правда и справедливость
много нелепого в докладе исходящего из положения - "справедливость (правда) воспринималась" - правда внутренний закон, и к справедливости не имеющая отношения, а справедливость действительно внешнее восприятие правового, как относящееся к внешнему положению Тела. Нелепости: "неправовой социальный порядок" ... "ничем не ограниченная власть верховного правителя" ... "соотносили эту правду исключительно с собой и ставили ее и выше права, и даже выше веры" ... "«велика святорусская земля, а правде нигде нет места»), этим словом выражались и некий идеал иного, чем наличный, социального порядка, и критическая оценка этого наличного порядка" ... "понятия о справедливости, выступая как естественное право, корректируют право позитивное (действующую законность)" ... "персонификация правды в образе верховного правителя" ... "Сознание большинства населения России не только доправовое, но и догосударственное или, в лучшем случае, протогосударственное" ... "вопрос о том, каким должно быть государство". "наша «сила в правде»" - пошлость, сказанная Путиным в запальчивости, но не всегда применяемая им, а по случаю, "правда" не вяжется с "наша", для бесполого Тела если только. Если справедливость понимать в правовом, а не в ментальном, то она всегда есть, как истина правового. Справедливость выражаемая ментальным образом не имеет места, исток её внешнее Тела, а не внутренний.
Вне этих трех констант и создаваемого ими социального контекста мне трудно обсуждать тему справедливости и права применительно к России. Эти константы, которым соответствуют ничем не ограниченная власть верховного правителя, подчиненная ему военная машина и репрессивный способ управления социумом, с понятием права принципиально не совместимы. А потому и не дано ему было укорениться ни в политике, ни в бюрократии, ни в сознании и мышлении большинства российских интеллектуалов, ни, тем более, в сознании массовом. Что касается справедливости, то понятие о ней наличествует, в разных сферах жизни, как уточнил Сергей Львович Чижков, проявляясь по-разному, но меня в данном случае интересует только вопрос о том, как это выглядит в отношениях человека и государства. Что же она есть такое?
Со времен послемонгольской Московии она всегда отличалась предельной смысловой размытостью, растворяясь в более широком и тоже размытом понятии «правды». Оно служило, прежде всего, правителям, которые соотносили эту правду исключительно с собой и ставили ее и выше права, и даже выше веры, сакрализируя таким образом свою власть. Эта правда – не синоним правдивости в обыденном ее понимании, не антитеза лжи, а синоним праведности и правоты правителя, что бы и как бы он ни делал. Так она воспринималась и населением, так ее смысл преломлялся в культуре. Но – не только так.
Судя по русским пословицам и поговоркам («велика святорусская земля, а правде нигде нет места»), этим словом выражались и некий идеал иного, чем наличный, социального порядка, и критическая оценка этого наличного порядка, и неопределенность, неконкретность, размытость самого идеала. С его высоты все, что между царем и рядовым человеком (бояре, дворяне, чиновники, судьи, священники), воспринималось тотально неправедным. Но этот идеал и проистекающие из него негативные оценки не имели никакого отношения к праву, они соответствовали доминировавшему морально-репрессивному типу сознания, распространяясь и на юридический закон…
Вопрос из зала:
Правда противостояла закону, я правильно понял?
Игорь Клямкин:
Хорошо, что попросили уточнить. Коллеги уже говорили о том, что право и справедливость вовсе не антиподы, что меняющиеся со временем понятия о справедливости, выступая как естественное право, корректируют право позитивное (действующую законность). Но в том-то и дело, что в России справедливость (правда) воспринималась не чем-то, что существует наряду с правом и в соотнесении с ним, а тем, что ВМЕСТО права, вместо законности, отождествляемой с произволом больших и малых начальников. Отсюда и персонификация правды в образе верховного правителя, что применительно к действиям в отношениях и конфликтах с другими государствами сохраняется и поныне, как остается незыблемым и доверие к интерпретациям властью своих и чужих действий на международной арене. Когда президент Путин объяснял свой крымский успех тем, что наша «сила в правде», он апеллировал к культурному коду, отторгнувшему апелляции мирового сообщества к международному праву.
Сознание большинства населения России не только доправовое, но и догосударственное или, в лучшем случае, протогосударственное. Когда-то это обнаруживало себя в том, что представления о государстве складывались по аналогии с локальными общностями. В чем заключалась программа Пугачева? В том, чтобы перестроить государство по модели казачьего войска. В чем была программа атамана Антонова? В том, чтобы вместо государства создать систему самоуправляющихся общин. После того, как советская власть все локальные общности уничтожила, такие представления о воплощении идеалы правды из культуры ушли. Но и в образовавшемся атомизированном социуме культура эта государственной не стала, а потому и тяготеет по-прежнему к отождествлению государственного порядка с персонифицированной абсолютной властью, защитой от внешних врагов и угроз (армией) и системой наказаний (тюрьмой).
А что мы наблюдаем во времена перемен? Мы наблюдаем, как вопрос о том, каким должно быть государство, как оно может и должно быть институционально перестроено, подменяется вопросом о том, кому должна принадлежать власть. Вспомните признание Олега Басилашвили: «Свою единственную задачу мы видели в том, чтобы привести к власти Бориса Николаевича. После этого мы разошлись по своим рабочим кабинетам»…
Реплика из зала: Так именно и было.
Игорь Клямкин
- Дмитрий Косой
- Для комментирования войдите или зарегистрируйтесь
Философский штурм | Совместное философское творчество © 2006-2014
Сайт представляет собой площадку для функционирования философского интернет-сообщества, участники которого заинтересованы не только в индивидуальном, но и в коллективном философском творчестве.