По словам философа и логика С.Л.Катречко, онтологии типизированы на: 1. [Вещную] Аристотеля: мир состоит из вещей; 2. [Атрибутивную] Платона: мир состоит из свойств («идеи»); 3. [Отношений] Витгенштейна: первичны отношения, например единая теория поля, рассматриваемого как «субстанция».
/
Дескрипции эти, однако, не стоят и выеденного яйца. Во-первых, онтологии "даны", следовательно "ущербны", - ведь то, что не "взято", не пребывает в существе своей сути, поскольку не трансцендирует из-себя для "другого". Иное дело со-работничество, когда, флиртуя, вещь показывает плечико уму. Мир "мирится", - бытийствует/ничтожится параллельно, порознь или одномоментно с инстанцией "буквы" в бессознательном. Онтология - соглядатайство и со-бытие пропозиции и прессупозиции, творца и твари. Во-вторых, употребив термин "событие" как "со-бытие", т.е. как некое со-полагающее единство вещей, фактов и предложений, Сергей Леонидович не ввёл новообразованное понятие в "языковую игру". И опять же в его понимании "со-бытие" - это некая "данность", некое наследство, которое свалилось как снег на голову, но не дело рук бытия и ничто, а также ума, который выпестован обоими, но пребывает в средостении, субстантивно не принадлежа ни тому, ни другому. Не признавая негативной онтологии, т.е. следуя по стопам Аристотеля, выдвинувшего запрет мыслить не-сущее и сущее одновременно, в одной и той же парадигме (Met., 1006a30), приняв догмат Стагирита, что не-сущее – есть мышление, спотыкающееся, когда оно ложно, и поднимающееся с колен, когда – истинно, а вовсе не мир, простирающийся за пределами умопостигаемого: τὸ δὲ ὡς ἀληθὲς ὄν, καὶ μὴ ὂν ὡς ψεῦδος, ἐπειδὴ παρὰ σύνθεσίν ἐστι καὶ διαίρεσιν (Met., 1027b15-20), - так вот, уверовав во всё это, мысль С.Л.Катречко оступилась о саму себя и рухнула под тяжестью онтологических обязательств, - так Крис Кельвин в "СОЛЯРИСЕ" Андрея Тарковского, попав на станцию, спотыкается о болтающийся шнурок, а по сути - о своё "бухгалтерское мышление))))
/
Как же вправить вывих в стопе, из-за которого мысль драгоценнейшего С.Л Катречко, хромает на обе ноги? Во-вервых, вернувшись к "Трактату", укажем, что и сам Витгенштейн ошибочно полагал, исходя из линейной физики Ньютона, что "онтологии" даны субъекту, что вещи каузативно указывают друг на друга, и что ум, увязывая их, производит факты. Но, даже если и предположить, что факты порождены инстанцией "буквы" в бессознательном, то [со-бытиями] факты становятся в результате "со-жительства" или "свального греха" бытия-ума-небытия. Витгенштейн топчется у порога негативной онтологии, но так и не осмеливается постучаться в дверь.
/
«О чём невозможно говорить, о том следует молчать» (Людвиг Витгенштейн). Этим фрагментом завершается «логико-философский трактат», но весь corpus текста, по сути, сводится к одному слову: молчи. Но о чём следует молчать? Что значат слова «о чём», «невозможно», «говорить», «следует», «молчать»? В какой степени это предписание, а в какой - констатация бессилия речи исчислить предикаты объекта (язык), так и не ставшего предметом (дискурс о невыразимом).
