«Психология— это выражение словами того,

чего нельзя ими выразить».

(Джон Голсуорси)

Сначала мы взглянули на мир, с точки зрения «космонавта», смотрящего на него сквозь иллюминатор космического корабля. Да, это красиво, но не совсем правильно. Ведь все так далеко. Тогда мы спустились вниз и влезли в шкуру конкретного человека. Точнее, не человека, а любого из существующих объектов этого мира. То, что он «видит своими глазами», наверное, для него, более весомо. Но тут опять возникает проблема. Не бывает абсолютно одинаковых людей ( или объектов). Все отличаются друг от друга, хотя бы, своим местом расположения в пространстве бытия. И значит, все видят мир, хоть немного, но по-разному. По разному они будут не только видеть этот мир, но и мыслить о нем, и оценивать его морально- нравственные устои. «Мир, в котором мы мыслим, не есть мир, в котором мы живем». ( Г.Башляр)

То есть, образ этого мира, входящий в сознание познающего его объекта, как бы искажен индивидуальными особенностями этого конкретного объекта. Например, слепой человек будет воспринимать окружающее совсем не так, как глухой. Собака, не так, как человек. И так далее. Тогда, как можно доверять «своим глазам», если они показывают мне не то, что есть на самом деле? «Построенные по индивидуальному проекту», они искажают предстоящую перед ними реальность. И это касается не только меня, а всех «представителей» этого мира. Они же все «построены по индивидуальному проекту». Что же делать? Как мне «пробиться» к неискаженной ничем, реальности?

И тут надо вспомнить, что каждый объект этого мира одновременно причастен к двум субстанциям сущего. К бытию и экзистенции. Бытие определяет форму предмета, экзистенция – его содержание. Бытие можно «потрогать». Экзистенцию – только почувствовать. Ведь то, что всегда внутри, увидеть нельзя. Со времен Канта этому внутреннему содержанию любого предмета, которое никогда нельзя увидеть воочию, прикрепилось название «Вещь-в-себе». А применительно к человеку оно трансформировалось в простое (только по написанию) понятие «Я».

Что мы можем сказать о человеческом Я. Где оно находится? Из чего состоит? Чем Я одного человека отличается от Я другого? Ну, на первый вопрос ответить легче всего. Скорее всего, оно находится где-то в мозгу, поскольку, только при полной пересадке мозга изменяется и человеческая личность. На остальные вопросы найти ответ сложнее, если он вообще существует. Что мы знаем о Я, так это то, что оно определяет характер человека, то есть – его поведение в определенных обстоятельствах. Но почему оно заставляет его вести себя так, а не иначе, мы не знаем. Деятельность сознания полностью определена уникальным строением органов чувств биологического организма. А что тогда служит причиной выбора Я тех или иных решений? Только сама реальность не опосредованная никакими искажающими ее факторами.

Итак, наше Я напрямую, без посредников, общается с окружающим ее, реально существующим миром. И значит, знания, которое она получает в процессе такого общения, являются абсолютно истинными. Но вот вопрос. Можно ли рассказать об этих знаниях другим людям, чтобы и их Я точно так же стало бы воспринимать окружающий мир?

Конечно нет.

В предыдущей записи, мы определили звено, через которое объект связывается с окружающей его «реальностью» - ощущение. Оно, говорилось там, является единственным окном, открывающим человеку внешний мир. И все его внутреннее интеллектуальное пространство построено на основе этих ощущений, выступающих своего рода квантами объективного взаимодействия. Что же, если исходить из «физической» модели человека, как универсального познающего механизма, это действительно так. Действительно, ощущения первичны и единственны, но только для того, кому они предназначены, для сознания познающего. Поскольку, гносеологически, именно сознание человека, это и есть сам человек. Но ведь мы увидели, что внутри у него имеется и нечто иное, а именно Я, определяющее его личность. Но оно «сидит» глубоко внутри, и «остается в неведении» относительно внешнего объективного мира, сотканного лишь из ощущений. А ведь и оно должно как-то общаться с внешней реальностью, ибо, только в результате такого общения оно может «принимать какие-то решения». Так вот, надо признать, что, кроме ощущений, наша связь с реальностью включает в себя еще одну компоненту, необходимую для общения нашего внутреннего Я с Я внешним. Назовем эту компоненту словом «чувство».

