В связи с обсуждением известного силлогизма в теме Болдачева, а также в качестве философского осознания понятий вывод, следует и пр. - привожу две вырезки из работы Г.П.Мельникова, которые не просто интересны сами по себе, но и, как мне кажется, логичны, с какой стороны мы бы не трогали это понятие "за задницу". [Надеюсь, что логичность не подаст на нас в суд по статье харазмент.]

-------------------

1.1. Механизм возникновения выводного знания и отношение важнейших понятий логики к основным понятиям философии.

Научная деятельность, опирающаяся при изучении своего объекта на определенный метод, позволяет повысить эффективность исследования за счёт того, что сопоставление новых феноменологических знаний об объекте с уже сложившимися – концептуальными, даёт возможность логически вывести дополнительные знания, не содержащиеся в явном виде ни в феноменологических, ни в концептуальных. В такой процедуре (при получении “приращения” знания) феноменологические знания функционально эквивалентны меньшей посылке силлогизма, а концептуальные – большей посылке.

Для поиска возможностей повышения эффективности научного исследования надо уяснить, откуда же возникают новые, дополнительные знания при сопоставлении феноменологических с концептуальными. Обратим в связи с этим внимание на следующее.

Большая посылка, например, «Все люди смертны», формулирует некоторое знание большей степени универсальности, обобщенности и в этом смысле – большей широты приложимости, чем малая посылка, например, «Сократ – человек». Можно также сказать, что содержимое большей посылки инвариантнее, неизменнее, «прочнее», чем содержание малой.

Процесс вывода из посылок представляется, с этой точки зрения, как воздействие более инвариантного, «прочного», общего знания на более вариабельное, конкретное, частное знание, а результат воздействия выражается в том, что это частное знание предстаёт перед нами как претерпевшее изменение, проявившее в себе свои потенции под влиянием более «прочного».

В связи с этим возникает соблазн соотнести этот процесс возникновения знания с кибернетическим понятием операции, или преобразования, предполагающим наличие таких компонентов, как оператор – носитель некоторых инвариантных черт и операнд – объект вариабельный и подвергнутый изменению своего состояния под воздействием характеристик оператора. Результатом воздействия оказывается «образ» – изменённое оператором состояние операнда [Эмби, 1959, стр. 25].

Однако это кибернетическое понятие «операции» настолько общо, что под него вполне попадает пример Аристотеля о получении на кусочке воска оттиска рельефной печати. В этом примере воск можно вполне отнести с «операндом», а рельефную печать – с «оператором». Однако трудно в механизмах оттискивания рельефа на таком податливом материале, как воск, увидеть нечто аналогичное наращению нового знания, безусловно имеющего место в случае логического выведения знания из такого «операнда», как меньшая посылка, с помощью такого «оператора», как большая посылка. Оттискивание является пассивным процессом в том смысле, что нет в нём чего-либо подобного возникновению, творению нового.

Гораздо ближе к этому иная аналогия.

Представим пересыщенный раствор какой-либо соли. Молекулы этой соли обладают определёнными свойствами, способными во взаимодействиях молекул проявиться в наличии валентностей, в наличии интенций молекул к связыванию, к структуризации. Но это – лишь интенциальные характеристики молекул раствора, до времени они не актуализированы, не проявлены в экстенции.  Как известно, одни и те же молекулы способны включиться в несколько видов структур связи, и в этом отношении конкретные формы действительности, в которые может воплотиться результат актуализированного взаимодействия, оказываются вариабельными.

От чего же зависит реализация той, а не иной возможной формы?

Прежде всего – от затравочного кристаллика соли. Он имеет определённую структуру, которая в пересыщенном растворе не изменяется, остаётся инвариантом. Её инвариантные характеристики, воздействуя на раствор, помогают молекулам соли реализовать, выявить одну из своих интенциальных структур, связать молекулы раствора в определённую кристаллическую решётку. Следовательно, здесь уже не простой «силовой» отпечаток характеристик «оператора» на «операнде», а лишь содействие выявлению в «операнде» тех его характеристик, которые не просто по природе ему присущи, но к проявлению которых у него были собственные интенции. Ясно, что у молекул воска, в его интенциальном множестве структур, не было интенций структурироваться в форме рельефа печати, т.е. не было «неудовлетворённости» наличной исходной структурой.