/
О чём невозможно сказать? Очевидно, о том, что не вертится на кончике языка, точнее – не взбирается ни на кончик языка, ни на кончик пера: о мышлении. И в самом деле, мысль – то, что нельзя объективировать, что всегда - прессупозиция, а не пропозиция. Идея Витгенштейна предельно ясна: невысказываемое/невыразимое не следует облекать в дискурс, но о нём следует мыслить, т.е. чтобы понять небытийствующее, то, что не обзавелось субстратами, cубъектами, предикатами, нужно небытийствовать самому, - пребывать в существе молчания, вопрошая об утаённом. Следует разговорить косноязычие (инкогерентность) речи, бухнувшейся в обморок перед глубиной пропасти, которую вырыл ум, разведя по обе стороны длительность и мысль. Высказывание о существе мысли «есть» мысль, которая, однако, не обнаруживает ни себя саму, ни свой предмет. Мысль о мысли не может быть помыслена по причине своего отсутствия и в мире, и в дискурсе. Надеясь, что, как слепой, выстукивающий улицу, он извлечёт из нечто, спелёнатое ничто, Витгенштейн признал неудачу. Его трактат – попытка хирурга, которому в его летний отпуск пришлось оперировать на ресторанном столике, превратить в ланцеты и зажимы столовое серебро. Но инструменты оказались не подходящими. И Витгенштейн отложил операцию. По словам Рассела философ: «многоречиво распинается о том, что не выразить в словах, тем самым намекая скептикам, что, вероятно, в доме, где обитают языки, существует какая-то потайная дверца, запасный выход» (What causes hesitation is the fact that, after all, Mr Wittgenstein manages to say a good deal about what cannot be said, thus suggesting to the sceptical reader that possibly there may be some loophole through a hierarchy of languages, or by some other exit) (Wittgenstein L. Tractatus Logico-Philosophicus / Introduction by Bertrand Russell. —London, 1922)
/
Дихотомию-антиномию «сказать/показать» киногения снимает в свою пользу. Ведь плёнка говорит о невозможном косвенным образом, - указывая на существенное в объекте, и не давая ему объективирующего определения, которое, вероятно, не способно, как предупреждал Фреге, различить объект и функцию. И в самом деле, различие это нельзя выразить в речи, но можно продемонстрировать работой этих выражений, указывающих пальцем на объекты (имена) и отношения (предикаты). Даймонд [7] 7. Diamond C. Throwing away the ladder: how to read the «Tractatus» // The Realistic Spirit. Wittgenstein, Philosophy, and the Mind. — Cambridge, Mass.: Mit Press, 1991. — P. 179–203.
/
Итак невыразимое/немыслимое существует и это несмотря на утверждение Витгенштейна: то, что выходит за пределы логики, не может быть помыслено и высказано (5.61). Однако, ставя себе целью демонстрацию невозможности метафизики (6.54), Витгенштейн лишь расширил её границы. Мысль, которую нельзя ни помыслить, ни выразить, - есть ничто. А поскольку нет предложений, которые бы не нуждались в уяснении/до-уяснении, то и вопрос о существовании как таковом отдан на откуп языку. Наделённый божественными прерогативами (карать и миловать сущее/не-сущее), язык у Витгенштейна сам решает - какие семантические значения вкладывать в глагол-связку «есть», а каким – от ворот поворот. Так прилагательное, расположенное по обе стороны от связки «есть»: сущее [есть] «сущее»; не–сущее [есть] «не–сущее»; сущее и не–сущее [есть] «обоюдное», возводятся языком в ранг бога. И в самом деле, метаморфоза, ставящая на котурны метафизики служебную, казалось бы, часть речь, имманентна дискурсу с его внутренним априоризмом. К тому же опыт показывает, что квантор существования «есть», или, как его ещё называют, экзистенциальный квантификатор, обладает неуживчивым характером и вовсе не так безобиден, как кажется. Обозначаемый символом логического оператора ∃ (англ. exist – существовать), он «растождествляет» понятие, видоизменяет внутреннюю форму слова, вносит сумятицу (хаос) в речевую норму. Возникает эффект, когда слово, стоящее плечо к плечу с квантором, обнаруживает «инаковость», точно что–то, томящееся внутри его формы, вытолкнуло наружу означаемое, о котором означающее и понятия не имело. Не потому ли из–за квантора «есть» поломано столько копий, что в основе его лежит презумпция «самонаправленной (vectrice d’elle–même) свободы» как окрестил абсолютное знание, прошедшее через горнило философии тождества Шеллинга, Габриэль Марсель [Марсель: 75]. Габриэль Марсель. (2012) О смелости в метафизике. Санкт–Петербург. «НАУКА». С.75. И только в «философских исследованиях» своеволие языка унимает жизнь, диктующая свои правила.