«Чувств опровергнуть ничем невозможно» (Лукреций Кар). Можно сказать, что они представляют собой квант субъективного взаимодействия внутренней и внешней частей единой субстанции сущего - экзистенции. Ощущение и чувство никак не связаны друг с другом. Первое представляет собой чистую объективность, вынуждающую объект, через акт осознания им происходящего, к определенному, заранее заданному своими начальными условиями, действию. Второе – чистая субъективность, несущая осмысленность Существованию в акте свободного выбора. Сила чувства не зависит от размеров органов восприятия. В отличие от ощущения, имеющего строго определенные точки входа в телесную оболочку ощущающего, чувство таких точек не имеет, ибо передается оно не через тело, а через дух. Чтобы быть в состоянии представить себе внешний мир, человек должен его либо видеть, и тогда точкой соприкосновения с реальностью будут являться его глаза, либо слышать, и тогда такой точкой будут его уши. Но через какую часть человеческого тела передается ему чувство страха? Через глаза? Но тогда каждый слепой был бы бесстрашным человеком.

Очевидно что, раз само чувство субъективно, субъективно и его переживание, оно стоит вне временных и вне пространственных пределов, и поэтому сказать каким образом оно проникает внутрь, внешне ничем не выдающего свое чувствование объекта, естественно невозможно. Чувство как бы игнорирует объекта. Понятие объективной величины, общей меры, применительно к нему не существует. В этом смысле абсолютно равнозначны переживания от просмотра картин великих мастеров и от неумелых рисунков начинающего художника. Особенно, если он является твоим ребенком.

Проведем некие аналогии «работы», происходящей внутри души объекта (так, более «ласково» будем еще называть то, что мы ранее обозвали словом Я), и его сознания (разума). В последнем, привходящий туда поток ощущений, преобразуется в объективный образ реальности. В случае с душой, чувства превращаются в переживания от «личной» встречи с этой реальностью. Образ, застывая в Истине, рождает действие в отношении познанного присутствия. Переживания становятся источником психологического действия – Выбора. В сознании существует определенный «набор эталонов», с которыми сравниваются все, произведенные там, образы реальности. Эти эталоны называются идеями. В душе тоже существует одна такая идея, с которой сравниваются все переживания. Имя ей – Свобода.

Остановимся немного на анализе понятия свободы. Несколькими строками выше мы провозгласили, что свобода, как «осознанное» переживание, является причиной выбора. Но что является причиной самой свободы? Только Ничто.

Со школьных лет нам вдалбливали что свобода – это осознанная необходимость. Говорили, что, вокруг нас существует множество вещей и явлений. Пока мы их не познали, мы стоим перед ними в «оцепенении» поскольку не знаем, «на какую кнопку нажать» чтобы получить желаемый ответ. Но вот, наконец, пришло познание. Появилось возможность действовать в отношении познанного. «Изменять» его, так как мы хотим. И что, вследствие этого мы стали свободны? Ну да, горизонт пространства, внутри которого мы стали свободны, немного расширился. Но проблема-то никуда не исчезла. Рамки наших «желаний» все равно остались ограничены возможностями познанного объекта. Например, управляя автомобилем, мы не можем взлететь на нем в небо, хотя и желаем этого. И даже не можем двигаться с той скоростью, с которой мы хотим. Но тогда, причем тут свобода?

Свобода – это некая способность делать всегда то, что хочешь. В объективном мире она не достижима. Но вот, если вокруг пустота. Если нет ни одного «предмета». Если нельзя определить «тут» я или «там». Делаю «это» или «то». Вот тогда и возникает настоящая свобода. И, даже в мыслях, я не могу представить себе ничего подобного. Ведь даже и они имеют дело только с определенными образами реальности. И только внутри собственного Я существует такое «пространство», свободное от «предметов», в котором и осуществляется моя свобода. Теперь можно подытожить наше видение понятия свободы следующей формулировкой.

