что пока нам нужно действовать так, как если бы она была и в самом деле неуничтожима.

Нужно понять, что надежда существует в человеке помимо того, осознаёт он это или нет. Враг же может украсть у нас человека только тогда, когда сам человек начинает смирённо надеет-ся, полагать надежду во Враге (тем самым Он якобы сохраняет свободную волю в этом живот-ном), осознавать её в себе. Поэтому наша основная задача – это затушевать в сознании твоего по-допечного понятие надежды. Это легко сделать, убедив его в том, что человек может и своими собственными силами прийти к Врагу, без Его помощи. Ведь человек так велик, так могуч, что мог бы, подражая Врагу, сотворить свой мир, не то чтобы укокошить нас. Понимаешь меня? То-то же. Эта идея имеет определённый успех, и сейчас она широко распространена в умах человече-ских. Никто сейчас не говорит о надежде – говорят о самосовершенствовании и т.п. само- (хотя всё чаще начинают слышаться идеи (производство ИЕ, Института Ереси) о том, что самосовер-шенствование вовсе не есть путь ко Врагу, а только к самому себе.) Итак, твоя задача убедить со-рванца в его силе, которой вполне достаточно, чтобы выстоять против нас и победить (а о нас он знает). Есть сила – нет надежды; нет надежды – нет молитвы; нет молитвы – есть мы. Железная логика, дорогой мой.

Будь мрачен. Паразит.

*

Дневник

Разве истина в том, чтобы не смотреть ТВ? Это смешно. Если это и истина, то с двумя боль-шими но. Первое но – это какая-то частичная, даже, я бы сказал, мелкая истина; второе – это исти-на-для-меня, а не для-всех.

В чём истина?

Истина в том, чтобы быть с Богом и в Боге.

И опять-таки я это сказал отстранённо. Тьфу!..

Всё больше убеждаюсь в том, что о Боге лучше молчать. Говорить о Нём можно и даже нужно, но… тут какая-то загадка.

Подумал о молитве (надо же! хотя бы подумал, браво!). А подумал я о ней просто как о по-нятии. Молитва же, прежде всего, есть предмет живого опыта, а не отвлечённой мысли.

Я имею опыт молитвы, значит имею полное право говорить о молитве отвлечённо (осмысле-ние всегда имеет некоторую степень отвлечённости). Так ли это? Имею ли я это право? Нет, не имею. Я готов это обосновать, но не могу. Ведь что получиться? Я буду отвлечённо доказывать, что о молитве нельзя говорить отвлечённо, не имея постоянно обновляющегося молитвенного опыта!..

Пожалуй, я на минуту забуду о том, что только что сказал, и сформулирую возникшую мысль:

Молитва есть сердце подлинной мысли; нет молитвы – нет подлинной мысли.

Я должен был это сказать. И я ещё надеюсь, что выскажу подобные мысли – при полном праве на это…

***

11

Смерть дому твоему, дражайший Ослоум.

Тебе почти удалось настроить ум сорванца на исключительно теоретическое мышление. Он уже мыслит себе молитву не более, как отвлечённое понятие. Хотя всё ещё понимает, что она не понятие. Конечно, это понимает всякий, кто хоть сколько-нибудь одарён способностью трезво мыслить. Но не всякий отсюда делает вывод, что знание молитвы тоже не есть понятие о молитве, а её жизненное осуществление. Тот же, кто делает этот вывод, сам для себя утверждает надежду на это осуществление. Ибо ему хочется достоверного знания, а его можно получить только из опыта. Что-то подобное и начало намечаться в твоём подопечном, если верить твоим словам.

Я уже говорил тебе, как можно затушевать в сознании идею надежды. Это крайне трудно сделать. У людей есть поговорка: надежда умирает последней. Однако это не касается надежды, которая укоренена Врагом в природе человека. Эта надежда вообще никогда не умирает. И кроме того, она в самой себе имеет свойство иногда пробуждаться в человеке. Для нас это очень невы-годно. А впрочем, и человек – после этого пробуждения в нём надежды – должен сделать хотя бы шаг к ней навстречу. Иначе надежда опять уйдёт в глубину и замолчит. Видимо, такое пробужде-ние надежды и случилось сейчас с твоим сорванцом. Он теперь стал надеется на то, что когда-нибудь начнёт дело молитвы. При этом, заметь это себе, только человек начинает надеется, как тут же к нему приходит возможность осуществления надежды. Конечно, возможности бывают разные. Но разве не понятно, что даже мельчайшая возможность молитвы есть бич нашего царства. Она может начаться везде, даже в глубине наших адских бездн. Страшное зрелище!.. Итак, нужно по-гасить надежду, возвратить её в глубину, заставить её молчать. Как это сделать?