/
Любые пропозиции философии можно выразить с помощью киногении. Язык киногении точен, ясен как язык математики, и при этом он остаётся в поле общеупотребительной лексики.
/
Зримость и однозначность предложений (пропозиций) в киногении делает бессмысленным большинство терминов метафизики, чьи означающие и означаемые в виду речевых аберраций сами нуждаются в уяснениях/доуяснениях. Скажем «Grip (job) - чёрный флажок на штативе, перекрывающий поток света на съёмочный объект, есть инстанция «редактора» в бессознательном, то, что регулирует давление события/факта на интенциональность, чтобы ни излишняя тень (недоэкспонирование), ни излишний свет (переэкспонирование) не лишали ум явления, которому не суждено стать предметом усмотрения/узрения.
/
Киногения делится на то, что в кадре, и то, что за кадром, что топчется, переминаясь с ноги на ногу где-то рядом, отбрасывая в кадр лишь тень своего присутствия. Эта тень, по силуэту которой плёнка опознаёт существо невыразимого/невпредставимого, есть – киноречь.
/
Мир – «тень», отбрасываемая в кадр непредставимым/невыразимым. Киногения – исследует мир по рисунку тени, попавшего в кадр ничто. «Тень» имеет тавтологический, парадоксальный и информативный аспект. "Тень" не дана абсолютно и тотально определённой, она колеблется под воздействием света уясняющего/доуясняющего ума, - таково положение вещей (Sachverhalten).
/
«Тенью» Мiра очерчены со-бытия, имеющие место, случающиеся, но не в следствии каузации/казуации. Киногения фиксирует на плёнку непредставимое/невыразимое - то, что выталкивает в драматургию сюжеты (пропозиции). Со-бытия выводят сущее/не-сущее из "тени" на свет. Мир - соглядатайство (тринокуляр): бытия-ума-небытия.
/
Таким образом, говоря, что «Мир — совокупность Фактов, но не Вещей» (1.1), Витгенштейн наделяет действительно-сущим не отдельно взятую вещь, но вещь, соединённую с другой вещью каузативно, т.е. - факт. Но скорее Мiр — совокупность со-бытий: фактов, установленных киногенией, которая имеет дело с «тенями», отброшенными в кадр (положение вещей (Sachverhalten), попавшими на плёнку (уяснение), чтобы удостоверить наличие того, что незримо присутствует за камерой – предложение (пропозиция), которое не нуждается ни в уяснении, ни в доуяснении...
/
Отсюда, ничего нет: ни бытия, ни ничто, ни обоюдного, включая и мысли об антиномиях, поскольку иное потребовало бы обоснования, о которое сломала зубы Трудная проблема сознания (англ. hard problem of consciousness) Д.Чалмерса. Но автор уже предложил австралийцу "Бритву Кузина", чтобы привести в порядок его пред-нобельский dress code. Это лезвие призвано срезать жировые складки с ума. Его девиз: сознание есть поли–субстратный–поли–субъект или поли–субъектный–поли–субстрат, для обоснования чего мной выдвинуты три фундаментальных требования: принцип субстратной недостаточности; принцип субъектной недостаточности; принцип предикативной недостаточности, смысл которых - сознание нельзя свести ни к каким субстратам-субъектам-предикатам. Ибо сознание есть притворно-сущее, - то, что обретается на кромке Сциллы (бытие) и Харибды (ничто). Таким образом, дорогу к ничто, где мысль у себя дома, ещё только предстоит проложить.
Бритва Кузина – не экономия мышления, а избавление предложений от речевой инкогерентности, речевого ступора, смысловых узлов, вызывающих у мысли дискурс-стресс. И хотя БК регулирует дискурс о сознании, предотвращая иллюзии и ошибочное применение рассудка, т.е. заботится о синтетических предложениях, - сфера применения «бритвы» распространяется на любые речевые и мыслительные практики… Спросят: а не целесообразно ли применить бритву Оккама к самой БК и ей подобным симулякрам? Вопрос резонный. Так и поступим, но лишь – когда бритва притупится, а кремний (точило) юркнет под пол, - туда, где пылятся цыганские булавки и медяки, вышедшие из употребления))). Бритва тогда существенна, когда – ОПАСНА. Но опасные бритвы заменены «станками» конвенционализма, которые не наносят ущерба ни концепциям, ни концептуалистам. Время опасных бритв заброшено на антресоли, - философы или отращивают бороды на манер пифагорейцев, софистов и академиков, или, как просветители, гельятинировавшие предрассудки и «глупцов», щеголяют босыми лицами, как того требует нобелевский dress code.