Свобода – есть психическое основание выбора, взвешенное в ничто.

Идем дальше. Мы выяснили, что наряду с сознанием, внутри нас находится еще и некое Я, общающееся с миром посредством чувств. Причем, «знание», получаемое им об этом мире абсолютно истинно, поскольку оно не искажено особенностями нашего организма. Сумма чувств, получаемых извне, рождает переживание. А то, в свою очередь, - выбор дальнейшего способа существования. То есть, можно сказать, что наше общение с реальностью происходит посредством двух одновременно происходящих процессов. Первый – это, когда сознание, через ощущение, «разговаривает» с одной из субстанций сущего – с бытием. Второй – когда внутреннее Я, через чувство, «общается» с Я внешним, а именно, со второй субстанцией сущего, именуемой экзистенцией. Иногда, интенсивность одного процесса превалирует над интенсивностью другого. Например, когда мы находимся в плотной гуще текущих дел и событий, когда «облечены» большим количеством рядом стоящих объектов, заслоняющих свободный простор, тогда в чувственно-ощущаемой информации, поступающей из внешней реальности, преобладает компонента, связанная с ощущением. Тут необходимо поскорей осознавать реальность, чтобы быстро приспосабливаться к постоянно изменяющейся ситуации. Некогда чувствовать, нужно действовать. А вот, когда вокруг ничего нет, когда нет информации, для того, чтобы действовать, тогда ощущение уступает место чувству.

Итак, мир дан только в чувственно-ощущаемой форме. Одно сознание не в состоянии передать полную информацию о происходящем. Так же, нужно обратиться к психологическому характеру возникших обстоятельств, к определению типа переживания, в котором находится объект исследования, под воздействием чувств. Это и даст возможность удовлетворительно объяснить логически необъяснимое.

Существует множество различных типов переживаний; страх, тревога, радость, печаль и т.д. Все они характеризуются наличием определенного типа психического поведения.

Так, переживание страха возникает тогда, когда в чувственно-ощущаемой информации, поступающей из внешней реальности, сильно преобладает компонента, связанная с чувством. Попросту говоря, в момент страха не обнаруживается никаких знакомых очертаний. Объективный, хорошо изученный мир, отходит на второй план перед субъективным нечто, которое торопит внутреннее Я быстрее совершить свой определяющий выбор. Онтологическая тяга к расширению пространства личного бытия, гносеологически трансформированная в тягу к познанию, психологически интерпретируется как страх части, теряющей направление на целое. Победить Страх возможно, если отвернуть свой взгляд от пугающей пустоты и направить его на окружающую обстановку, зафиксировав на известных обыденных вещах. При этом, в новых условиях, в информации, получаемой от внешнего мира, определенного становится больше неопределенного, и чувство, в своем воздействии на поведение, уступает место Деятельности, основанной на осознанных ощущениях.

Абсолютный страх, ужас – есть полное исчезновение ощущений. Он проявляется там, где исчезает всякая определенность и остается абсолютная свобода. А значит – абсолютное одиночество. В реальном субъект - объектном мире подобное состояние невозможно. Часть не может существовать одна, без, находящихся рядом, других частей единого целого. Такое идеальное переживание называется пограничным. Дальше уже некуда идти. Чувства полностью овладели человеком. Брошенный камень достиг максимальной высоты. Пружина сжалась (растянулась) до предела. Кинетическая энергия сравнялась с нулем. Но внутренняя энергия существования заставляет «двигаться» дальше. И начинается обратный процесс. Выбор, диктуемый страхом, выбирает любую, даже первую попавшуюся возможность, чтобы заслониться ею от устрашающей неопределенности. Энергия страха превращается в энергичную деятельность по возведению объективных «баррикад» между Я внутренним и Я внешним. Я начинаю лихорадочно осознавать происходящее. Строить его образы. Выдвигать на первый план процесс познания окружающей действительности посредством ощущений. Пустота рождает страх, страх делает свой выбор. Выбор руководит строительством, ограждающей пустоту объективности. Испуганная свобода Существования выбирает необходимость бытия. «Страх следует принять. Он – основа надежды.» (К.Ясперс)

