"Истинное, это — действительное" - "истинное" соответствует заявленному, а не действительному, предложение - заявленное, и в этом смысле истинное, и потому истинное - это соответствующее чему-либо считающемуся таким, что прямого отношения к действительности не имеет, к идеологии только. Само "истинное" бессмысленно, так как истина не имеет признака, а значит истина и вне мышления. Истина понимается просто, как принятие чего-либо за таковое индивидом, а значит общей истины нет, но есть истина единого, где признаётся индивид, а значит истина относиться к праву только если. Сейчас индивид не признаётся законом, если связан обязательствами, а значит нет и истины в праве, и в том смысле что индивид к праву причастен не прямо как действующий субъект права, а косвенно, в довлеющем над ним "законе", тут истинное Хайдеггера как действительное, а не заявленное. "Принять участие в осуществлении этой задачи — истинная радость" - радость от реализации объекта сопротивления и ключ к пониманию истинного, отсюда истинное Хайдеггера - как действительное, и как подспудное, а это означает что Истину Хайдеггер не принимает, а создаёт, получается творимое для него истинное. Хайдеггер и выступает в философии как новатор, творец, но это говорит о слабости его философии, а не о силе, своего догмата у него нет, который был бы указан всем, может ясен, а оставлены вопросы. Философ и отличается от мыслителя своей идеей, догматом, а не общими рассуждениями по поводу, и все его рассуждения только комментарии к чему-то, и достаточно тёмно изложенные для внимающего. "истинность настоящего золота не может быть уже оправдана его действительностью" - разве возможна истинность "предмета" прямо не относящегося к индивиду, а значит здесь обычная спекуляция вокруг ценности, и также банальная идея, что истинность зависима от ценности, хотя связи тут никакой нет, и истинное при индивиде только, а предмет всегда за пределами истинного, и как инструмент индивида. "Возможность истины человеческого познания, если все сущее является "сотворенным", основывается на том, что вещь и предложение равным образом отвечают требованиям идеи" - а тут обычная идеология, фикция, познание за пределами истинного, как возможное, и где идея не соответствует реальности индивида. [предметная истина означает совпадение наличной вещи с "разумным" понятием ее сущности] - проблема истины у Хайдеггера слабо разработана, во первых сущность и истина никак не связаны, так как сущность вне истины, если истина то, что может быть познано, и принято, сущность же непознаваемая. Хайдеггер всё ещё в прошлом философии, где разумность индивида никак не связана с единым Тела, и где сущность берётся в традиции Гегеля, как истина бытия, и что уже предвещало конец метафизики. Если разумность не связана с единым Тела индивида, то расплывается, значит вопрос об истине закрыт. Поэтому консервативность взглядов на индивида, социум, и близка всем классическим философам, ведь если мыслить за толпу как они, то индивид как источник истины оказывается всегда уже в тени мысли. Хайдеггер думает истину надо искать, тогда как она только принимается, как догмат, а познаются научные истины, которые значения для индивида уже не имеют, как истины частного только значения. Почему христианство простояло 2000 лет, а потому что было принято как догмат, а не познано вовсе. Индивид - единственный, и равен всему, что посчитает равным себе, если толпе, то исчезает как индивид, а если равен себе, то вбирает в себя и толпу как феномен равного себе, что и надо принять как догмат, а познать такое невозможно, так как никаких оснований природа биопола тому не даёт, и потому философы были беспомощны в вопросе истины, и на поиски чего потратили столько усилий. Если истина принадлежит единому Тела индивида, то истинное уже не имеет значения как социальное, так как никогда не покидает индивида, а значит в сфере социума, права в нём, не имеет и влияния.

