Открытая масса это масса в собственном смысле слова, которая свободно отдается своему естественному стремлению к росту. Открытая масса не имеет ясного чувства или представления, насколько большой она могла бы стать. Она не привязана ни к какому заранее известному помещению, которое ей требовалось бы заполнить. Ее размер не определен; она склонна расти до бесконечности, а для этого ей нужно лишь одно: больше и больше людей. В этом голом состоянии масса особенно приметна.

Ничего так не боится человек, как непонятного прикосновения. Когда случайно дотрагиваешься до чего-то, хочется увидеть, хочется узнать или по крайней мере догадаться, что это. Человек всегда старается избегать чужеродного прикосновения. Внезапное касание ночью или вообще в темноте может сделать этот страх паническим. Даже одежда не обеспечивает достаточной безопасности: ее так легко разорвать, так легко добраться до твоей голой, гладкой, беззащитной плоти.

Весь этот первый том его автобиографии проникнут историей глубочайшего восхищения -  восхищения матерью. Перед нами портрет одного из великих родителей-наставников, самозабвенного фанатика высокой европейской культуры в эпоху, когда подобных родителей еще не перекрестили в самовлюбленных “тиранов”, а их детей - в “пятерочников”, если использовать филистерский ярлык современности, клеймящей презрением все, что отмечено ранней зрелостью и интеллектуальной страстью. 

В “Происхождении немецкой барочной драмы” Беньямин разбирает обе эти роли на основе своей теории меланхолии. Характерная черта Сатурна - медлительность: “тирана губит вялость эмоций”. “Другая черта Сатурна”, - пишет Беньямин,  -  это “вероломство”.

Культурные герои нашей либеральной и буржуазной цивилизации - антилибералы и антибуржуа. Если это писатели, то они навязчивы, одержимы, бесцеремонны. Убеждают они исключительно силой - даже не тоном личного авторитета или жаром мысли, но духом беспощадных крайностей и в  личности,  и  в  мышлении. Изуверы, кликуши, самоубийцы - вот кто берет на  себя  бремя свидетельствовать об удушающе церемонных временах, в которые мы живем. Все решает тон: трудно верить в  идеи,  изложенные безличным тоном здравого смысла.

"Моисей показан* как прагматичный и абсолютно неверующий человек. Он предлагает изгнать предсказательницу. «Мы откажемся от здравого смысла и будем руководствоваться знамениями? ... Я уважаю веру. Но это чепуха, не имеющая никакого смысла»" - вывод не верен. Моисей прав, потому что с толпой можно работать только знамениями (идеология) и законом, и безликим законом разумеется, потому что толпа безлика, что происходит в России и не только.

Метафизика, с богом или без бога, - вечна, как вечны межчеловеческие  отношения (отношения: любви и ненависти, добра и зла, да и всяких "высоких и низменных порывов") и которым нет никаких аналогов в натуральном мире.

А развитие метафизики в развитии её этики, функциональный смысл (полезность) которой в расширении границ человеческой общности (род, этнос, нация, человечество).

Форма и содержание слабо различаются бесполым Тела, отсюда и философия про фашистскую эстетику. Есть заказчик, а есть принимающий заказ, как-то не учитываются исследователем рыночные отношения. Невозможно же искусству придавать характер служения, это уже совсем пошло, и далеко не политически.