Но, с другой стороны, и полное отсутствие неизвестности также невыносимо. Иногда возникает ситуация, когда в чувственно-ощущаемой информации, поступающей от окружающей реальности, почти полностью исчезает компонента связанная с чувством. Это происходит тогда, когда все вокруг понятно. Нет ничего не ясного. Отчетливо видны и причины и следствия всех происходящих событий. Мир «под завязку!» заполнен «разнообразными предметами», так тесно «прижатыми» друг к другу, что между ними еле видна щель, за которой спрятан свободный простор. Переживание, возникающее в этом случае, называется абсурдом.

Для человека, пораженного вирусом абсурда, абсолютно все равно, каким путем предстоит идти. Ведь в конце всегда одно и то же – смерть. Его не преследуют муки выбора. Дорогу, на которую ступила его нога, он считает своей дорогой. Женщину, на которую упал его взгляд, он выбирает себе в жены. Где спать – решает его усталость, что есть – определяет голод. Не знающий сомнений, но постепенно устающий от груза каждодневных забот, взваливаемых на него обществом, а более от постоянных поисков смысла бытия, человек становится подобен часовому механизму, у которого кончается завод. Он работает еще, действует, совершает осмысленные поступки, но скорее уже по инерции, с каждым шагом жизни замедляя свой ход. И хотя с точки зрения логики его поведение вполне объяснимо, оно вызывает удивление у других, постоянно заряженных на борьбу за место под солнцем, отсутствием целеустремленности в его поступках, столь свойственной им, и для них являющейся первейшей необходимостью. «Для человека, который не знает, к какой гавани он направляется, ни один ветер не будет попутным». (Сенека)

Объект, лишенный связи с Существованием, вместе с чувствами утративший и свою свободу, знает что будет завтра. А будет то же, что и вчера, унылое, ни на чем логическом не основанное стремление быть таким как все, самым средним среди всех. Но где же конечная точка, смысл этого стремления? Ее нет, поскольку с каждым новым ударом пульса Времени, окружающий мир меняется, меняется его центр притяжения, его Мода, меняется по желанию непознаваемого Субъекта, и объективно становится невозможно предсказать, в каком направлении необходимо двигаться, чтобы поймать за хвост неуловимую госпожу Удачу. А как существовать механизму, который не знает, для какой определенной цели он существует? Пока есть хоть какое-то чувство, хоть какой-то страх перед грядущей неизвестностью, объект еще шевелится, еще тщится явить миру свою индивидуальность, но как только перед его взором полностью исчезает какая бы то ни было пустота, он, наконец, останавливается, выпадает из ритма жизни, из-за полного осознания им абсолютной бессмысленности дальнейшего существования.

Переживание абсолютного абсурда есть отсутствие всяких переживаний, что невозможно в мире, где существует субстанция экзистенции. Это пограничная ситуация. Предел, к которому приходит каждый, кто собирает вокруг себя все «материальные» вещи этого мира. Но, как и в случае со страхом, внутренняя энергия существования требует дальнейшего «развития». А дальше нельзя. Поэтому, оттолкнувшись от стены абсурда, «маятник жизни» тянет нас в другую сторону, опять туда, где «балом правит» страх. Метафизически, это выглядит как разрушение объекта, скованного путами абсурда, на несколько частей. С точки зрения же его самого, он просто ломает стену, препятствующую общению его внутреннего Я и Я внешнего, явленного в облике свободы. А это общение дарует чувства, которые «растапливают лед» бессмысленности однообразной познавательной деятельности.

На практике, абсурд обычно приходит в моменты крушения идеалов, смыслообразующих центров, служению которым была посвящена вся жизнь. Бессмертные идеалы превратились смертельную реальность. И к чему тогда двигаться дальше? Значит, надо создать новые идеалы. Более высокие. Более недостижимые. Надо увидеть в мире таинственную непредсказуемость. Надо «поверить алгебру гармонией». Надо от общих истин бытия, обратиться к конкретным вещам, окружающим меня в данную минуту. И их непередаваемая индивидуальность войдет в меня чувством, дарующим силы на дальнейшем пути к Совершенству.