Я уже сказал, что человек тоже должен откликнуться на зов надежды. Поэтому, с одной сто-роны, тебе нужно убедить любой ценой своего подопечного в том, что можно и не откликаться на этот зов и что надежда сама возвратит его на лоно Врага. Пусть он погрузится в состояние всеце-лого упования на силу Врага; пусть он думает, что Враг Сам, не зависимо ни от чего, вытащит его из наших лап. Здесь ты должен пустить в ход такие знаковые фразы, как: на всё воля Божья; так Богу угодно и т.п. Убеди сорванца в глубокой истинности этих фраз. С другой стороны, внуши ему мысль о его собственной слабости перед жизненными испытаниями. Постоянно указывай ему на примеры его слабости: на то, как он не может встать на молитву и т.д. Думаю, здесь он ничего не сможет тебе противопоставить.

Но здесь я хочу остеречь тебя от одной опасной возможности. Дело в том, что, если он ощу-тит себя слабым и немощным и, главное, поверит в это, он легко может попросить кого-нибудь (например родных) молиться за него. К этому ни в коем случае нельзя допустить. Ибо когда нач-нётся молитва за твоего подопечного, она закроет его от тебя невыносимо сияющим покровом, который тебя просто ослепит (на время). Так что тебе придётся воевать уже на два фронта (нужно чтобы молящиеся прекратили своё словоблудие). Чтобы предотвратить весь этот процесс, ты дол-жен сообщить сорванцу чувство ложного стыда (стыд своей собственной слабости). Если не сра-ботает, внуши чувство исключительно личной ответственности за свою жизнь (за свою жизнь от-вечаю только я, и потому устраивать её могу тоже только я). Это последнее чувство основано на идее исключительного обособления каждого от каждого, что является изобретением нашего отца.

Действуй.

Слава отцу нашему! Паразит.

*

Дневник

Странно, но желание высказывать мысли о молитве я стал воспринимать как соблазн. Меня это нисколько не радует. Ведь в конечном счёте это действительно соблазн. Гм!..

Выход один: начать молитву. Как всё-таки это просто звучит!..

Как быть?! (И я ещё смею это спрашивать, как будто не ясно, как быть!)

***

12

Страх дому твоему, Ослоум.

Всё-таки тебе не удаётся сбить состояние надежды в подопечном. Он теперь уже чётко осоз-наёт, что единственная возможность выхода из наших тенет, это именно молитва. Боюсь, это мо-жет плохо кончиться.

Уже давно ИИи (Институт Исказителей истины) выработал один замечательный способ, как отвести от молитвы. Это – прямое сообщение определённого состояния телу и душе молящегося. Состояние может быть различным: и ужасная лень, и расслабленность, и сонливость, и боль, и от-вращение и т.д. Сообщается оно через мысль или образ, которые несут в себе его заряд. Однако необходимо, чтобы человек не только воспринял мысль или образ, но и принял, согласился с ним, не отверг. Мысли и образы исходят только от нас, однако по форме могут быть похожими и на вражеские. Мне Злыдень сказал, что в вашем городе, где ты первоначально учился (Варлаамская область, город Хула), преподавали эту методику. Поэтому ты тут должен всё знать. Не так ли?..

Нельзя не учесть тот факт, что настоящая методика рассчитана только на новоначальных в молитвенном деле. Более опытных она только закаляет и укрепляет. Поэтому ты посмотри, как она будет действовать на твоего подопечного, и потом сделай вывод, отводит она его от молитвы или, напротив, укрепляет в ней.

Будь умён, дорогой Ослоум.

Паразит.

*

Я не молился в собственном смысле этого слова. Но я был в церкви. Простоял вечерню.

Слушал.

Это освободило мою совесть, честное слово! Мне внутренне ничто не мешает говорить о молитве.

Давно у меня назрел вопрос: а что, молитвенный опыт разрешает мысль только о молитве же или и всякую иную мысль философа? Можно поставить этот вопрос и иначе: может ли философ говорить о чём угодно, не имея обновляющегося опыта молитвы? Это серьёзный вопрос.

Говорить, конечно, он может – о чём угодно и что угодно. Но как будет это выглядеть перед лицом Божиим?

Можно ли сказать, что молитва есть условие подлинной мысли? Или: подлинно мыслит тот, кто подлинно молится.

Я сейчас не говорю о том, что такое подлинная молитва и т.д. Я пытаюсь нащупать смысл. Если молитва есть условие истинной мысли, то уже можно переходить к вопросу и о молитве, и переходить, прежде всего, практически.