Итак, если пересыщенный раствор – это аналог меньшей посылки, затравочный кристалл – аналог большей посылки, то сформировавшийся новый кристалл подобен результирующему выводному знанию. Следовательно выводное знание является результатом такого преобразования содержания меньшей посылки, которое присуще этому содержанию самому по себе как интенция, а большая посылка содействовала лишь его актуализации, экстенции, проявлению. Например, то, что Сократ смертен, уже содержится в том, что он – человек. Поэтому большая посылка лишь ускоряет обнаружение этого свойства, т.е. помогает увидеть “в новом свете”, казалось бы, уже известное.

Под аналогию с кристаллизацией раствора с помощью затравки попадают и такие акты интеллектуальной творческой деятельности, как узнавание и понимание. Так, нетрудно показать, что актуально наблюдаемый объект, отражённый в сознании в виде текущего конкретного образа, раскрывает себя, позволяет увидеть в себе существенные черты, когда он соотнесён со сформировавшимся ранее обобщённым и поэтому более инвариантным образом явлений и объектов этого вида. В текущем образе после этого оказывается связанными, мысленно “высвеченными” значимые черты и отфильтрованы, отброшены случайные.

Если рассмотреть не силлогизм, а просто суждение, выраженное средствами языка в форме сообщения с главным его членами – темой и ремой, то мы увидим тот же процесс рождения нового знания, не содержавшегося в явном виде ни в содержание темы, ни в содержании ремы.

Например, если один человек говорит другому «Заболел Иванов», то ясно, что это высказывание вызвано следующими обстоятельствами. Слушающий уже знает о конкретном факте болезни, но не знает, кто именно заболел, причём для слушающего это небезразлично. Следовательно, в своём сознании слушающий уже перебирает наиболее вероятные варианты такого уточнения и знание такого конкретного факта создаёт напряжение интенциальных валентностей связи компонентов представлений о болезни. Но нужна внешняя “затравка”, чтобы из нескольких интенциальных структур этих связей реализовалась лишь вполне определённая структура – “выкристаллизовалась” лишь одна из возможных картин уточнённого знания. Сказав «Заболел Иванов», говорящий первым словом, являющимся темой сообщения, возбуждает, выделяет это интенциально напряжённое знание слушающего о болезни, задаёт “операнд”. А словом «Иванов» – ремой этого сообщения, возбуждает образ инвариантных черт, знакомого слушающему человека – Иванова, благодаря чему компоненты представления о болезни преобразуются, конкретизируются, приобретают черты, которых не было ни в содержании темы, ни в содержании ремы, воспринимаемых изолировано, просто как выразителей их обычных смыслов. Следовательно, только благодаря акту мыслительного творчества слушающего в результате воздействия содержания ремы на содержание темы осуществился процесс предикации – получения нового знания, и именно оно является содержанием сообщения как целого знакового образования, причём ни тема, ни рема сама по себе не соотносима как знак с этим конечным знанием, возникшим в результате предикации, точно так же, как ни пересыщенный раствор, ни затравочный кристалл не является результатом кристаллизации раствора под влиянием затравки.

Отметим, кстати, что в случае обычного силлогизма актуальное предикативное содержание высказывания, являющегося большой посылкой, воздействует на предикативное содержание высказывание, являющегося малой посылкой, и в результате взаимодействия этих двух выводных содержаний выводится третье, выводное содержание силлогизма.

Казалось бы, третий член, третье предложение силлогизма, именуемое в логике «выводом» и есть знак этого выводного содержания силлогизма как целого. Однако и это не совсем верно. «Вывод» силлогизма также является лишь сообщением, в котором из содержания темы и ремы и в результате взаимодействия этих содержаний появляется конечное выводное знание как содержание вывода. Оно должно совпасть с содержанием, предикативного взаимодействия конечных смыслов, получившимся из воспринятых посылок, но знаков, которые называли бы это выводное содержание, и в данном случае в речи или в тексте нет. Следовательно, ни одно из слов и предложений силлогизма не есть знак конечного вывода, содержанием слов являются знания, только в результате взаимодействия которых получается выводное знание. По-види­мому, именно его следует называть предикатом, а тогда выводное содержание малой посылки есть предиканд, а большой – предикатор, точно так же, как смысл темы сообщения есть предиканд, смысл ремы – предикатор, и лишь результат преобразования смысла темы под воздействием смысла ремы является предикатом.