Сергей Катречко. Не очень понятен изначальный пост и мое в нем упоминание. Он посвящен Витгенштейну, онтологии его ЛФТ? В рамках этой традиции (аналитической) бытийные тонкости (различение бытия и сущего, идей и эйдосоы и др.) ничтожны. Но в моем изначальном тексте (был доклад на платоновской конференции лет 5 назад + доклад год назад на конференции по бытию) я сопоставлял предикатную онтологию Платона (онтология свойств/прилагательных) и "вещную" онтологию Аристотеля (онтология сущности/существительных). Т.е. в схеме "S есть P" Аристотель делает упор (акцент) на S, а Платон - на P (соответственно, Витгенштейн развивает этот платоновский ход в своей онтологии со-бытий; онтология глаголов). Возвращаюсь у Платону. Две интересные особенности его онтологии. 1. Вещь определяется своими свойствами (а от невидимой метафизической "сущности" можно вообще отказаться; анти-субстанционализм совр. онтологии (Рассел), Вещь - это и есть набор свойств: "вот это - белое, твердое...", 2. Реалистическая (не в смысле реализм-номинализм) платоновских идей (или их реалистической функции в мире вещей): идеи как трансцендентальное "основание" свойств вещей: вещи обладают соответствующими свойствами (мел-белый) благодаря "причастности" вещи к идее (мела и белого).
Юрий Кузин. А если вещь, приперев ум к стенке, кричит на ухо: я не "мел" и не "белое", а глокая куздра, которая штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка, Вы и в этом случае будите утверждать обратное? Кто Вас убедил, Сергей Леонидович, что квалиа тождественно вещам? Моя претензия и к Вам и к ЛВ сводится к необоснованности обоими презумпции здравого смысла. Мир не то, что Вы себе помыслили, не логически прояснённая форма предложения, опять же рождённого в логически-упорядоченном уме, знающем свой "метафизический шесток", выведенном за скобки, как "естественная установка", а то, что дано/взято обоюдно: бытием-умом-небытием, т.е. - триединой универсалией-предложением, которое уясняется (до-уясняется) сообща, а не порознь, - отсюда и предложенная мной презумпция "со-бытие" есть поли-субъект-поли-субстрата или поли-субстрат-поли-субъекта. Что до чистоты жанра, т.е. Вашего требования не втягивать в аналитическую философию не свойственную ей проблематику (сущее, не-сущее, бытие, небытие, субъект, объект), то нечем не могу помочь, - появление "Философских исследований" стало ответом на вторжение жизни и спонтанности в логически-выверенные конструкции "Трактата". Ведь чем занимался Витгенштейн, - он исчислял понятия, которыми оперирует бог. Если не видеть, как поступают аналитические философы, ничего предосудительного в признании математикой «существования неосязаемых объектов» (чисел), и готовности мириться с использованием квантора существования как для эмпирических (когнитивно осмысленных) предложений, так и для математических утверждений, то нет и противоречия в вопросе: «Существуют ли воображаемые объекты?» или «Существуют ли на самом деле возможные миры?» Мой ответ: существуют. Где? В средостении сущего и не-сущего, т.е. в уме, который, как квантор, увязывает две реальности: эмпирическую и модальную. Следовательно, и предмет онтологического доказательства реален в той мере, в какой правильно эксплицированы понятия ["существует"] и ["реальность"]. Если пределы применимости слова «существование» расширить, признав за не-эмпирическим опытом право на сущее (как в случае с числом), то отпадёт и большая часть упрёков в неверифицируемости и нефальсифицируемости Ничто.