Пограничные состояния страха и абсурда стоят на разных полюсах внутреннего пространства переживаний. Абсурду здесь соответствует область нулевых или близких к нулю значений, страху же наоборот, область максимальных величин. А там где среднее – там и находится реальное психическое Я, вернее, оно колеблется вокруг этого среднего, мечется в поисках безмятежности, запертое между страхом и абсурдом. Такое психологическое представление мира, как сборища субъектов, каждый из которых колеблется между двумя полюсами пространства переживаний, можно сравнить с метафизическим описанием мира, каждый элемент которого, в равных долях, причастен одновременно субстанциям бытия и экзистенции. Только здесь это выражено более искренно, что ли. То, что лично касается каждого человека, ему более понятно. Понятно сердцем. Хотя, конечно, в отличие от сухого языка логики, описание действительности в таком, психологическом ключе, может вызвать как приятие, так и его безусловное отторжение.

Итак, смесь страха и абсурда – вот что в реальности переживает человеческая личность, и что является основой ее «свободного» выбора. Там, где многое неясно, смутно, неопределенно – там страх перевешивает абсурд, а там, где почти все известно заранее, почти обо всем имеется строго определенное мнение – там царство абсурда. Вот тот круг вечного возвращения, по которому навсегда обречено плестись каждое, заброшенное в этот мир присутствие. «...человек родился, чтобы жить в судорогах беспокойства и летаргии скуки.» (Вольтер)

Маятник, мерно отбивающий удары жизни, с убийственной неодолимостью кидает нас, то в жар страха, то в холод абсурда, то к красоте гармонии, то к логике рассудка, то к абсолютной свободе, то к подавляющей необходимости. Сила влечения к идеальному заставляет реализовать свое влечение, превращая идеалы в реальность. Но такая же по величине сила, сила тяготения к себе подобным, могущенейственнейшая сила Общения, требует строить из конкретной реальности идеальные образы, слова, общие схемы, чтобы посредством их каждый индивид смог бы заявить о своем уникальном членстве в обществе мира.

Два противоположно направленных процесса вынуждают вечное движение к никогда не прекращающимся поискам «золотой середины», точки, в которой страсть к материальному уравновесила бы тягу к духовному. Но подобное равновесие призрачно. Физики бы его назвали статически неустойчивым. Оно может иметь место только как мгновенное состояние перехода через центр тяжести, то есть фактически, оно существует исключительно в движении, в динамике, когда чувства быстро сменяют друг друга и сознание не успевает оценить, как близко оно находится от золотой середины Существования. Вот такое переживание, возникающее в момент пересечения этой золотой середины между страхом и абсурдом, называется счастьем.

Счастье там, где, в окружающем «пространстве» содержится как бы весь мир в сильно уменьшенном масштабе. То есть, представлено абсолютно одинаковое количество «вещества» двух основополагающих субстанций сущего. Определенного находится столько же, сколько и неопределенного. Вещества - столько же, сколько и пустоты. Познанного - столько же, сколько и непознанного. И естественно, что, при таком раскладе, интенсивность потока ощущений, воспринимаемого сознанием, полностью уравновешивается интенсивностью восприятия потока чувств. Если мы переживанию страха приписываем максимум чувств, а переживанию абсурда – минимум, то здесь, как видим, «количество» чувств равно своему среднему, оптимальному значению. Самое интересное, что, в отличие от абсолютов страха и абсурда, абсолютное счастье возможно и в этом реально существующем мире. Но, к глубокому сожалению, оно возможно только на тот вневременный миг, когда, с одной стороны, страшное перестает быть страшным, а с другой – давно известное вдруг обретает черты непредсказуемой красоты.

Находясь в счастье, счастливый, хочет «зафиксировать» это состояние. Но, как только он осознает, что он счастлив, он тут же перестает быть счастливым, поскольку этим единственным фактом осознания своего счастья, нарушает идиллическую картину абсолютного равновесия кинетической энергии бытия и потенциальной энергии экзистенции. Инерция физического тела не дает ему остановиться в точке, куда «устремлены его желания». Инерция существования не дает «покоиться на лаврах» счастья.

