Кант и Беркли
«Природа творит, но не знает, в то время как, высшая душа знает, но не творит». Плотин
"представленной творцами Упанишад и Платоном, относительно природы реальности" - и если реальность непознаваемая в философии, то зачем знать природу её. Чувство и ощущение надо разводить, первое относится к опыту, а второе к познанию, а в единении относятся к умозаключению, и к сфере философии. Познание не относится к философии, так как имеет общее и частное вне единого. Познание отнесём к входящей стихии бесполого Тела, а чувство - к принимающей, и взаимодействие стихий бесполого Тела образует возможность некоего единого. Объект образуется как абстракция и не имеет отношения к субъекту, и Кант прав, а не Беркли, считающий важным субъект, субъект не существует как и объект, это абстракции. Субъект и объект в сознании никак не связаны, это возможно в мышлении только, и если брать шизоида, где всегда есть дуализм сознания, то тут важно отличать больного от сумасшедшего, первый чувствует, а второй ощущает, первый не имеет субъект, только "объект", а второй имеет субъект для представляемого "объекта". Если сказано в США и Евросоюзе, что Россия совершила агрессию, то так может сказать только сумасшедший, представляющий "объект" на который было совершено нападение, а к нему и "субъект", иначе зачем и "объект", а если мыслить не голыми абстракциями, надо представить что такое суверен, объект или субъект, и на самом деле, ни то, ни другое, а третье, и которое конечно сумасшедший представить не мог в состоянии возбуждения. Возмём больного шизофренией, и если его бить, что наверно где-то делалось, то таковой не чуствует агрессии. Спросят, а что такое агрессия, это неконтролируемое поведение, если дать частное определение, а в едином такового нет, ведь суверен относится к единому, а не к придуманному на скорую руку субъекту или объекту, и агрессия неприменима к суверену, а к США и Евросоюзу применима, так они ведут себя не как суверены, а как возбуждённые лидеры этих стран, тогда как суверен может быть в безопасности, или в опасности, и только. Ясно шайка-лейка не может представлять суверен, а суверенитет - это фикция, если суверен не имеет свойств, и потому США и ЕС представляя суверена в круговой поруке вокруг себя и сеют идиотизм, и неадеватность, поэтому большинство идиотов заточены на "территорию", а о суверене никто ничего не говорит по существу, и наши политики всё время говорят о суверенитете, и их некому поправить, кругом идиоты думающие также, поэтому и некому осуждать США и ЕС, нет инструмента к этому, понятий, а у аферистов от этих групп есть. Находящееся в едином, то есть суверен, может быть только с подобным продолжать оставаться в едином, и это пара суверенов находящихся к конфликте, а если находится третья сторона, то это не суверен, а интерес уже. Помогать одной стороне в ущерб другой, значит выйти из понимания международного, и войти в обстоятельства мира, как общего пространства, и что возможно в случае осуждения стороны в антигуманном ведении войны. Ничего этого мы не видим со стороны содома западного, и голосов осуждения также не наблюдается, идиотизм. Когда говорят что сама война антигуманная, а значит можно делать всё что угодно, это идиоты и пацифисты, и если невозможно судить о едином, оно и непознаваемое, а принимаемое, и только как есть, и в идиоте также. Война тоже относится к единому, и где пара, а значит и о ней нельзя ничего сказать, а только анализировать вводные обстоятельста и делать правильные выводы, а значит у третьей стороны есть соображения по войне, которые скрываются для публики мировой, но нашими политиками они обозначены, а значит многое зависело от президента что делать в ответ, но на Западе хорошо знают Путина как лирика, и поэтому особо не боятся его действий, другой мог повести себя иначе, и до ядерного гриба дойти над Киевом, и "братство" не помогло бы. Американцы очень расчётливые аферисты, что правят конечно, и изучали толстые учебники по психологии, и ведь все разговоры про Путина диктатора ловко были надуманы, и навязывались мировой публике на веру, потому ещё Путину приходиться сейчас расшаркиваться перед всеми холуями работающими на доллар и США. Байден и к Си применил фишку Диктатор, видимо у них налаженная система в подходе и работе с идиотами.