Тут встаёт масса разных вопросов. Таких, напр.: какими молитвами молиться? и т.д., и т.д.

Эти вопросы каждый решает сам.

***

13

Скрежет зубов дому твоему, Ослоум.

Я не знаю, что тебе сказать, что тебе посоветовать. Сорванец сорвался-таки с твоей цепи. Или цепь была не цепью, а ниткой, или ты сам его отпустил (чтоб тебя Цербер!..). Что в это время делали твои неуклюжие копыта (ангел их побери!..), боюсь даже представить! Нет, да ты можешь себе уяснить всю серьёзность того, что твой – повторяю: твой! – подопечный опять-таки был в церкви? Или ты мечтаешь, чтобы он не был твоим, а вражьим? А?..

Ты мне бесстыдно (тьфу! опять стал заговариваться) говоришь о его мыслях, о его желаниях, которые даже отца – слава ему! – привели бы в беспокойство. Посещение церкви окончательно утвердило его в мысли о том, что сущность ума укоренена в молитве. А ты знаешь, что это означа-ет? Это означает, что он пришёл к роковому синтезу мысли и жизни, или, конкретней, мысли и молитвы. А теперь представь, что твой сорванец – мыслитель. Когда он окончательно утвердился в той злосчастной, роковой для нас мысли, его природа должна была вспыхнуть тем огнём, кото-рый так далеко уводит от нас всякого. Собственно, так оно и произошло.

Тебе ещё повезло, что он не молился в доме Врага. Если бы я не был просвещённым духом, я бы, наверное, сказал, что тебя здесь спас рок или судьба. Это, однако, – чистейшая случайность! Но уже одно то, что его воображение наполнилось вражескими образами, звуками, мыслями, ощущениями, – уже одно это лишило тебя половины (или больше) прав на сорванца. И вполне за-кономерно, что, выйдя из церкви, он был окружён бесплотными служителями Врага. Теперь они тебя близко не подпустят к нему, если, конечно, он сам тебя не позовёт. Кстати, это – твоя послед-няя надежда, которая, надеюсь на умрёт у тебя последней, ибо, вообще говоря, она может умереть.

Возможно, я рано бью тревогу. Возможно, всё ещё можно поправить. Для этого ты должен, просто обязан не пустить сорванца во вражий дом лишний раз. Окружи его неотложными делами, создай обстоятельства так, чтобы он просто физически не смог вырваться из них!.. Всё! Делай. Нет сил больше тебе писать… Осло-ум!

Паразит.

*

Дневник

Сегодня я вновь был в церкви. Позвал друг, с которым мы давно уже не виделись. Он меня еле узнал, даже физически. В церкви я пытался молиться. Мне было тяжело. Очень тяжело. Впро-чем, это меня мало удивило. Бесы не хотят, чтобы я молился. Они ведь бегают от молитвы как от огня.

Друг спросил меня, когда я в последний раз был на исповеди? Я сказал, что очень давно. Он сказал, что это видно. Меня и это не удивило. Что ж тут удивительного?..

Исповедь?..

Всё, решился!..

***

14

Пустыня дому твоему, Ослоум.

Я уже дрожу при виде твоего письма, трусливо ожидая прочесть в нём худые новости. И ведь не напрасно. Ну, и что на этот раз случилось?

Во-первых, ты не удержал сорванца от похода во вражеский дом. Конечно, ты сделал всё правильно и даже почти добился того, чтобы обстоятельства заключили его в свои цепкие объятия и не пустили уже никуда. Но ни ты, ни твои ученики не ожидали внезапного выхода нашего Врага на сцену жизни, Врага, который увёл от тебя твоего подопечного прямо из-под носа. Да, кто мог подумать, что явится какой-то старый друг и уговорит сорванца посетить церковь? Вот так обычно и бывает: запутываешь-запутываешь подопечного, и вдруг – является помощь вражья в лице дру-гого какого-нибудь животного, а ведь наши силы рассчитаны ровно на одну только волю, а не на две! Но ты мне, однако, говоришь тут же, что смог-таки проникнуть в дом Врага. Ещё бы! Ведь ты сумел сохранить в сорванце нежелание идти в церковь и тогда, когда он вроде бы уже согласился пойти в неё. И при этом – следует отдать тебе должное – ты сумел держать это нежелание некото-рое время и прямо в церкви. Не каждому духу это удаётся. Признайся, трудно тебе было держать-ся в сорванце, когда он молился? Понимаю. Но ты отлично здесь поработал: ему, как и тебе, было трудно и тяжко. Если бы он был поглупее, он мог бы сделать вывод, что даже и в церкви невоз-можно отстать от нас, так что молитва в ней ничем, собственно, и не отличается от домашней мо-литвы. Ха-ха! А ведь некоторые так и думают и вскоре перестают ходить в церковь. А нам того и надо, ведь в доме вражеском ой как нелегко нам, ой как нам приходится туго! Единственный слу-чай, когда мы чувствуем себя в церкви комфортно: лицемерие человека. Это надёжное место, не-проницаемое для вражеского света. Мы тогда прячемся за спиной лицемера и корчим рожи анге-лам, а они ничего нам не могут сделать, ведь за нас заступаются сами лицемеры. Ха-ха!