«Счастье вещь нелегкая: его очень трудно найти внутри себя и невозможно найти где-либо в ином месте» (Шамфор). Но счастливый выбор все-таки существует. Некто, находящийся в состоянии страха и вдруг обнаруживающий что страх уже прошел, а пресыщение вещами еще не наступило, выбирает сохранение настоящего, сохранение теперешнего способа существования, способа, дарующего счастье. Страшащийся неизвестности, но преодолевший этот страх некто, по-прежнему, уже в условиях отсутствия страха, будет машинально, по инерции, вскрывать, облачать в объективные одежды, уже не пугающую его неизвестность. Он просто как можно дольше хочет оставаться счастливым, хотя новая психологическая реальность, реальность в которой объект превалирует над субъектом, бытие над экзистенцией, неумолимо тащит его в болото абсурда.

Абсолютное счастье - лишь обманчивый мираж. Оно подобна морковке, висящей на палке перед мордой осла, которая дразнит ему желудок, но схватить которую он не может, поскольку палку, на которой висит эта морковка, держит сидящий на нем верхом ездок. И что остается бедному ослу? Либо, покорно плестись за вкусной пищей в предвкушении будущего ужина, либо, выйти за собственные пределы, совершить чудо трансценденции и, перестав быть ослом, презрев все объективные законы, схватить заслуженную морковку.

Поймать за хвост птицу счастья невозможно, но возможно курсировать вокруг него, как можно чаще стараясь пересечь незримую границу между миром, пугающих своей непредсказуемостью, тайн и загадок и миром Экклезиаста, знающего, что все вокруг всего лишь суета сует и томление духа. Переживание, возникающее в течение времени нахождения в этой пограничной области со счастьем, на психологическом языке называется радостью. Можно сказать что радость – это осознание счастья в тот момент, когда оно уже выскользнуло из рук. Выбор радостного – выбор, не требующий сколько-нибудь значительных изменений, но значительное внимание уделяющий изменению мелких, казалось бы не столь важных деталей.

Радостный человек – человек, глубоко верующий, верующий в то, что дано, того и достаточно. Его не мучают жестокие приступы бессилия перед неизвестностью, или – бессмысленности насилия над уже известным. Радость слепа и слепота эта, с одной стороны, защищает от палящих лучей страха и абсурда, а с другой – существенно ограничивает пределы познания истины. И чтобы расширить их, эти пределы, реализовав тем самым свое извечное стремление к абсолюту, познающий должен погрузиться в печаль – переживание, являющееся нечто средним между крайностями страха-абсурда и безмятежностью радости.

Печалятся, когда обнаруживают что мир вокруг не совсем такой, каким бы его хотелось видеть, что краски бывают тусклыми, небо – серым, а намерения у людей – злыми. Страх, либо абсурд, еще только крадущийся, отчетливо не осознаваемый, но инстинктивно угадываемый за маской из видимого благополучия, за нерушимой твердостью отчеканенных форм – вот истинная причина печали. Сомнение, неуверенность при виде своего бессилия перед жестоким ликом объективной необходимости, либо перед всевластным Субъектом, радостных ведет к горю абсурда или страха, но для тех, кто уже вдоволь напился этого горя, кто уже пережил крайние точки субъективных эмоций, печаль становится предвестницей радости, светлым переживанием обретения уверенности в собственные силы. Переживший ужас лицезрения абсолютной неизвестности, ищет спасения в нелепой, нелогичной предметной деятельности. Сизиф упорно катит свой камень наверх, невзирая на всю бесполезность этого труда. Да, это печально. Знать, что все равно ничего не изменить и все-таки по-прежнему выполнять свою работу. Но по мере погружения в суету каждодневной рутинной деятельности исчезает страх – главное препятствие на пути к радости, цели, для которой затрачено столько усилий.