Применим аналогию: мир Витгенштейна/Катречко - есть всё, что угодно (что происходит, что наличествует, что случается), т.е. - предложение-монстр с бесконечным числом существительных, прилагательных, глаголов. Как известно, аналогия есть сходство двух предметов (групп предметов) в каких-либо свойствах или отношениях, - при этом нельзя упускать из виду, что умозаключения по аналогии более близки к индукции, чем к дедукции. Используем логику аналогии свойств и аналогии отношений. Пусть имеется отношение (iSн) и отношение (yS1e). Тождественно отношения S и S1, при этом [н] не аналогично [e], а [i] не аналогично [y]. В качестве примера аналогии отношений используют планетарную модель атома Резерфорда, которую учёный построил по аналогии отношения между Солнцем и планетами (модель), в одном случае, и атомным ядром и электронами (прототип) — в другом. Итак, невоспринимаемое/немыслимое («то, что ещё не произошло, не будет иметь возможности произойти» Аристотель «Метафизика») - есть предмет воображения, а его результат – воображаемое. Но что питает воображение? Ведь в отличие от эмпирики (предмета науки) воображаемое не опирается на гравитационную постоянную g, на постоянную Планка h, на скорость света c, на прочие физические константы. Воображаемое конституировано эйдетической и интеллектуальной интуицией. Воображаемое, как плод Божественного Ума, выступает каузативом (от лат. causa, «причина», англ. causative «причинный»), который приводит к взрыву актантной деривации, и добавляет к исходной ситуации участника с ролью агенса (и/или причины). Бог/предложение есть Модальность. Воображаемое – и объект познания, и субъект познавания, то, что растреноживает мысль. Воображаемое делится на внутреннее полагание себя, - то, что Карл Ясперс называл Verstehen (нем.гл. понимать, понять, знать, усвоить, осмыслить, сознавать, сообразить), вкладывая в термин - внутреннее сознание собственной умственной активности, самоотчёт обо всех ментальных актах, внутреннюю каузативность/причинность сознания; и внешнее полагание себя, - то, что Карл Ясперс называл Erklären (нем.гл. пояснять, разъяснять, истолковывать, пояснить примером), имея в виду внешнюю каузативность/причинность, которая раскрывается объяснением, внешней демонстрацией. Бог/предложение, таким образом, творит, чтобы объясниться, поведать о внутреннем, ищущем выход вовне. Творение - это овеществление внутренней речи, переход прессупозиции - в пропозиции. Создавая Мир, Бог/предложение редактирует своё полагание Себя, чтобы вывести из небытия существенное Langue, оставив за скобками неупорядоченное, сомнительное, непродуманное Parole. Это вовсе не означает, что Бог/предложение – косноязычен, подвержен сомнениям, заставляющим Его богоборствовать с Собой. Создателя обуревает идея триединства: Теоса, Космоса и Антропоса. Бог не почивает на лаврах, что Ему приписывают, и продолжает эксперименты в Себе, как источнике речи, которая, будучи вечной, неизменной, абсолютно ясной константой, в тоже время является частью Его великой порождающей грамматики (англ. generative grammar), из которой вытанцовываются и сущее и мысль. Так язык абсолютизируется Витгенштейном, занимая место бога в схоластике.
Итак невыразимое/немыслимое существует и это несмотря на утверждение Витгенштейна: то, что выходит за пределы логики, не может быть помыслено и высказано (5.61). Однако, ставя себе целью демонстрацию невозможности метафизики (6.54), Витгенштейн лишь расширил её границы. Мысль, которую нельзя ни помыслить, ни выразить, - есть ничто. А поскольку нет предложений, которые бы не нуждались в уяснении/до-уяснении, то и вопрос о существовании как таковом отдан на откуп языку. Наделённый божественными прерогативами (карать и миловать сущее/не-сущее), язык у Витгенштейна сам решает - какие семантические значения вкладывать в глагол-связку «есть», а каким – от ворот поворот. Так прилагательное, расположенное по обе стороны от связки «есть»: сущее [есть] «сущее»; не–сущее [есть] «не–сущее»; сущее и не–сущее [есть] «обоюдное», возводятся языком в ранг бога. И в самом деле, метаморфоза, ставящая на котурны метафизики служебную, казалось бы, часть речь, имманентна дискурсу с его внутренним априоризмом. К тому же опыт показывает, что квантор существования «есть», или, как его ещё называют, экзистенциальный квантификатор, обладает неуживчивым характером и вовсе не так безобиден, как кажется. Обозначаемый символом логического оператора ∃ (англ. exist – существовать), он «растождествляет» понятие, видоизменяет внутреннюю форму слова, вносит сумятицу (хаос) в речевую норму. Возникает эффект, когда слово, стоящее плечо к плечу с квантором, обнаруживает «инаковость», точно что–то, томящееся внутри его формы, вытолкнуло наружу означаемое, о котором означающее и понятия не имело. Не потому ли из–за квантора «есть» поломано столько копий, что в основе его лежит презумпция «самонаправленной (vectrice d’elle–même) свободы» как окрестил абсолютное знание, прошедшее через горнило философии тождества Шеллинга, Габриэль Марсель [Марсель: 75]. Габриэль Марсель. (2012) О смелости в метафизике. Санкт–Петербург. «НАУКА». С.75. И только в «философских исследованиях», как я уже говорил, своеволие языка унимает жизнь, диктующая свои правила.