Однако, во-вторых, кхм! ты дал и промаха: ты допустил до того, чтобы сорванец оконча-тельно решился исповедаться. Конечно, здесь своё дело сделал его мерзкий дружок. Я искренне не понимаю, почему духи, которые работают с ним, наши названные братья (ангел их просвети!), расслабились. Неужели они не знают, что достаточно одного чужого слова, одной сторонней фра-зы, чтобы подвигнуть человека к гнусным делам? И тут даже не обязательно быть святым, чтобы слово так подействовало, ибо наш исконный Враг – непостижимым образом – может присутство-вать в нём!.. Итак, подопечный решился окончательно. Нужно подорвать в нём это решение. Вну-шить ему, например, мысль о том, что исповедь ничего не решает в жизни человека. Что она, по существу, есть не более, чем самовнушение; что она вовсе не духовный процесс, а так, психологи-ческий; что, в конце концов, в исповеди нет присутствия Врага, ибо её действие может скоро сту-шеваться и перестать оказывать на человека благотворное влияние, а ведь Враг не изменяет. И т.д., и т.д.

В случае же, если он всё равно исповедуется, окружи его так плотно, чтобы он вообще пере-стал себя ощущать. Конечно, ты вряд ли сможешь проникнуть внутрь сорванца, ибо, как известно, исповедь есть бич наших трудов в душе животных (проникнуть внутрь ты сможешь только в том случае, если исповедь будет неполной и неискренней, – просто тогда в душе остаются места, где тебе можно свободно продолжать жить и откуда совершать свои действия). Если ты сдавишь его в своей энергии, то тут же и постарайся внушить ему идею о бездейственности исповеди, якобы она напрасна и тщетна. Убеди его в том, что он был неискренен и лжив в ней, многое утаил и т.д. Пусть думает, что исповедь не состоялась. Тогда ты снова возьмёшь его в свои копыта, ибо, со-глашаясь с твоими мыслями, принимая их, он пускает тебя в себя, создаёт тебе место в самом себе. И это место – именно твои мысли. Но бди, ибо не известно ещё, как поведёт здесь себя наш Враг. Сейчас ясно, что Он хочет. Он хочет того, чтобы сорванец взалкал к Нему. А мы сделаем так, что-бы сорванец думал о Враге иное. Убеди его, что Враг далёк от него, что ему никак невозможно приблизиться к Нему и т.д., ибо его состояние не соответствует состоянию вражеской благодати. Из людей мало кто знает о том, что Враг ближе к ним, чем они сами к себе, и ищут Его в тех мес-тах, о которых даже мы впервые порой слышим.

Делай своё дело.

Без благодати. Паразит.

*

Дневник

Долго не открывал дневник. Три недели прошло. Вспоминаю, что со мной было за послед-ние дни… Явственное ощущение, что время уплотнилось, сжалось; жизнь стала настолько интен-сивной, что я даже не успевал за своими собственными мыслями. О чём я думал? Не знаю. Ничего не вижу. Помню одно: я был-таки на исповеди. Я был на ней!.. Это сейчас – главное. Что было до этого и после – один Бог знает. Исповедь в моей памяти видится как маленькая светящаяся точка, вокруг которой клокочет тьма. Странное дело! Я думал, что после исповеди мне будет значитель-но легче, что моя воля очистится и соединиться с умом. Но – ничего подобного. После исповеди мне стало только тяжелее. Как будто что-то или кто-то меня сжал в тиски. Давление ощущалось даже физически. И это ещё удивительно, что я сейчас сижу и пишу. Да уж, три недели – в абсо-лютном тумане!..

Я сейчас более менее осознаю себя. Только теперь, вспоминая себя, я вижу, что до сих пор меня что-то сохраняло. Ведь та тьма, которая клокочет вокруг светящейся исповедальной точки, – она вне меня. Она не может проникнуть внутрь меня. Моё сердце превратилось в исповедальную точку. О, как я хотел бы соединиться с моим сердцем, как бы я хотел ощутить себя в нём!..

***

15

Тернии и волчцы дому твоему, Ослоум.