Что же понимают под "истиной"? Под этим возвышенным и в то же время стертым и тупым словом "истина" имеется в виду то, что делает истинное истинным. Что представляет собою нечто истинное? Мы говорим, например: "Принять участие в осуществлении этой задачи — истинная радость". Мы имеем в виду: это неподдельная, действительная радость. Истинное, это — действительное. Так мы говорим о неподдельном золоте в отличие от фальшивого. Фальшивое золото в действительности не то, чем оно кажется. Оно — только "кажимость" и поэтому недействительно. Недействительное обычно противопоставляется действительному. Но ведь мнимое золото — это также нечто действительное. Поэтому скажем яснее: действительное золото это — настоящее золото. "Действительно" же как то, так и другое, как настоящее золото, так, и не в меньшей мере, и имеющее хождение ненастоящее. Следовательно, истинность настоящего золота не может быть уже оправдана его действительностью. Снова возникает вопрос: что называется в данном случае истинным и настоящим? Настоящее золото это такое действительное, действительность которого согласуется с тем, что мы "собственно" уже заранее всегда понимаем под словом "золото". И, наоборот, там, где мы предполагаем фальшивое золото, мы говорим: Здесь что-то не то. Напротив же, относительно того, что является тем, "что оно есть", мы замечаем: Это то. Вещь та. Однако слово "истинный" мы относим не только к действительной радости, настоящему золоту, сущему; истинным мы называем не только все сущее, но истинным или ложным мы называем прежде всего наши высказывания о сущем, которое само по своему характеру может быть настоящим или ненастоящим, выступая в той или иной форме в своей действительности. Высказывание является истинным, если то, что оно подразумевает и о чем говорит, согласуется с вещью, о которой высказывается данное суждение. Также и здесь мы говорим: Это правильно. Но теперь уже правильно является не вещь, а предложение. Будь это вещь или предложение, истинно то, что правильно, истинное — это согласующееся. Быть истинным и истина означают здесь согласованность, а именно согласованность двоякого рода: с одной стороны, совпадение вещи с тем, что о ней мыслилось раньше, и с другой стороны, совпадение мыслимого в высказывании с вещью. Этот двойственный характер согласования отражает традиционное определение сущности истины: veritas est adaequatio rei et intellectus. Это может означать: Истина есть приравнение вещи к познанию. Но это может также говорить следующее: Истина есть приравнение познания к вещи. Действительно, приведенное определение сущности обычно дают в формуле: veritas est adaequatio intellectus ad rem. Однако, так понимаемая истина, истина предложения, возможна только на основе истины вещей: adaequatio rei ad intellectum. Оба понятия сущности veritas всегда подразумевают ориентацию по… и мыслят вместе с тем истину как правильность. Однако речь идет не о простом переходе одного в другое. Более того, intellectus и res — в каждом отдельном случае имеется в виду различное. Чтобы убедиться в этом, мы должны свести привычную формулу, принятую для определения понятия истины к ее ближайшему (средневековому) источнику. "Veritas als adaequatio rei ad intellectum" — заключает в себе не трансцендентную идею Канта, согласно которой "предметы считаются с нашим познанием", — эта идея возникла уже позднее и стала возможной лишь благодаря признанию субъективности человеческого существа, — а теологическую веру христианства в то, что вещи, если они существуют в том виде, каковы они суть, существуют только постольку, поскольку они, будучи когда-то созданы, как таковые (ens creatum), соответствуют предначертанной в intellectus divinus, т. е. в духе божием, idea, и поэтому отвечают требованиям идеи (правильны) и в этом смысле являются "истинными". Ens creatum есть также intellectus humanus, который как данная богом человеку способность является достойным его idea. Но рассудок удовлетворяет требованиям идеи только благодаря тому, что он в своих предложениях осуществляет приравнивание мысли к вещи, которая, в свою очередь, сообразуется с idea. Возможность истины человеческого познания, если все сущее является "сотворенным", основывается на том, что вещь и предложение равным образом отвечают требованиям идеи и поэтому соотносятся друг с другом в единстве божественного созидания. Veritas как adaequatio rei [creandae] ad intellectum [divinum] дает свободу для veritas как adaequatio intellectus [humani] ad rem [creatam]. Veritas в сущности всегда подразумевает convenientia, соглашение сущего — как сотворенного — с творцом, "согласие" на основе согласованности божественного порядка. Но этот порядок, если выбросить из него идею сотворения мира, можно представить себе, наконец, в общей и неопределенной форме так же, как мировой порядок. Вместо теологического представления о творческом акте предполагается планомерность всех предметов через мировой разум, который сам устанавливает себе законы, а поэтому и претендует на непосредственную доступность своих свершении (на то, что считают "логическим"). То, что истинность предложения состоит в правильности высказывания, больше не требует никакого особого обоснования. Даже и в том случае, когда делают напрасные попытки объяснить происхождение правильности, ее ставят условием как сущность истины. Подобным образом предметная истина означает совпадение наличной вещи с "разумным" понятием ее сущности. Создается видимость, что это определение сущности истины как будто бы остается независимым от толкования сущности бытия всего сущего, которое включает в себя соответствующее толкование сущности человека как носителя и исполнителя. Так формула сущности истины (veritas est adaequ-atio intellectus et rei) приобретает свою ясную для всех обычную значимость. Во власти простоты данного понятия истины едва обращают внимание на эту простоту как нечто само собою разумеющееся в его существе: также воспринимают как нечто само собою разумеющееся и то, что истина имеет свою противоположность и что имеется также неистина. Неистинность предложения (неправильность) есть несогласованность высказывания с вещью. Неистинность вещи (неподлинность) означает несовпадение сущего со своей сущностью. Неистинность можно каждый раз понимать как несовпадение. Последнее выпадает из сущности истины. Поэтому там где имеет значение восприятие чистой сущности истины, неистинность, как противоположность истины, может быть устранена. Но требуется ли вообще особое освещение сущности истины? Не достаточно ли представлена чистая сущность истины в том общезначимом понятии, которое не обременено никакой теорией и защищено своей простотой. Если мы к тому же примем такое сведение истинности предложения к истинности вещей за то, что оно показывало вначале, за теологическое объяснение, и если мы получим в чистом виде философское определение, оградив его от вмешательства теологии, и ограничим понятие истины истинностью предложения, то мы встретимся также, если не с древнейшей, то с древней традицией мышления, согласно которой истина есть согласованность высказывания с вещью. Что остается теперь еще неясным, если предположить, что мы знаем, что означает согласованность высказывания с вещью? Знаем ли мы это?
Хайдеггер. О сущности истины. 1. Привычное понятие истины