Первичное разделение бытия

1.  Свобода мышления.
  Не приходится удивляться, что к началу двадцать первого века философия так и не смогла доказать свою состоятельность как наука, а цивилизация практически загнулась, раздираемая непримиримыми противоречиями, если человек несмотря ни на что продолжает с достойным лучшего применения упрямством вставлять круглые палочки в квадратные дырки, а палочки с квадратным сечением в дырки круглые. Тут не помогут никакие ссылки на происки оппонентов или врагов.
  На протяжении всей своей истории человеческая цивилизация гордилась тем, что человек способен рационально мыслить, а по большому счёту - мыслить вообще, по отношению, разумеется, ко всему, что не умеет мыслить. Такой самоуверенный концепт поддержала и философия. Конечно, со стороны может показаться неким родом фокусничества и даже колдовства способность философа виртуозно жонглировать умными понятиями, особенно если посмотреть со стороны какого-нибудь деревенского лоха, едва умеющего связать пару слов.
  Разумеется, философский протокол мышления сильно отличается от бытового. Однако, чтобы им овладеть, нужно долго учиться, и то не факт, что научишься мыслить самостоятельно, а это, наверно, самое главное условие исполнения философского протокола - если не можешь прибавить к философии чего-то своего, то и не философ, а просто адепт очередной тоталитарной секты. Тем не менее, в одном все философы сходятся - бытие по факту дробно, а познать его единство можно исключительно в понятии, путём синтеза понятий о наиболее общих частях бытия. Такой вывод сам собой напрашивается из идеи наличия у человека способности мыслить, которая предпочтительней, чем её отсутствие или даже её недостаточность. Мыслью можно дотянуться куда угодно, до любых высот. А недомыслием только дрова колоть.
 
2. Синтез понятий недостижим.
  Только проблема этого всеобщего заблуждения такова, что синтез понятий хоть и желаем, но практически недостижим. Философии не дано приблизиться к окончательному и бесповоротному синтезу оппонирующих определений, так как именно мысль человека и является фактором, дробящим знание человека о бытии на противостоящие друг друг противоположности. Уже из факта неспособности человеческого сознания посредством мышления соединить бытие так, чтобы оно не было противопоставлено самому себе и, прежде всего, себе дробному, многообразному, вытекает неизбежное и перманентное разделение в мышлении знания о бытии, даже если это знание претендует на всеобщность и ссылается на какой-то род единства в бытии и с бытием. Человек способен мыслить бытие только в противоположных, оппонирующих определениях, а если их изначально нет, то он их неизбежно выдумает, подобно Гегелю. Поэтому никакого синтетического знания о бытии быть не может, но только о его части - о единстве или многообразии. Синтез знания о бытии есть также и его анализ. Будучи исполняемый последовательно, он всегда будет приводить к профанации философии, к замутнению философского знания логическим разделением. И нечего тут пенять на "чувственность", которая, якобы, только и дробит окружающую человека действительность на частные исчезающие моменты, а синтезировать и сохранить в этом виде ничего не в состоянии. Верность этому предрассудку Гегель сохранил до конца своей жизни -  "Чувственное есть некое единичное и исчезающее, а то, что в нем постоянно, мы  узнаем  посредством  размышления." (Энциклопедия Философских Наук, Наука Логики. Часть I, Предварительное понятие, § 21, b))

3. Предрассудок о существовании мира "чувственных вещей".  
  Позиция по отношению к понятию как разделяющему и локализующему частные проявления бытия может противоречить устоявшемуся за тысячелетия предрассудку о существовании мира так называемых "чувственных" вещей, бытие которых философская традиция, с одной стороны, полагала данным в различении изначально с помощью, якобы, ощущений, а с другой - клеймила это бытие как низшее, несовершенное, неустойчивое, морально недостойное для изучения философией. Но такое эмоционально-грубое, архаично-варварское деление человеческого универсума на мир "чувственных" вещей и на мир понятий само делит бытие на недобытие и сверхбытие, где уже не может идти речи о единстве бытия, а только о его частном подразделении, основанном на вкусе.
  Той же самой точки зрения на мир вещей придерживается и Гегель, поминая Платона и солидаризируясь с ним - "Платоновская идея есть не что иное, как всеобщее, или, говоря более определенно, понятие предмета; лишь в своем понятии нечто обладает действительностью; поскольку же оно отлично от своего понятия, оно перестает быть действительным и есть нечто ничтожное; осязаемость и чувственное вовне-себя-бытие принадлежат этой ничтожной стороне." (Гегель, "Наука Логики", Введение), а также -  "Система логики - это царство теней, мир простых сущностей, освобожденных от всякой чувственной конкретности. ... Сознание занимается здесь делом, далеким от чувственных созерцаний и целей, от чувств, от мира представлений, имеющих лишь характер мнения." (Гегель, "Наука Логики", Введение) Гегель всеми силами души громит некий обезличенный и совершенно аморальный "рефлектирующий рассудок" -  "Но философией овладел рефлектирующий рассудок." "Обращенный против разума, он ведет себя как обыкновенный здравый смысл и отстаивает свой взгляд, согласно которому истина покоится на чувственной реальности, мысли суть только мысли в том смысле, что лишь чувственное восприятие сообщает им содержательность (Gehalt) и реальность, а разум, поскольку он остается сам по себе, порождает лишь химеры." (Гегель, "Наука Логики", Ведение)