Ты отлично сработал. Твоими трудами он немало времени пробыл в каком-то несознатель-ном состоянии. Но ты, кажется, перестарался Иначе чем объяснить тот факт, что сорванец был аб-солютно непроницаем для твоих внушений? Ты же сам мне сказал, что твои внушения не достига-ли его сознания. Вот тебе и несознательное состояние! Теперь ты, конечно, это понимаешь, пото-му-то и ослабил своё давление, чтобы сорванец малость пришёл в сознание и стал, таким образом, проницаем для наших мыслей.

Но и тут нас, то есть тебя, в первую очередь, ожидал сюрприз. Только он пришёл в сознание, как тут же ощутил, точнее – осознал и осмыслил ощущение, сопровождавшее его во время твоих интенсивных действий, – ощущение действия в нём исповеди. По крайней мере, такой вывод можно сделать, исходя из твоих описаний. Да, это ощущение именно исповеди. При этом оно явно говорит о том, что сама исповедь состоялась, то есть противоположное тому, что ты всё это время мечтал внушить сорванцу. Ох, я начинаю утомляться, не смотря на то, что духи не могут утом-ляться. Тем не менее это происходит. Один древний дух, именем Контрасвет, сказал мне однажды, что наше утомление обуславливается тем, что мы долго не имеем успеха среди этих глупых жи-вотных, называемых людьми. Наша пища, наш источник энергии – это они сами, имеющие в себе душу – начало самодвижения, по слову одного их мудреца. Душа кормит нас, дорогой мой, только бы мы имели в ней место.

Теперь твой подопечный тоже утомлён и, скорее всего, испытывает последствия твоих дей-ствий: некоторую телесную и душевную муку. Однако знаешь ли, к чему это может привести? К очередным проблемам, которые могут быть ещё серьёзнее, чем до сих пор у тебя были. Ведь мука или страдание – не известно как – обращают человека к Врагу. Впрочем, бывает и иначе, по-нашему, то есть так, как ты в скором времени должен будешь сделать. Итак, внимай!..

Страдание даёт почувствовать и испытать человеку его слабость и немощь (а иным он и не может быть – без нас или без Врага), а также недолжный порядок бытия. Конечно, страдание страданию рознь. Если человек страдает оттого, что не может утвердить свою волю, исключая всякую другую, – он наш, и с ним ничего работать. Но если же человек страдает от недолжного порядка бытия, то есть оттого, он отделён от сущего, замкнут в самом себе, не может найти чувст-во единства с другим и т.п., – он далеко от нас, но его можно возвратить обратно. Как это сделать? Нужно обвинить Врага в том, что порядок бытия пребывает в недолжном состоянии, в том, что Он ничего не исправляет и не хочет исправлять. Ведь это в Его силах. Но мы-то знаем, что бытие в наших щупальцах, и Он ничего не может с этим поделать. Ха-ха! Итак, убеди сорванца, что в его страданиях виновен Враг и никто другой. Тогда он, возможно, обидится на Него или даже отвер-нётся. Но достаточно и обиды: в ней ты устроишь богатое жилище для себя. Один из мудрецов из рода человеческого сказал однажды совершенно верную вещь. Он сказал, что страдание есть воз-можность как великого восхождения, как и великого падения. Сделай так, чтобы твой подопечный выбрал падение, то есть восхождение, потому что к нашему отцу нужно ещё уметь подняться.

Да пребудут с тобой силы ада!

Паразит.

*

Дневник

Слава тебе, Господи!..

Наконец я познал сладость искренней молитвы, молитвы ослабшего и сокрушённого серд-ца!..

Страдание – оно действительно приближает к Богу. Это удивительно! Я всегда знал, что страдание приближает к Богу, но как я это знал? Я знал это как чистую идею, которая во мне не обрела своё тело, не осуществилась. И – не удивлялся. Эта идея казалась мне чем-то естественным и простым; я воспринимал её как само собою разумеющееся. Но сейчас – я удивляюсь. Эта идея действительно удивительна. Здесь какая-то тайна Божия положена. Вот откуда у подвижников по-стоянное чувство удивления и изумления перед жизнью: они всё знали опытно; всё они пережива-ли в себе. Жизнь им открывалась как жизнь же. Это просто удивительно!..

Когда я молился, я некоторое время пребывал в состоянии большого вопроса: как же я до сих пор не молился?

Молитва была легка и ясна. Однажды Иоанн Златоуст сказал вот что: Когда, по свидетельст-ву Иоанна Лествичника, при каком-нибудь изречении молитвы своей почувствуешь внутреннее услаждение или умиление, то остановись над оным. Ибо тогда Ангел-Хранитель молится с тобою. – Видимо, со мной было именно это.