Сергей Катречко. Я уже писал Вам, что в логике квантор существования не имеет "бытийного" смысла: это функция выбора из некоторой предметной области (возможно, реально несуществующих предметов, как в случае с художественной литературой/кино).
Юрий Кузин. Да, но кто выбирает, используя квантор как функцию? По Вашему - субъект? А по Витгенштейну - внутреннее априори языка, который им абсолютизируется, - не так ли создаются все онтологии и метафизики, - поскольку берёт на себя роль творца и твари одномоментно. Следовательно квантор существования имеет "бытийный" смысл- он бытие-ум-небытие в их триединстве, точнее - их конвенциональный орган познания, их рука, их экзистенциальный квантификатор.
Комментарии
Бритва Кузина – не экономия мышления, а избавление предложений от речевой инкогерентности, речевого ступора, смысловых узлов, вызывающих у мысли дискурс-стресс. И хотя БК регулирует дискурс о сознании, предотвращая иллюзии и ошибочное применение рассудка, т.е. заботится о синтетических предложениях, - сфера применения «бритвы» распространяется на любые речевые и мыслительные практики… Спросят: а не целесообразно ли применить бритву Оккама к самой БК и ей подобным симулякрам? Вопрос резонный. Так и поступим, но лишь – когда бритва притупится, а кремний (точило) юркнет под пол, - туда, где пылятся цыганские булавки и медяки, вышедшие из употребления))). Бритва тогда существенна, когда – ОПАСНА. Но опасные бритвы заменены «станками» конвенционализма, которые не наносят ущерба ни концепциям, ни концептуалистам. Время опасных бритв заброшено на антресоли, - философы или отращивают бороды на манер пифагорейцев, софистов и академиков, или, как просветители, гельятинировавшие предрассудки и «глупцов», щеголяют босыми лицами, как того требует нобелевский dress code.
Философские тёрки вокруг поста на "ПЛАТОНЕ" https://clck.ru/VPjse
Сергей Катречко. Не очень понятен изначальный пост и мое в нем упоминание. Он посвящен Витгенштейну, онтологии его ЛФТ? В рамках этой традиции (аналитической) бытийные тонкости (различение бытия и сущего, идей и эйдосоы и др.) ничтожны. Но в моем изначальном тексте (был доклад на платоновской конференции лет 5 назад + доклад год назад на конференции по бытию) я сопоставлял предикатную онтологию Платона (онтология свойств/прилагательных) и "вещную" онтологию Аристотеля (онтология сущности/существительных). Т.е. в схеме "S есть P" Аристотель делает упор (акцент) на S, а Платон - на P (соответственно, Витгенштейн развивает этот платоновский ход в своей онтологии со-бытий; онтология глаголов). Возвращаюсь у Платону. Две интересные особенности его онтологии. 1. Вещь определяется своими свойствами (а от невидимой метафизической "сущности" можно вообще отказаться; анти-субстанционализм совр. онтологии (Рассел), Вещь - это и есть набор свойств: "вот это - белое, твердое...", 2. Реалистическая (не в смысле реализм-номинализм) платоновских идей (или их реалистической функции в мире вещей): идеи как трансцендентальное "основание" свойств вещей: вещи обладают соответствующими свойствами (мел-белый) благодаря "причастности" вещи к идее (мела и белого).
