Снова вернёмся к чудовищному примеру Кантовской «моральности» — правдивый ответ на вопрос злодеев, где спрятался друг. Появились соображения, как Кант дошёл до жизни такой. 

  1. Этот пример — кантовский ответ адептам «морального чувства» в лице Шефтсбери, Хатчесонв, Юма. Последние утверждали априорного наличия последнего в человеке. 

   Кант тоже конституировал присутствие последнего, правда в качестве «чувства уважения к моральному закон». Если для первых наличие этого чувство необусловлено ничем, то для Канта оно обусловлено рациональным принятием категорического императива, вызвано исключительно последним. Если первые допускали удовлетворения при действии на основе морального чувства, то для Канта это было недопустимым: моральное чувство ценно само по себе, и принятие его ничего приятного субъекту приносить не должно.    

   В связи с этим можно предположить — в кейсе «приятель и злодеи», — что обычное моральное чувство, совесть, говорит, что нужно соврать и спасти друга. Но Кант, не соглашаясь с этим, предписывает «прогнать по критерию соответствия КИ» это чувство, и после этого отвергнуть, поскольку в ее основе лежит недопустимая ложь, не могущая стать законом для общества. В итоге, Кант приносит в жертву друга для доводов в пользу своей критики прежней моральной теории. 

   2. Возможно и иное объяснение — объяснение снова с опорой на утилитаризм. А именно: правда как предполагаемый всеобщий закон приоритетнее спасения друга от злодеев потому, что в первом случае «добра» обществу будет больше, чем во втором, в силу того, что благ при условии «всех говорящих правду» несоизмеримо больше, чем зла по причине значительно меньшей распространенности обстоятельств «погони злодеев за приятелям прятавших его». Да и будут ли злодеи в «правдивом обществе»? 

   То есть даже если в мыслях Канта и присутствовала ценностная дилемма: правда или спасение, — и то, и то соответствовало критерию КИ, — но правда оценивалась как более эффективная в утилитаристском плане, чем спасение.            

   3. Сам же Кант, как известно, выбрал в качестве эксплицитного объяснения — не знания всех последствий. Что, конечно, выглядит весьма по-детски. 

   Как-то так.