Существует работа российского социолога Ослона, которая называется «мир теорий в эпоху охвата». Трудно найти другие слова, которые так коротко и ясно объясняют смысл существования традиций. Институты – продукты теорий. Природа конфликтов – теории, а не институты или люди. Люди являются непосредственными участниками конфликтов, носителями, но проблема в конкуренции идей. Теории могут быть сильными или слабыми. Все зависит от количества людей, которые поддерживают или разделяют теорию или идею. Это касается как старых традиций, так и новых проектов, даже если они результат интерпретации старых. Участники конкретной традиции вовлекают и агитируют сторонников из вне.

Если традиция существует в институтах, то уже там, внутри нее, могут быть иерархии, авторитеты и свои внутренние конфликты, основанные на более частных идеях. Это показывает пример того, что идеи могут быть частными и более общими. У нас есть в политическом арсенале шанс в конструировании общих идей, стратегических целей. Более того, внутри каждой традиции могут мирно сосуществовать другие. Именно так и происходит. Парадокс в том, что одни и те же концепты могут быть интерпретированы разными языками, участники могут исходить в своих действиях из одних теорий, а проповедовать на вербальном уровне другие. Чем сложнее и древнее концепт или институт, тем сложнее человеку адекватно соотносить духовную практику с реальными решениями и действиями. Сложность порождает эффект отчуждения. Отсюда же возникают желания разделять теорию и практику на разные виды деятельности. На самом деле, это и есть проблема адекватности.

Если бы все сводилось к чистым духовным практикам, то было бы легче договориться об общих языках и идеях. Но проблема в том, что когда в процесс включаются экономические институты и люди уже конкурируют за жизненно необходимые ресурсы, отчуждение проявляется особенно явно. Все духовные практики пользуются всеми интеллектуальными приемами. И силой авторитета и творческой интуицией и классификацией, и анализом, и синтезом, сравнением, естественным языком, наконец, просто силой. Реальное отличие иногда даже не в предмете и не в методах. Иногда традиции соревнуются за один предмет, например, за человека, используют одни методы, но интерпретируют одни и те же события по-разному. То есть условно, в политическом поле есть договоренности о разделении предметов ведения и орудий исследования, но в реальной практике, границы постоянно нарушаются и события протоколируются задним числом. После политических согласований, они интерпретируют с некоторыми отличиями в использовании терминологии. Но иногда даже с одними и теми же выводами. Такая практика затрудняет организации институтов, поддерживающие новые традиции, но и она же одновременно не позволяет старым традициям однозначно контролировать полностью ситуацию. Неадекватность позволяет новым образованиям проникать в общий круговорот идей под видом результатов деятельности старых институтов. Сам вопрос ассоциации новых идей или институтов становится политическим. Но если все отношения есть продукт политики, то что же тогда позволяет отдельному человеку понимать?

Это обычная история. Все традиции имеют историю. Сама история событий и есть то, что позволяет человеку образовываться и образоваться. Остальные традиции воспитывают, учат своих потенциальных сторонников своей точке зрения, своим инструментам познания и влияния на мир. Они преподносят свои интерпретации событий и только непосредственная история, в идеале, наша главная школа.

Иногда исторические события превращаются в мифы и легенды. Иногда количественным соотношением документов, искусственно подобранных, для защиты определенной парадигмы, создается определенная идеологическая агитация при самом процессе обучения. Являются ли философы лучшими преподавателями?. Пока результаты таковы, что за исключением вербальных наук, языков и математики, вся история преподносится не как политический процесс или даже процесс информационного обмена, а как авторитарная, причем единственная религия. Религиозные институты формально отлучили из политического процесса, но фактически, произошло замещение интерпретаций религиозных концептов. Они продолжают присутствовать опосредовано в идеях политического устройства.

На повестке дня все та же вечная конкуренция тем истины и относительности. Насколько обосновано мы связываем события друг с другом? На каком шаге многоуровневого процесса образовании сложной системы в иерархию происходит отчуждение? Человек устает от демагогии и уходит в более комфортное пространство очевидных ему образов или он все-таки должен бороться за свои представления? Кажется, что секрет как раз кроется в конструкции общей парадигмы и интеллектуальной честности. В политике должен быть один язык. Построение нового языка – это отказ от политического решения. Это объявление войны. Скрытой, партизанской или открытой – не важно. Сторонники концепта истины часто занимают позицию разрушителей, а не объединителей. На самом деле – это критерий намерений. Решение идти до конца в отстаивание позиции, вплоть до самоуничтожения – ложная смелость. Это потеря философской составляющей сознания, скатывание на позицию авторитаризма, отказ от поиска общего, политического  решения. Усталость и безысходность. Отчаяние, естественная смерть от накопившихся ошибок. Этот тип уже становится сам традицией в философии для тех, кто отчаялся и разуверился в собственных силах. Как возникает уверенность в своей правоте? Может это просто нежелание вступить в политические пространство? Почему такие яркие философские личности, как Деррида или Делез, привлекают внимание, но не принимаются широко в обществе? По той самой причине, что и один и другой отказываются дискутировать. Один верит в абсолютную истину, другой не верит в коллективное творчество.

В каждом философе ценно то, что продвигает нас вперед в понимании общих процессов. Ошибки и заблуждения не интересны. Эта потеря времени. И мы подходим, наконец, к пониманию, что просто интерпретация бессодержательна. Она оправдана, если является переводом на современный политический язык. Но, в идеале, она должна сопровождаться переоценкой, проектом будущего. Философ должен научиться жить в обществе и его проблематикой, стать естественным. Его задача - политическая перспектива, смещение наших общих границ пространства-времени.

Мы должны защищать свои традиции. Идея политики не позволяет однозначно сказать о том, что общих ценностей нет или то, что нельзя построить логику смыслов для оценки исторический событий. Просто в данный момент это выглядит не убедительно из уст тех, кто не рискнул показать пример, образец или не построил своей классификации идей. Утопия Мора или город Солнца Кампанеллы выглядят наивно, но только с точки зрения новых интерпретаций и идиотизма в них не больше, чем шизофрении в современной политической жизни. Любой прогноз – это проект. Любая интерпретация – это переоценка. Чистого «пустословия» не бывает. Может быть только отказ или побег от общего обсуждения.