Если мы будем следовать Канту в духе и истине его учения, то нам станет ясно, сколь поразительно его согласие с вековой человеческой мудростью, некогда представленной творцами Упанишад и Платоном, относительно природы реальности. Соединенные в общий хор голоса последних удостоверяют нас в том, что предъявленный нашему взор мир не имеет в себе самом истинного бытия, почему познание его есть не познание вовсе, но постоянно ускользающий от нас мираж — стало быть, настоящее познание относится к тому, что постигается совершенно иным путем, нежели тем, что предлагается нашим внешним чувством, имеющим дело не с реальностью вовсе, но с видимостью. Упанишады таковую видимость именуют «майей», Платон — «миром теней». Однако же ни та философия, ни другая нисколько не умаляют физическую реальность этого мира, но отказывают ему в реальности метафизической, которой только и отдается предпочтение в сравнении с маревом нескончаемого и внутренне пустого становления. Выражаясь языком Канта, трансцендентальная идеальность этого мира нисколько не отменяет его эмпирической реальности, но прекрасно с таковой согласуется.
Суть дела сводится к следующему. Кант исходит из того допущения, что нашему чувству соответствует вне нас находящийся предмет, но в обосновании этого взгляда он являет в итоге пример ложного заключения из верной посылки. Убоявшись обвинений в берклеевском идеализме, наш философ выдает свое идеалистическое воззрение за односторонне формальный идеализм, из которого необходимым образом следует, что содержание опыта должно иметь своей причиной нечто такое, что, соответствуя ощущениям, остается при этом в стороне как от представляемости, так и от форм воззрения, т.е. пространства и времени. Таким путем у нас выходит некая вещь вне нас, которая не может быть сведена ни к вещи самой по себе, ни к вещи для нас. Ясно, что таковая «вещь вне нас» есть не более чем гибрид, получаемый в результате скрещивания характерных признаков того, от чего Кант это уродливое детище так старательно отмежевывает, т.е. от вещи самой по себе и явления. От собственно явления этот выводок получает характеристику действительного предмета, причиняющего известные ощущения в органах наших чувств, а от вещи самой по себе — непредставимость и, соответственно, несводимость к формам воззрения. Всякий, кто лишен на сей счет предубеждения, поймет, что Кант выдает здесь «деревянное железо». Но последующее развитие надлежащей мысли, всей своей тяжестью падающее на 2-е издание «Критики чистого разума» вкупе с его «Опровержением идеализма», убедительно показывает, что объективная действительность, существующая вне зависимости от нашего восприятия и познающаяся лишь как явление, есть именно вещь сама по себе, которую сам Кант менее всего хотел причислять к объектам, хотя и не был свободен от такового причисления.
Итак, хотим мы того или нет, но буква кантовского учения повествует о вещи аж в трех значениях: 1) вещь для нас (явление); 2) вещь вне нас (предмет явления); 3) вещь сама по себе. Первая есть не что иное, как впечатления, доставляемые нашей чувственности, которой в свою очередь приписываются формы воззрения. Вторая означает нечто такое, что составляет причину получаемых нами впечатлений, но при этом не сводится к явлению именно ввиду своей независимости от форм воззрения. Третья и вовсе стоит вне всякой познаваемости, представляя собою тайну, безнадежно сокрытую для нас мраком неведения. Я сомневаюсь в том, что Кант мог вполне-таки отчетливо мыслить себе такой предмет, который остается как бы за кадром познавательного процесса, составляя при этом необходимое основание нашего опыта.
Кант оттого противопоставляет свой формальный идеализм материальному идеализму Беркли, что для последнего объект вообще целиком и полностью обусловлен субъектом, между тем как для первого не субъектом, а только прирожденными ему формами воззрения обусловливается не объект даже, но способ явления объекта.
Вся разница состоит лишь в том, что идеализм Канта относится к идеализму Беркли в качестве необходимого дополнения, ибо если берклеевский идеализм сводит пространство к одним только нашим ощущениям, то кантовский идеализм выдает пространство вместе со временем за прирожденную нашей мысли форму эмпирического воззрения. Даже более того, Кант, оставаясь последовательным, утверждает, что о вещах вне нас приходится говорить постольку, поскольку они относятся в качестве содержания к одной из форм нашего воззрения, а именно к пространству. Таким образом, соответствующий нашему чувству предмет есть представление, данное в формах эмпирического воззрения, а потому ничто, отличное от такового представления, не может быть допущено в качестве внешней причины наших ощущений. В 1-м издании критики разума, характеризующемся выгодным отличием от 2-го издания, наш философ решительно следует Беркли в том заявлении, что разделение предмета и представления ни на чем не основано, ибо предмет всегда есть нечто только через соответствующее ему представление, но стоит же взять их отдельно, то не остается ничего, кроме пустого ноля.
