Прошёл уже год с того времени, как в жизни одного моего друга произошло событие, свидетелем которого я невольно стал. Это событие поразило меня до глубины души, хоть я и молчал об этом и о самом событии долго ничего не мог говорить. Да и нужно ли было говорить? Только теперь, успокоившись и придя в себя, я могу, а главное — хочу рассказать о происшедшем всё по порядку.

Это случилось поздней осенью. Нас было четверо: двое моих старых закадычных друзей, Алексей (о нём мой рассказ) и Олег; один наш приятель, именем Глеб, которого ни я, ни мои друзья вполне не знали, и знакомство наше было слабым; и, наконец, я, Михаил. Прогуливаясь очередной раз по набережной и уже порядком озябши, мы тем не менее горячо обсуждали известные слова Христа: «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». Как всегда, разговор вёл Алексей, и тогда он как-то особенно вдохновенно говорил, и потому мы только изредка задавали ему наши вопросы или делали некоторые замечания. Я и Олег чувствовали настроение нашего друга и давали ему высказаться свободно. Вдруг, перебив на середине речь Алексея, Глеб нетерпеливо, почти с вызовом спросил его:

— Вот ты говоришь красноречиво о том, что христианин должен слова Христа воплощать в жизни. А сам-то ты воплощаешь их?

— Я стремлюсь к этому…

— Ну-ну! А что, если я сейчас тебя ударю по правой щеке, ты мне подставишь другую, чтобы исполнить слова Христа, как ты говоришь?

Алексей внимательно посмотрел Глебу в глаза; у меня сильно забилось сердце, предчувствуя неладное; Олег нахмурился.

— Подставлю, — сказал он.

Глеб резко ударил Алексея.

— Эй, да вы чего! — спохватился было Олег, но как раз прозвучала вторая пощёчина.

Я не выдержал — быстро схватил преступную руку Глеба и сильно сжал её, взволнованно дыша и в негодовании глядя прямо в лицо безумного. Мне казалось, он готов на что-то более мерзкое. Но он только усмехнулся:

— Да ты успокойся. Я ведь не со зла.

Алексей стоял молча и печально смотрел вдоль набережной. Наступило молчание. Олег и я возмущённо, чуть-чуть не гневно глядели на Глеба; он же — то на нас, то на Алексея, становясь всё более нетерпеливым и раздражённым. Наконец, Алексей повернулся и тихо посмотрел прямо в лицо Глеба. Их взгляды повстречались; казалось, происходила борьба, молчаливая, но напряжённая. Никто ничего не говорил.

Не выдержав, Глеб презрительно процедил:

— Святоша!..

Выдернув с силой свою руку из моей (я, признаться, совсем забыл, что всё это время жёстко стискивал его руку в своей), он быстрым шагом удалился от нас.

— Как ты? — участливо спросил Олег.

— Бог с ним… — ответил Алексей, и после мы ещё долго стояли на набережной, каждый по-своему переживая и осмысливая случившееся.

Прошла неделя; вроде бы всё улеглось. Глеб куда-то исчез, и мы с того времени уже не видели его совсем. Да мы почти и забыли про него и про тот случай старались не вспоминать.

В один вечер мы собрались на дому у Олега, где он сообщил нам весть, потрясшую нас глубоко.

— Я тут узнал кое-что… — сказал он. — Глеб пытался кончить жизнь… ну, самоубийством…

Я поморщился, взглянул на Алексея, — он был недвижим и бледен.

— Остался жив, впрочем, — поспешил нас утешить Олег, но осёкся. Последние его слова нас вовсе не утешали. После этого известия мы кое-как пришли в себя, потом заговорили о другом, но провели вечер довольно тяжело.

Спустя ещё некоторое время, я, теперь уже у себя принимая своих друзей, услышал новую весть о Глебе.

— Олег уже знает, ты не знаешь, — Алексей угрюмо обратился ко мне. — Глеб хотел покончить с жизнью…

— Ну так я знаю. Ещё Олег нам сказал об этом у себя, — простодушно ответил я.

— Да нет, ты не понял. Он уже второй раз хотел… — пояснил Олег. — Но у него и на этот раз ничего не вышло…

Я не нашёлся, что ответить, и только нахмурил брови. Этот вечер нам совсем не удался; мы очень скоро расстались.