Печаль, находящаяся на плоскости переживаний где-то между радостью и страхом называется тревогой. Тревожная реальность – это реальность, в которой количество неизвестного, неопределенного, несколько больше количества предметного, определенного бытия. Тревожный доверяет чувству больше чем разуму. Он становится приверженцем мистических откровений, идеи фатальности происходящего. Ему кажется, что все вокруг хрупко, ненадежно и стоит только подуть сильному ветру, как оно рухнет и обнажится истинная суть, которая будет либо радостной, либо пугающей. Тревога – это печаль о настоящем, о том, что есть, но чего скоро не будет. Вывести из этого состояния может только глоток рационального, осознание того, что будущее качественно ничем не будет отличаться от настоящего. Что, куда бы ни клонило этот мир неуступчивое Время, к хаосу ли абсолютной анархии, или к твердой дисциплине тоталитаризма, все равно, никому уже не удастся отнять у тебя право на выбор между желанием и долгом, между добром и злом, между жизнью и смертью.

Печаль, обитающая между радостью и абсурдом, называется печалью-тоской. Она возникает тогда, когда в месте, куда заброшено чувствующее присутствие, экзистенции, неопределенности становится ощутимо меньше чем определенного бытия.

В поступках тоскующего рациональное одерживает победу над чувствами и поэтому действия его становятся вялыми и внутренне безразличными к ожидаемому результату. Он как бы ищет и нигде не находит опоры и поэтому постоянно вязнет, тонет в огромной массе наваливающихся на него фактов. Человек, забывающий о существовании собственного Я, не слышащий его слабого голоса за грохотом сиюминутных интересов, целиком навязанных внешними обстоятельствами, теряет нечто, что терять ему нестерпимо жаль. Ему становится жаль потерянной свободы, высокого неба, скрытого за громадой туч, безвозвратно ушедшего, свободного от всяких условностей, детства. Его сознанию мучительно не достает некоего внерационального жизнеутверждающего импульса, основания, оттолкнувшись от которого стало бы возможным наверстать упущенный темп в бесконечной гонке становления ко всеобщему. Он нуждается в средстве, чтобы снять усталость после каждодневной борьбы за обладание материальными вещами, а отдыха, несущего спасительный покой, все нет и нет. Там, где гремят бои и грохочут пушки, там музы молчат.

Тоска – это печаль о прошлом, которое безвозвратно ушло, о прошлом, в котором было общение с Красотой, с Истиной, со Свободой. Тоскующий не тревожится о будущем. Чего пугаться, если все заранее известно? Но вот именно эта мысль все глубже и глубже «засасывает» его в «болото» абсурда. Все плотнее погружаясь в мир вещей и забот, он не понимает, что этим самым, он увеличивает пропасть, между его внутренним Я, и источником «пищи» для этого Я, растворенным в пустоте внешнего свободного простора. И возникает момент, когда желание «вкусить эту пищу» становится так велико, что происходит взрыв. И все то, что он накапливал годами, рушится в один день. Маятник переживаний, на мгновение, замерев в точке максимального отклонения, начинает движение в обратную сторону.

Конечно, не стоит доводить себя до столь крайнего состояния. Просто, надо однажды, в череде суетных дел, остановиться, поднять голову вверх и посмотреть на небо. И не только посмотреть, а почувствовать всю его глубину и совершенство. Вот еще выход – искусство. Оно ведь именно для этого и «придумано», чтобы «лечить» людей от вируса абсурда. Тоскливый выбор выбирает надежду. Небольшой всплеск чувств возвращает тоскливого обратно к радости. Но тут важно не переборщить, потому что, как мы знаем, и много чувств тоже плохо. Тоска о прошлом может быстро превратиться в тревогу перед будущим.