https://www.topos.ru/article/ontologicheskie-progulki.. Дух и буква кантовской философии
Суть дела сводится к следующему. Кант исходит из того допущения, что нашему чувству соответствует вне нас находящийся предмет, но в обосновании этого взгляда он являет в итоге пример ложного заключения из верной посылки. Убоявшись обвинений в берклеевском идеализме, наш философ выдает свое идеалистическое воззрение за односторонне формальный идеализм, из которого необходимым образом следует, что содержание опыта должно иметь своей причиной нечто такое, что, соответствуя ощущениям, остается при этом в стороне как от представляемости, так и от форм воззрения, т.е. пространства и времени. Таким путем у нас выходит некая вещь вне нас, которая не может быть сведена ни к вещи самой по себе, ни к вещи для нас. Ясно, что таковая «вещь вне нас» есть не более чем гибрид, получаемый в результате скрещивания характерных признаков того, от чего Кант это уродливое детище так старательно отмежевывает, т.е. от вещи самой по себе и явления. От собственно явления этот выводок получает характеристику действительного предмета, причиняющего известные ощущения в органах наших чувств, а от вещи самой по себе — непредставимость и, соответственно, несводимость к формам воззрения. Всякий, кто лишен на сей счет предубеждения, поймет, что Кант выдает здесь «деревянное железо». Но последующее развитие надлежащей мысли, всей своей тяжестью падающее на 2-е издание «Критики чистого разума» вкупе с его «Опровержением идеализма», убедительно показывает, что объективная действительность, существующая вне зависимости от нашего восприятия и познающаяся лишь как явление, есть именно вещь сама по себе, которую сам Кант менее всего хотел причислять к объектам, хотя и не был свободен от такового причисления.
Итак, хотим мы того или нет, но буква кантовского учения повествует о вещи аж в трех значениях: 1) вещь для нас (явление); 2) вещь вне нас (предмет явления); 3) вещь сама по себе. Первая есть не что иное, как впечатления, доставляемые нашей чувственности, которой в свою очередь приписываются формы воззрения. Вторая означает нечто такое, что составляет причину получаемых нами впечатлений, но при этом не сводится к явлению именно ввиду своей независимости от форм воззрения. Третья и вовсе стоит вне всякой познаваемости, представляя собою тайну, безнадежно сокрытую для нас мраком неведения. Я сомневаюсь в том, что Кант мог вполне-таки отчетливо мыслить себе такой предмет, который остается как бы за кадром познавательного процесса, составляя при этом необходимое основание нашего опыта.
Кант оттого противопоставляет свой формальный идеализм материальному идеализму Беркли, что для последнего объект вообще целиком и полностью обусловлен субъектом, между тем как для первого не субъектом, а только прирожденными ему формами воззрения обусловливается не объект даже, но способ явления объекта.
Вся разница состоит лишь в том, что идеализм Канта относится к идеализму Беркли в качестве необходимого дополнения, ибо если берклеевский идеализм сводит пространство к одним только нашим ощущениям, то кантовский идеализм выдает пространство вместе со временем за прирожденную нашей мысли форму эмпирического воззрения. Даже более того, Кант, оставаясь последовательным, утверждает, что о вещах вне нас приходится говорить постольку, поскольку они относятся в качестве содержания к одной из форм нашего воззрения, а именно к пространству. Таким образом, соответствующий нашему чувству предмет есть представление, данное в формах эмпирического воззрения, а потому ничто, отличное от такового представления, не может быть допущено в качестве внешней причины наших ощущений. В 1-м издании критики разума, характеризующемся выгодным отличием от 2-го издания, наш философ решительно следует Беркли в том заявлении, что разделение предмета и представления ни на чем не основано, ибо предмет всегда есть нечто только через соответствующее ему представление, но стоит же взять их отдельно, то не остается ничего, кроме пустого ноля.
https://www.topos.ru/article/ontologicheskie-progulki.. Дух и буква кантовской философии
- Дмитрий Косой
- Для комментирования войдите или зарегистрируйтесь
Философский штурм | Совместное философское творчество © 2006-2014
Сайт представляет собой площадку для функционирования философского интернет-сообщества, участники которого заинтересованы не только в индивидуальном, но и в коллективном философском творчестве.