Так мы видим не просто аналогию между процессами взаимодействия явлений действительности, приводящими к возникновению новых явлений, и процессами отражения таких взаимодействий, приводящими к возникновению новых знаний о действительности: в том и другом случае мы имеем дело с проявлением универсальных законов развития, творчества, законов диалектики, законов, которые будучи объективными, не могут не отразиться в законах мышления, если оно служит средством творческого познания объективной истины. Но если это так, то рассмотренные процессы возникновения нового должны иметь выражение и в общефилософских, а не только в кибернетических понятиях. По-видимому, понятия эти следующие: причина, следствие, условие, взаимодействие, которые чаще всего соответствуют более конкретным понятиям: сущность, явление, среда, основание, закон.

Сущность объекта – это внутренняя причина его наличного явления, условие – это среда, с которой взаимодействует сущность, т.е. внешняя причина проявления объекта как явления этой сущности, т.е. явление есть следствия взаимодействия внутренней причины с внешней (сущности со средой). Сам процесс взаимодействия есть проявление причинно-следственных связей явлений действительности, т.е. проявление законов действительности.

На уровне отражения, т.е. при получении выводного знания, можно соотнести:

– предикацию с причинно-следственным взаимодействием и, следовательно, с законом;

– предикат со следствием и, следовательно, с явлением;

– предикатор с внутренней причиной, т.е. с сущностью;

– предиканд с внешней причиной, т.е. с условием.

Так мы приходим к выводу, что важнейшие диалектические категории, которые чаще всего перечисляются как диады, т.е. как пары антонимов, типа «причина – следствие», «сущность – явление» и т.д., целесообразнее рассматривать как триады, т.е. как тройки последовательно связанных понятий, в которых между первым и вторым звеном подразумевается, к тому же, наличие процесса, уже “вызревшего” в первом звене, но начавшего реализовываться в нём лишь при содействии второго звена, и приводящего в конечном счёте к тому что видоизменившееся первое звено и есть третье как то новое, что возникло как следствие воздействия второго звена на первое.

Следовательно, если в сознании, без какого-либо речевого воздействия на него со стороны другого сознания, один из элементов знания начинает восприниматься как в чём-то, но пока не ясно в чём именно неудовлетворительный, а другой элемент знания оказывается способным посодействовать преобразованию первого и превращению его в новое, третье знание, но именно на уровне мыслительной деятельности мы имеем в этом случае дело с суждением, которое, как мы видим, включает три, а не два звена: видоизменяющийся элемент знания – предиканд; содействующий изменению – предикатор; третий элемент – знание, получившееся вследствие изменения и обновления первого при содействии второго – предикант. Обычное же толкование суждения как “соединения” “субъекта” и “предиката” не раскрывает самого главного – появления элемента нового знания: мыслительный акт не предстаёт перед нами как акт, как динамика, и момент творчества остаётся при этом лишь декларацией, как, собственно, декларацией оказывается и диалектичность при диадном перечислении категорий диалектики.

Рассмотрим в заключение этого раздела такую часто упоминаемую философами пару диалектических понятий, как “форма и содержание” и убедимся, что фактическое содержание этих понятий раскрыто может быть лишь после того, как мы данную диаду расширим, по крайней мере, до триады. Вернёмся в связи с этим к нашему примеру онтологического творческого акта – появлению кристалла из раствора соли под воздействием затравки. Напомним, кстати, тот экспериментальный факт, что структуризация кристалла в растворе нормально протекает и в том случае, когда между затравкой и раствором нет непосредственного контакта, например, когда затравка покрыта плёнкой фольги.

Из этого факта следует, что затравка содействует кристаллизации потому что сама она уже имеет кристаллическую структуру, структура эта устойчива, инвариантна, от помещения затравки в раствор она не меняется, и влияние её заключается в том, что молекулы решётки затравки своими электрическими и магнитными полями задают схему, форму той кристаллической решётки, которая “нужна” молекулам раствора, т.е. соответствует валентностям этих молекул, и сама не образуется лишь потому, что тепловое движение, если нет содействия со стороны затравки, постоянно разрушает зарядами упорядоченных соединений молекул в растворе.

Таким образом, очевидно, что затравка является экстрактом формы; раствор соли – эта же материя, тот материал, который ищет и приобретает, при содействии затравки, свою форму, в результате этого появляется материальная, или материализованная форма, которую и следует истолковывать как содержание.