Юрий Кузин. А если вещь, приперев ум к стенке, кричит на ухо: я не "мел" и не "белое", а глокая куздра, которая штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка, Вы и в этом случае будите утверждать обратное? Кто Вас убедил, Сергей Леонидович, что квалиа тождественно вещам? Моя претензия и к Вам и к ЛВ сводится к необоснованности обоими презумпции здравого смысла. Мир не то, что Вы себе помыслили, не логически прояснённая форма предложения, опять же рождённого в логически-упорядоченном уме, знающем свой "метафизический шесток", выведенном за скобки, как "естественная установка", а то, что дано/взято обоюдно: бытием-умом-небытием, т.е. - триединой универсалией-предложением, которое уясняется (до-уясняется) сообща, а не порознь, - отсюда и предложенная мной презумпция "со-бытие" есть поли-субъект-поли-субстрата или поли-субстрат-поли-субъекта. Что до чистоты жанра, т.е. Вашего требования не втягивать в аналитическую философию не свойственную ей проблематику (сущее, не-сущее, бытие, небытие, субъект, объект), то нечем не могу помочь, - появление "Философских исследований" стало ответом на вторжение жизни и спонтанности в логически-выверенные конструкции "Трактата". Ведь чем занимался Витгенштейн, - он исчислял понятия, которыми оперирует бог. Если не видеть, как поступают аналитические философы, ничего предосудительного в признании математикой «существования неосязаемых объектов» (чисел), и готовности мириться с использованием квантора существования как для эмпирических (когнитивно осмысленных) предложений, так и для математических утверждений, то нет и противоречия в вопросе: «Существуют ли воображаемые объекты?» или «Существуют ли на самом деле возможные миры?» Мой ответ: существуют. Где? В средостении сущего и не-сущего, т.е. в уме, который, как квантор, увязывает две реальности: эмпирическую и модальную. Следовательно, и предмет онтологического доказательства реален в той мере, в какой правильно эксплицированы понятия ["существует"] и ["реальность"]. Если пределы применимости слова «существование» расширить, признав за не-эмпирическим опытом право на сущее (как в случае с числом), то отпадёт и большая часть упрёков в неверифицируемости и нефальсифицируемости Ничто.
Применим аналогию: мир Витгенштейна/Катречко - есть всё, что угодно (что происходит, что наличествует, что случается), т.е. - предложение-монстр с бесконечным числом существительных, прилагательных, глаголов. Как известно, аналогия есть сходство двух предметов (групп предметов) в каких-либо свойствах или отношениях, - при этом нельзя упускать из виду, что умозаключения по аналогии более близки к индукции, чем к дедукции. Используем логику аналогии свойств и аналогии отношений. Пусть имеется отношение (iSн) и отношение (yS1e). Тождественно отношения S и S1, при этом [н] не аналогично [e], а [i] не аналогично [y]. В качестве примера аналогии отношений используют планетарную модель атома Резерфорда, которую учёный построил по аналогии отношения между Солнцем и планетами (модель), в одном случае, и атомным ядром и электронами (прототип) — в другом. Итак, невоспринимаемое/немыслимое («то, что ещё не произошло, не будет иметь возможности произойти» Аристотель «Метафизика») - есть предмет воображения, а его результат – воображаемое. Но что питает воображение? Ведь в отличие от эмпирики (предмета науки) воображаемое не опирается на гравитационную постоянную g, на постоянную Планка h, на скорость света c, на прочие физические константы. Воображаемое конституировано эйдетической и интеллектуальной интуицией. Воображаемое, как плод Божественного Ума, выступает каузативом (от лат. causa, «причина», англ. causative «причинный»), который приводит к взрыву актантной деривации, и добавляет к исходной ситуации участника с ролью агенса (и/или причины). Бог/предложение есть Модальность. Воображаемое – и объект познания, и субъект познавания, то, что растреноживает мысль. Воображаемое делится на внутреннее полагание себя, - то, что Карл Ясперс называл Verstehen (нем.