Давайте теперь обобщим все вышесказанное в этом разделе. Итак, все существующее состоит из «смеси» двух, основополагающих субстанций сущего – бытия и экзистенции. Поскольку мы – часть этого сущего, мы также причастны и каждой из этих субстанций. И мы должны как-то с ними общаться. Строить с ними свои взаимоотношения. Их «видеть» во внешней реальности. Так гласит закон субстанциального тяготения. Наше общение с бытием происходит посредством ощущений. Мы осознаем их и превращаем в образ, указывающий нам, в какую сторону нужно двигаться, чтобы приблизиться к центру тяготения. Общение с экзистенцией происходит при помощи чувств. Они рождают в нашей душе переживания. Подобно тому, как в «материальном мире» существует Пространство, в котором располагаются все осознанные образы реальности, в «нематериальном мире» так же существует такое пространство – пространство переживаний. Это пространство «одномерное» и ограниченное. Одной из границ этого пространства является переживание, называемое абсурд. Оно возникает там, где, в «нормальном физическом пространстве» находится очень мало субстанции экзистенции. И значит, «глядя» в такое пространство, мы ничего не чувствуем, а только ощущаем. Работает только наш мозг, а не душа. На другой границей пространства переживаний лежит переживание, называемое страх. Оно там, где, во вне, имеется недостаточное «количество» субстанции бытия. То есть, встреча с такой реальностью целиком наполнена чувствами. Наше сознание молчит. И мы замираем на месте от ужаса встречи с полной неизвестностью. Или - с полным непониманием логики происходящих событий.

На самой середине между этими двумя пограничными переживания лежит еще одно, очень важное переживание, именуемое счастьем. Понятно, что оно там, где, в окружающем пространстве, находится абсолютно одинаковое количество обеих основополагающих субстанций сущего. Но, абсолютно точно выдержать такое соотношение в реальности нельзя. Поскольку «все течет, все изменяется». Но можно «курсировать» недалеко от этой границы. Переживание, возникающее в этом случае, будет называться радостью. Ценность счастья или его реального воплощения – радости, состоит в том, что о нем можно рассказать другим. Когда человек находится в состоянии страха, ему некому об этом рассказать, поскольку перед ним лишь пугающее нечто, от которого как можно быстрее нужно укрыться. А когда он «болен» абсурдом, он не склонен говорить об этом с другими, потому что сам разговор об этом, с его точки зрения, полнейший абсурд. И только радостный человек, стоящий на середине пространства переживаний, оглядываясь вокруг, видит, о чем можно рассказать (о впечатлениях от таинства соприкосновения с экзистенцией), и кому об этом рассказать ( субстанции бытия, материализованной в лице Слушателя, понимающего язык общих слов). «Горе можно снести одному, но для радости нужны двое». (Э. Хаббард)

Между радостью и страхом – абсурдом тоже также находится ряд специфических переживаний, объединенных общим словом – печаль. Между страхом и радостью лежит тревога. Между радостью и абсурдом – тоска. Конечно, подобную классификацию различных типов переживаний можно продолжать и дальше. Но сейчас важно указать на то, что мое личное переживание происходящего – это единственное абсолютно достоверное «знание», которое имеется у меня об этом мире. Если мне страшно, то значит, так и на самом деле. Поскольку, в отличие от сознания, общающегося с действительностью, посредством органов чувств, искажающих реальную картину, здесь Я общаюсь с Я внешним без каких-либо посторонних посредников, напрямую.

Но, к сожалению, мир, видимый с точки зрения внутреннего Я, хоть и абсолютно объективный, но абсолютно не информативен. Мое переживание мало что говорит другим людям о том, что же реально находится передо мной. Поэтому, этот взгляд возможен только как часть общей картины описания действительности. Однако, и он необходим, поскольку вносит определенное эмоциональное окрашивание этой картины, в конечном счете, определяющее выбор конкретного зрителя в пользу или против представленной на его суд, картины.

Вот короткий пример. Выступают два оратора. Доводы обоих логически безупречны. Но один из них мне почему-то симпатичен, а другой - нет. И за кем, по-вашему, я пойду?

Одна сухая логика не убеждает. От соприкосновения с текстом, или с речью, должно возникать и чувство. А, оно как мы знаем, является определяющим условием выбора. Если хорошо постараться, доказать можно все, что угодно. Но если эти доказательства еще и окружить ореолом таинственной красоты. Если немного «окунуть» слушателя в купель страха, тем самым, придав ему импульс домыслить недосказанное. Тогда эти доказательства станут прописной истиной для каждого, кто относит себя к категории умных людей.