Я не знаю, может ли чистая мысль привести к вере в Бога. Но я знаю точно, что вера в Бога приводит к чистой и ясной мысли. Для меня вера без молитвы не есть вера. Молитва есть око ве-ры. Если вера приводит к мысли, то приводит она молитвой. Молитва впервые очищает умные глаза человека, делает открытым его сознание для восприятие знания о Боге. Это проявляется и в самой молитве: молясь, человек может вдруг что-то осознать, понять, увидеть, при этом настолько явственно и чисто, что всякая логика покажется ему здесь излишней и ненужной. Молитва имеет непосредственное влияние на ум. Вот почему человек, который не молится и, однако же, знает ис-тину, очень скоро теряет это знание. Потерять знание – значит перестать в него верить как в исти-ну. Если же он не теряет его, то это знание остаётся в нём лишь пустой, безжизненной схемой. Но разве это можно назвать знанием?

Однако молятся не потому, что это, например, просвещает ум или очищает волю. Молитва, как и любовь, не нуждается в какой-либо внешней для себя причине. Она рождается без почему? и зачем? Она рождается из непостижимой точки нашей сущности и уже сама собой всё обосновыва-ет. Это – одна из тайн Бога, которую невозможно открыть ни в этом веке, ни в будущем.

Тем не менее мы можем закрыть в самих себе этот живоносный источник молитвословия.

***

16

Вечная тьма дому твоему, Ослоум.

Ты не справился со своим заданием. Ты должен был убедить сорванца в жестокости Врага, и ты этого не смог сделать. Но тут я тебя понимаю, ибо сам терпел поражение в этом вопросе. Стра-дание иногда порождает молитвенное пустословие, которое, в свою очередь, порождает смирение перед Врагом. А потом в человеке начинает происходит невообразимое. Он становится таким ти-хим, что легко может различить наше присутствие и даже наше приближение. Мельчайший шорох с нашей стороны будет им услышан. А ты ведь знаешь, что мы не можем приблизиться, не шумя, хотя бы чуть-чуть. Но эта тишина человека может быть нарушена сразу же, если мы толкнём са-мого человека в бездну самолюбия, тщеславия и гордыни. Только он согласиться внутрь себя с мыслью, что он сам достиг этого состояния, как последнее тут же начнёт в нём таять или совсем исчезнет. Однако если человек не упадёт в самолюбие и самомнение, его состояние тишины разо-вьётся до того, что его лицо будет светиться отвратительным светом. Сила этого света бывает раз-ная, но его природа такова, что он освещает пространство вокруг человека, и он может видеть в этом свете всё, что к нему приближается. У самых продвинутых на вражьей службе этот свет так далеко простирается, что может доходить до самых врат нашего царства. Духи, работающие в этими людьми, одеваются в специальную одежду, состав ткани которой был дан нам от самого отца. В такой одежде отец предстоит перед Врагом и без вреда для себя с Ним разговаривает. По-заботься о том, чтобы тебе не пришлось одевать эту одежду. Говорят, что она очень неудобна, ибо подражает одеждам бесплотных сил Врага.

И ещё одно важное замечание. Когда человек осознаёт, что молитва имеет начало своего движения в самой себе, тогда закладывается начало нашего конца. Поэтому мы особо следим за тем, чтобы человек думал, что молитва должна иметь какую-то внешнюю для себя причину, что без внешнего толчка она просто не начинается и всегда имеет своё почему? Да, если бы она в са-мом деле не имела причины в самой себе, то её на земле веки вечные не было бы. Но вот твой по-допечный теперь всё это знает. Следовательно, для него не надо уже какой-либо внешней причи-ны, чтобы начать молитву. Молитва для него – жизнь, неизменно движущая сама себя. Он может начать её везде и всегда. Конечно, тут тоже есть кое-какие возможности для нас. Ведь можно лег-ко убедить человека в том, что, раз молитва самодвижна, к ней не нужно себя понуждать: в своё время она сама начнётся… Кроме вопроса о причине молитвы, есть ещё вопрос о её цели. Опять же – молитвы, против которых мы воюем, это молитвы, цель которых невозможно постигнуть, ибо она укореняется в самой отдалённой точке вражеского бытия. Собственно, молитва имеет своей целью приобщить человека к этой точке, а поскольку точка эта непостижима ни для нас, ни для людей, то непостижима и цель. Если кто-то определяет конкретную цель молитвы, он саму молит-ву заведомо ограничивает. Всякая конкретная, а значит, и конечная цель молитвы есть нечто дос-тигаемое по пути к неизвестной точке вражеского бытия. Если же человек молится и имеет в виду только конкретную цель молитвы, то такого человека легко соблазнить, обмануть и увести от при-ятной Врагу молитвы. Если бы эти неразумные животные знали, что молитва не имеет своего за-чем? – они этим самым предрешили бы очень многое. Ибо самая мерзкая и противная молитва – это молитва к самому сокровенному и недостижимому, откуда исходят потоки гнусной благодати Врага; это молитва без зачем? Поэтому-то постарайся внедрить в подопечного мысль о молитве, которая начинается и кончается в пределах достижения конкретной цели. Это создаст лазейку в его сознании для тебя и твоих действий – прямо в процессе молитвы.