гл. понимать, понять, знать, усвоить, осмыслить, сознавать, сообразить), вкладывая в термин - внутреннее сознание собственной умственной активности, самоотчёт обо всех ментальных актах, внутреннюю каузативность/причинность сознания; и внешнее полагание себя, - то, что Карл Ясперс называл Erklären (нем.гл. пояснять, разъяснять, истолковывать, пояснить примером), имея в виду внешнюю каузативность/причинность, которая раскрывается объяснением, внешней демонстрацией. Бог/предложение, таким образом, творит, чтобы объясниться, поведать о внутреннем, ищущем выход вовне. Творение - это овеществление внутренней речи, переход прессупозиции - в пропозиции. Создавая Мир, Бог/предложение редактирует своё полагание Себя, чтобы вывести из небытия существенное Langue, оставив за скобками неупорядоченное, сомнительное, непродуманное Parole. Это вовсе не означает, что Бог/предложение – косноязычен, подвержен сомнениям, заставляющим Его богоборствовать с Собой. Создателя обуревает идея триединства: Теоса, Космоса и Антропоса. Бог не почивает на лаврах, что Ему приписывают, и продолжает эксперименты в Себе, как источнике речи, которая, будучи вечной, неизменной, абсолютно ясной константой, в тоже время является частью Его великой порождающей грамматики (англ. generative grammar), из которой вытанцовываются и сущее и мысль. Так язык абсолютизируется Витгенштейном, занимая место бога в схоластике.
Итак невыразимое/немыслимое существует и это несмотря на утверждение Витгенштейна: то, что выходит за пределы логики, не может быть помыслено и высказано (5.61). Однако, ставя себе целью демонстрацию невозможности метафизики (6.54), Витгенштейн лишь расширил её границы. Мысль, которую нельзя ни помыслить, ни выразить, - есть ничто. А поскольку нет предложений, которые бы не нуждались в уяснении/до-уяснении, то и вопрос о существовании как таковом отдан на откуп языку. Наделённый божественными прерогативами (карать и миловать сущее/не-сущее), язык у Витгенштейна сам решает - какие семантические значения вкладывать в глагол-связку «есть», а каким – от ворот поворот. Так прилагательное, расположенное по обе стороны от связки «есть»: сущее [есть] «сущее»; не–сущее [есть] «не–сущее»; сущее и не–сущее [есть] «обоюдное», возводятся языком в ранг бога. И в самом деле, метаморфоза, ставящая на котурны метафизики служебную, казалось бы, часть речь, имманентна дискурсу с его внутренним априоризмом. К тому же опыт показывает, что квантор существования «есть», или, как его ещё называют, экзистенциальный квантификатор, обладает неуживчивым характером и вовсе не так безобиден, как кажется. Обозначаемый символом логического оператора ∃ (англ. exist – существовать), он «растождествляет» понятие, видоизменяет внутреннюю форму слова, вносит сумятицу (хаос) в речевую норму. Возникает эффект, когда слово, стоящее плечо к плечу с квантором, обнаруживает «инаковость», точно что–то, томящееся внутри его формы, вытолкнуло наружу означаемое, о котором означающее и понятия не имело. Не потому ли из–за квантора «есть» поломано столько копий, что в основе его лежит презумпция «самонаправленной (vectrice d’elle–même) свободы» как окрестил абсолютное знание, прошедшее через горнило философии тождества Шеллинга, Габриэль Марсель [Марсель: 75]. Габриэль Марсель. (2012) О смелости в метафизике. Санкт–Петербург. «НАУКА». С.75. И только в «философских исследованиях», как я уже говорил, своеволие языка унимает жизнь, диктующая свои правила.
Сергей Катречко. Я уже писал Вам, что в логике квантор существования не имеет "бытийного" смысла: это функция выбора из некоторой предметной области (возможно, реально несуществующих предметов, как в случае с художественной литературой/кино).
Юрий Кузин. Да, но кто выбирает, используя квантор как функцию? По Вашему - субъект? А по Витгенштейну - внутреннее априори языка, который им абсолютизируется, - не так ли создаются все онтологии и метафизики, - поскольку берёт на себя роль творца и твари одномоментно. Следовательно квантор существования имеет "бытийный" смысл- он бытие-ум-небытие в их триединстве, точнее - их конвенциональный орган познания, их рука, их экзистенциальный квантификатор.