В то же время ясно, что раствор является условием возникновения нового кристалла, затравка – причиной, а сам возникший кристалл – следствием. Понятно, что поскольку затравка инвариантна, влиянием на неё раствора можно пренебречь, свои характеристики она сохраняет благодаря своей внутренней организации и свойств своих компонентов, то она является носителем своей сущности, внутренней причины своих свойств.

Раствор оказывается той средой, которая испытывает воздействие со стороны этой сущности и изменяет своё состояние, благодаря чему сущность эта проявляет во внешней действительности свои свойства. Следовательно, в триадном представлении основные диалектические категории соотносятся следующим образом:

• причина – условие – следствие,
• сущность – среда – явление,
• форма – материя – содержание.

Рассуждая подобным образом, мы могли бы теперь продолжить этот перечень триад, включив в него, например такие, как:

• структура – субстрат – субстанция,
• катализатор – реагенты – реактив,
• технология – сырьё – продукция,
• и т.д.

В эту же схему входит и мифологическая картина мироздания индоевропейцев, например, греков:

• теос – хаос – космос…

В конечном счёте это соотносимо с диалектическими триадами Р.Г.Баранцева: рацио – эмоцио – интуицио (Баранцев, 1976; 1980; 1982).

Как видим, в эту же систему триад входит понятие предикатор – предиканд – предикат, тогда как на уровне речевых знаков проявляется только часть этой цепи – рема и тема как наименования смыслов, являющихся предикатором и предикандом.

. . .

1.3. Три главных разновидности метода выведения знаний в соотнесении с фазами развития изучаемого объекта: индукция, дедукция, детекция.

Один из типов способов получения выводного знания, т.е. одна из типичных разновидностей методов как компонентов познавательной деятельности, наиболее ярко проявляется при ориентации мыслительной деятельности на достижение гносеологических целей. Формируется эта разновидность тогда, когда исследователя не удовлетворяют его знания о сущности объекта и он, опираясь на феноменологические знания об объекте как на наблюдаемое явление и на знание тех реальных особенностей среды как условий, в которых это явление становится наблюдаемым, стремится логически прийти к новым знаниям о сущности объекта.

Нетрудно в этом движении от заданных условий и известных явлений к сущности, понимаемой как мысленно интерполируемой внутренней причине иерархизированных сложных явлений, опознать тот широко известный способ рассуждений, который называют индукцией.

Итак, одна из главных разновидностей научного метода – это индукция.

Другая разновидность научного метода внешне по своим целям чаще всего выглядит как прогностическая. Наличный уровень постигнутости сущности объекта науки используется в этом случае как данность, так же, как накопленный массив феноменологических знаний, т.е. данных о явлениях, и с опорой на эти исходные данные решается задача теоретического предсказания поведения объекта в реальной среде, т.е. в тех или иных заданных условиях. Иначе, в этом случае зафиксирована внешняя причина (среда) и внутренняя причина (сущность) и делаются выводы о явлении сущности в условиях этой среды, т.е. о следствии, вытекающем из взаимодействия внутренних и внешних причин.

Нетрудно в тех методах рассуждения, которые формируются при накоплении опыта решения таких прогностических задач, опознать то, что называется в логике и в философии дедукцией, особенно если иметь в виду задачи предсказания явлений не при решении каких-либо практических, прикладных задач, а при использовании выводов о явлении объекта в дополнение к знаниям о его сущности или для проверки степени надёжности этих знаний.

Накопление опыта решения прогностических, дедуктивных задач, увеличение эффективности их решения свидетельствует о том, что логическое выведение новых знаний осуществляется в достаточной мере в соответствии с теми причинно-следственными законами связи условий с сущностью, которые реально свойственны изучаемому объекту. Но этот опыт есть не что иное, как формирование метода решения этих задач. Следовательно, по мере формирования методов дедуктивного познания объекта науки происходит сближение логики познания с процессом объективного перехода от причин (внутренних и внешних, т.е. от сущности и условий) к следствию, т.е. сближения с логикой поведения объекта в условиях изменяющейся среды, т.е. с диалектикой на уровне онтологии, точнее – с одной из фаз диалектики существования объекта.

В ходе индуктивного познания движение мысли идёт от известных явлений (как следствий) и знаний о среде (как внешних причин) к догадкам о сущности объекта, проявляющего себя в условиях этой среды. По мере такого познания формируется мыслительный образ сущности объекта, приобретающий всё большую определённость и соответствие сущности как внутренней причины свойств изучаемого объекта. Это приближение в общих чертах повторяет процесс формирования сущности на этапе становления объекта, его адаптации к выполнению определённой функции в надсистеме.