Итак, иди и работай.

Да проклянёт тебя наш отец. Паразит.

*

Дневник

Неизвестно, почему Бог подвигнулся и сотворил мир. Неизвестно, зачем Он хочет привести мир к Себе. Думаю, точно так же неизвестно, почему рождается молитва и зачем она приобщает нас к Богу. Всё держится на непознаваемых основах.

Если молитва исходит из непознаваемого, то и ведёт она туда же. Возможно, поэтому нельзя молитву ограничивать одними прошениями, то есть некими определёнными целями. Молитва имеет цель, которая невыразима, но которая обосновывает собой всякую выразимую цель.

То же о причине. Молитва рождается не потому, что нужно очищение, нужно осуществление покаяния, нужен покой. Она рождается потому, что рождается. Всё остальное есть лишь то, что приобретается в молитве.

Молитва ведёт к Неприобретаемому.

Исповедь. Я был на исповеди, но не был на Причастии. Как странно, что это мне ни разу не пришло в голову.

***

17

Тьма кромешная дому твоему, Ослоум.

Ты меня опередил. Но вперёд батьки не лезь впредь. Ты затушевал в сознании сорванца по-нятие причастия тайн Врага. Однако оно всплыло-таки в нём. Конечно! Если бы ты мне всё во-время сообщил, этого могло бы и не произойти. Но сейчас бесполезно винить тебя во всём. Нужно что-то делать. Ведь мысль о причастии вызвала в нём и желание причастия.

Твоё основное задание – это погасить желание. Потому что там, где есть желание, там на ум нечего полагаться. Если будешь убеждать сорванца в том, что таинство причастия есть всего-навсего условный символ или знак подлинного причастия вражеских тайн, причём символ и знак, дающие только смысловое, идеальное приобщение ко Врагу, а не субстанциальное, – всё равно это будет бесполезной акцией убеждения. Поэтому, прежде всего, нужно погасить желание, а уж по-том можно обратиться и к идейной стороне вопроса. Желание можно перебить другим желанием. Предоставь возможность сорванцу иной деятельности, иного времяпрепровождения, при этом чтобы это касалось интересов подопечного, его пристрастий, любопытства, в конце концов. Если ты его сманишь в нечто другое как раз в тот момент, когда он уже хотел бы идти в церковь, то это будет очень и очень эффективно. Ибо здесь одно желание перебьёт другое, то есть оно его выпро-водит, вытеснит из души человека, так что его нужно будет рождать заново.

Дорогой мой Ослоум! Причастия вражьих тайн – это, к сожалению, наша гибель. Но не в безусловном смысле этого слова. Гибель – внутрь подопечного; мы же как духи сохраняем своё бытие и даже продолжаем войну против Супостата. Пойми, когда человека приобщается вражьих тайн, он тут же становится частью тела церкви – весь, без остатка, субстанциально. И в нём нам уже нет места, ибо он и Враг – единое целое (помнишь, я тебе говорил специально об идее едино-го целого?). Конечно, он, слава отцу нашему, не преображается окончательно и не становится, как и мы, сущностью, не обремененной грубой материей. Его тело так и остаётся непроницаемым (хо-тя тело его духа – насквозь проницаемо для энергии Врага). И вот это и делает его впоследствии опять доступным для нас. Хотя тело не есть зло, но оно во зле и всё время соприкасается с ним. Зло имеет не только нравственную природу, но, прежде всего, онтологическую, как сказали бы некоторые специализированные животные. Зло есть отрицание другого или стремление подавить его под собой. Но материальное тело как раз и отрицает одним своим существованием всякое ос-тальное тело – во времени и пространстве. Строго говоря, такое материальное отрицание возмож-но только потому, что есть нарушение в сфере смысла, ведь тело есть только воплощение и осу-ществление смысла. Отрицание сначала произошло в сфере смысла, или духа, а потом уже про-явилось как чисто материальное отрицание и отталкивание всего от всего. Враг ведёт к тому, что-бы устранить нарушение в сфере смысла, ибо, приведя в порядок смысл, он тем самым приведёт в порядок и его тело. Всё сущее станет одним живым телом, называемым церковью, хотя каждый сохранит себя как себя, свою единичность. Это непостижимо и в высшей степени авантюристич-но, но именно к этому ведёт наш исконный Враг. И Он об этом решительным образом заявляет в таинстве причастия к Его телу, в котором Он врачует дух людей, их личный смысл, соединяет их духовные тела в одно целое, в одно тело, чтобы, в конце концов, и материя пресуществилась и стала единой плотью. Если ты когда-нибудь смотрел на небо, то ты мог видеть, что оно представ-ляет собой одного человека, одно тело. А ведь в небе, в это мусорной яме, живёт огромное коли-чество сущностей (их больше, чем нас, но некоторым из них просто нет дела до нас, потому мы и держим весь мир у себя), и каждый сохраняет свою единичность. Имей это в виду.