Не прошло и месяца, как мы узнали, что Глеб всё-таки добился своего. Так же вечером мы собрались у меня — по просьбе Алексея: он хотел сказать нам что-то, по его словам, очень важное.

Мы собрались. Устроившись поудобнее, я и Олег заинтересованно посмотрели на Алексея. Он достал какое-то письмо, небольшого размера, и выложил его на стол. В моей голове мелькнула зловещая мысль. Взглянув на нас, Алексей начал говорить, спокойно и осторожно:

— За день до самоубийства я его видел. (С этими словами мы с Олегом переглянулись.) Он шёл по С-ской улице, никого не замечая вокруг, и вот-вот должен был пройти мимо меня. Я стоял на месте и смотрел, как он постепенно приближается ко мне. Право, я не знал, что мне делать, — как-то странно стал оправдываться перед нами Алексей, — я только стоял и смотрел!.. Вдруг, как будто почуяв моё близкое присутствие, он огляделся по сторонам и… и увидел меня. В трёх-четырёх метрах мы стояли друг от друга. Его лицо мне показалось измождённым, хотя его глаза блестели необыкновенно. Что-то необузданное и дикое было в них. Мы стояли и смотрели друг на друга с минуту. Наконец, я очнулся (именно очнулся!) и хотел было ему сказать, что уже давно не держу на него ничего. Но только произнёс первое слово, как лицо его скривилось в каком-то странном испуге и он быстро развернулся и зашагал от меня, почти побежал. Я стоял неподвижно, смотря ему вослед…

— И ты не догнал его?! — воскликнул я в нетерпении.

Алексей ничего не ответил и даже не посмотрел на меня. Его глаза как-то судорожно бегали по полу; казалось, он что-то искал и не находил. Но тут выражение его лица стало сосредоточенным. Он быстро взял со стола письмо, распечатал его и, сдерживая своё беспокойство, прочёл всё, что там было.

«Это письмо предназначено для Алексея Маленьких.

Я измучен. И, кажется, знаю, почему. Но твоей вины в том нет, и ты об этом не беспокойся…

Я ударил не тебя, — я Христа ударил! Дважды ударил! Я только сейчас понимаю, что я сделал, и уж не могу снести этого… Наверно, ты тогда подумал, что я не верю в Христа, что Христос для меня — что-то вроде мифа или, может быть, выдающегося человека. Этакая историческая личность — в самом благородном смысле этого слова. Тьфу! Глупости! Я в Христа верю как в Бога… хоть бесы тоже веруют и трепещут. Я и спросил-то тебя тогда так язвительно потому, что мне слишком дороги слова Христа. Я не выношу пустое резонёрство по поводу священных предметов!.. Оказалось, что ты не резонёр. Ха-ха!..

Предвижу твой вопрос: да разве можно из-за этого на такое пойти?!

Тебе не понять. Может быть, только на это и можно пойти. А может быть, на это и нужно пойти. Откуда ты знаешь? Ты ведь не был в моей шкуре. Разве ты можешь знать, что твориться в душе человека, который ударил Христа?! А я ударил не тебя, нет. Я именно Христа в тебе ударил! Я ударил по словам Его, а значит, Его ударил. Разве не так? Не ты ли говорил, что Христос и Его слово есть нечто неразделимое? А?..

Но ты не беспокойся — ты ни в чём не виноват. Ты чист. Я всё взвесил. Потому-то и ушёл тогда от тебя на С-ской улице… Если не понимаешь, то и не понимай. Зачем это тебе нужно?..

Если можешь, прости… Я очень страдаю… Ты даже представить не можешь, как я страдаю! Совесть не даёт мне покоя!

Бог меня рассудит…

Глеб.»

Я, как оглушённый, сидел и молчал, глупо, без мысли смотря на это роковое письмо, которое Алексей медленно сворачивал. Олег тоже молчал, потупив взгляд.

— Это не он себя убил, — вдруг как-то загадочно сказал Алексей и посмотрел на нас, так что мы даже вздрогнули. — Это — бесы…

— Да неужто так? — забеспокоился я. Мы переглянулись.

29.01.07.