Очевидно, что причинно-следственные законы становления имеют некоторые специфические черты по сравнению с причинно-след­ст­венными законами проявления объекта со сложившейся сущностью в изменяющихся условиях. Следовательно, эффективные приёмы получения выводных знаний при решении индуктивных задач познания, т.е. методы индуктивных рассуждений, не во всём тождественны методам дедуктивных рассуждений. Однако две этих разновидности методов не противоречат друг другу, а взаимно дополняют друг друга, так как соответствуют отражению законов двух фаз существования изучаемого объекта: в фазе становления сущности и в фазе проявления уже сложившейся сущности. Поэтому, например, индуктивные методы могут оказаться более эффективными в процессе создания, конструирования объекта с заданными устойчивыми свойствами и, следовательно, с искомой сущностью, а дедуктивные – при предсказании поведения объекта со сложившейся сущностью при изменении условий его существования.

Хотя в истории науки и в современной науковедческой литературе обычно достаточно большое место уделяется вопросу о сути различий между индуктивной и дедуктивной логикой получения новых знаний и, соответственно, о сути различий между индуктивными и дедуктивными методами, однако мы позволили себе рассмотреть этот вопрос с позиций общей системологии, ибо благодаря этому смогли более ясно сформулировать положение о том, что индукция и дедукция – это не просто два способа получения выводных знаний, но и закономерное отражение двух форм, двух фаз в существовании изучаемого объекта: фазы становления и фазы функционирования, так что каждый из рассматриваемых двух видов методов имеет преимущество перед другим, если он правильно соотнесён с аспектом рассмотрения изучаемого объекта. Следовательно, если поставлена цель как можно более полного, целостного познания свойств объекта, то в свете изложенного, мы имеем теперь право утверждать, что в конечном счёте в процессе его изучения должны найти применение оба эти вида методов рассуждения как отражения законов существования объекта на разных фазах его развития.

После такого истолкования природы отличий между индуктивными и дедуктивными методами закономерно поставить и новый вопрос: а нет ли каких-либо иных методов как отражения иных модификаций причинно-следственных связей, без которых желаемая полнота рассмотрения фаз существования объекта не будет гарантирована? Иными словами, кроме индуктивных и дедуктивных нет ли каких-либо иных, сопоставимых с ними по значимости, методов логического вывода?

Используемые нами понятия и представления общей системологии, соотнесённые с категорией триадами, а не диадами материалистической диалектики, позволяет нам без труда доказать, что есть ещё одна разновидность методов такого рода и именно одна, а не более.

С такой задачей мы действительно встречаемся, например тогда, когда стремимся к тому, чтобы путём создания соответствующих условий добиться закрепления в объекте вполне определённых, из числа многих потенциально возможных, внешне проявляющихся свойств. Аналогичной является задача объяснения того, почему в силу каких обстоятельств, при каких изменениях состояния среды, объект при всём многообразии своих интенций, реально проявил именно данные свойства, а не какие-либо другие из числа возможных.

Этот третий, не индуктивный и не дедуктивный тип связи причин и следствий и способов их познания назовём детекцией.

Совершенно ясно, что когда в ходе становления и адаптации системы стихийно или сознательно нащупываются оптимальные режимы поведения, то для закрепления их, для превращения в надстроечные компоненты системы должны протекать такие процессы, наиболее эффективно познание которых должно осуществляться методом детекции.

Приёмы детективного размышления необходимы, например, тогда, когда после дедуктивного предсказания наличия у объекта того или ино­го свойства, мы хотим проверить экспериментально наличие этого свойст­ва в объекте. Для этого мы должны догадаться, какие подобрать методики эксперимента, в какую среду, в какие условия поместить объект, чтобы при наличной и известной нам сущности как внутренней причины этого свойства оно возникало как следствие на уровне явления ^[*].

[*_Совершенно ясно, что литература, называемая детективной, развивает в читателе именно детективные методы мышления, и при этом авторы соответствующих произведений исходят из того, что некоторые усреднённые представления о сущности героя читателю известны и не требуют углубления. В этом и кроется причина того вреда, который наносится интеллекту, если он формируется в основном на решении детективных задач. Умение мыслить диалектически возможно лишь при равном владении методами и детекции, и индукции, и дедукции с опорой на соотнесение этих методов с процессами и явлениями внешней действительности.]