Не будь глуп. Паразит.

*

Дневник

Когда настало время пойти в церковь, меня охватило такое нежелание, что даже, наверное, Будда мне позавидовал бы. Не знаю, как я преодолел это нежелание, но, когда я вошёл в церковь, оно внезапно исчезло. А так ведь сопровождало меня до самых церковных врат. Бесы!..

Причастие – Таинство. Что о нём можно говорить? Всё и ничего. Поскольку всего я не и так смогу сказать, то буду молчать.

Молился после Причастия, когда в церкви уже почти никого не было. Ангел-Храни¬тель был рядом.

Молитва – это труд, дарующий нам радость,

Закалка строгая души,

Полёт, дыхание и умиленья сладость,

Обитель Божией тиши!

***

18

Геенна огненная дому твоему, Ослоум.

Ты летишь прямо в пасть Преисподней Инквизиции. Подумай об этом на досуге. Хотя… хо-тя вряд ли у тебя найдётся время, чтобы подумать. Ведь сейчас нужно действовать и действовать, но тебе ли? Ты мне заявляешь, что ещё ничего не потеряно, что ещё можно чего-то достичь. Мне смешно это от тебя слышать. Лично я считаю, что тебя пора сменить, и пусть кто-нибудь другой, более опытный и сильный, чем ты, занимается этим бессовестным сорванцом. Ибо ты не справил-ся с основной задачей: увести подальше подопечного от молитвенного брызгания слюной. Ведь молитва нагло возвращает человека во вражий стан, а таинство утверждает его в нём. И всё это случилось прямо перед тобой, перед твоим носом и твоими ничего не видящими глазами. Да, ПИ ждёт тебя не дождётся!..

Паразит.

Р/S. Когда тебя будут допрашивать в ПИ и вообще разбирать твоё дело, скажи, что я тебе не помогал.

*

Дневник

Слава Богу!

Кажется, выхожу из болота. То неизвестное, которое мне поначалу казалось, есть не что иное, как новый виток моего бытия.

Жизнь и молитва – одно. Жизнь вне молитвы – это какая-то тень жизни, а не сама жизнь. Антоний Сурожский: Жизнь и молитва совершенно неразделимы.

Я думаю, предмет мысли – всё что угодно. Но главное, чтобы мысль имела внутрь себя свет, освещающий абсолютно всё, – она должна иметь в себе молитву. Только так она сможет осмыс-лить всё, как если бы это всё предстало перед Богом. Перед Его лицом ничто не укроется. Некото-рые могут это понять превратно. Какая-то у вас метафизика получается, – скажут мне. – Нельзя ли как-то иначе? Без молитвы? Вот, наука. Она без Бога легко и просто живёт и развивается. Не ка-жется ли вам, что мысль способна открывать истину и без молитвы? – Нет, мне так не кажется. Думаю, что как поэтический акт может быть равен по своему значению молитвенному действию, так и акт мысли может быть равен молитве. Тогда, – возразят мне, – тем более не надо молитвы, раз мысль сама по себе может быть равна молитве. – Э, нет. Мысль может видеть истину лишь потому, что она молитвенна, а как она может стать молитвенной, если нет молитвы как таковой, молитвы как молитвы? Бытие молитвы есть условие бытия подлинной мысли.

Более того, можно быть безбожником, но мыслить молитвенно и тем самым – не осознавая – служить Богу. (Но таких безбожников – по пальцам пересчитать.) Равно можно быть верующим, но мыслить безбожно. (Таких же – просто не перечислить.) Вот как бывает.

Свой узнаёт свояка издалека. Как Сергий Радонежский и Стефан Пермский узнали друг в друге братьев во Христе, хотя между ними было огромное расстояние.