4. Постоянство ощущений.
    Как Гегелю, так и консервативной философской традиции всегда было невдомёк, что всё, что есть единого в человеческом отношению к бытию, есть ощущения. Органы ощущений всего лишь датчики, транслирующие информацию о бытии в мозг человека, они ничего не разделяют и не анализируют. Через посредство ощущений человек имеет дело с бытием единым и неделимым, а дифференцирует бытие, в том числе и сами ощущения, с помощью понятий, которые он, человек, нарабатывает в течении всего своего жизненного пути на основании опыта, в том числе и опыта усвоения чужого опыта. С другой стороны, уже сама догадка о том, что в бытии мира вещей может существовать какое-то высшее единство, есть понятие, разделяющее бытие на бытие единое и бытие многообразное, дробное, различённое. Попытки же найти такое единство, определить его ведут не к знанию о едином бытии, а к знанию о субстанции, о единстве мира вещей как частей бытия, а лучше сказать - об однородности мира объектов, различаемых человеком в понятиях.
  Как трудно бывает перешагнуть философу устоявшуюся философскую традицию, когда он с этой традицией сросся намертво. Он уже не замечает, что его же собственные штампы мышления, особенно связанные с речью, мешают ему осознать и выразить в речи знание о единстве бытия, если оно у него, конечно, есть. Философ может только продекларировать чистое беспримесное знание о бытии и его единстве, но это созвучно и равносильно бараньему блеянию, а чтобы никто философа в этом не заподозрил, он неизбежно скатывается в процесс объяснения того, что он имел в виду, когда говорил, что он имел в виду и так далее до бесконечности. Любую человеческую мысль можно раскрыть множеством способов. А мысль о бытии обмусолить до неузнаваемости и сам бог велел. Таким образом, высказаться о бытии философия не может, не нагромоздив штампов о других штампах, вне вообще какого-то штампованного, предустановленного знания, вне предубеждений и предрассудков.

5. Избавиться от мышления.
  Движение философии к единству и, прежде всего, к единству знания о едином бытии ведёт её к отсутствию этого единства, к многообразию такого знания и даже к ещё большей его дробности, вообще к противостоянию с бытием и печальным последствиям раздельного отношения к бытию различных фракций в рамках единой человеческой цивилизации, когда мышление превращается из высшей цивилизационной ценности в проклятие человека и фактор разделения его мыслительных способностей на два логических алгоритма, оба негодных в деле снижения противостояния между двумя цивилизациями.
  Однако, если рассуждать диалектически, то есть в рамках единства, которое не противостоит ничему, но включает в себя также и свою противоположность, а именно - многообразие, движение мысли к единству с самой собой и с бытием должно начинаться от самого этого единства, положенного аксиоматически, а не заканчиваться им. Чтобы найти необходимый компромисс между бытием и знанием о нём, не требуется никакой изощрённой софистики. Если мышление есть само предел самого себя на пути философии к единству знания о бытии, то от него и надо избавляться сознанию в первую очередь, а не от гегелевской "чувственности". Снижение активности мыслительной деятельности до уровня достаточной для обнаружения признаков единства мысли, понятия, знания о бытии с самим бытием и будет необходимым условием достижения такого единства.

6. Достаточная рациональность.
  Отключить свой интеллект не так уж и трудно, хотя бы на время, пока человек занят какими-то делами, сходными для всех среднестатистических индивидов. Однако в очищении сознания от избыточной рациональности не может быть никакого заранее предустановленного образца или шаблона, никакой навязанной извне меры чистоты. Каждый мыслящий индивид вправе определять такую меру для себя сам. Само рациональное начало в сознании человека никуда от этого не девается, стираются только грани между оппонирующими друг другу определениями. Человеку начинает яснее видеться связь между частями бытия, в том числе между ним самим и своим окружением вплоть до самых удалённых его уголков. В конце концов человек перестаёт быть привязанным к понятию бытия, позаимствованному у кособокой традиции и также кособоко интерпретированному. Поэтому знание о бытии только тогда приобретает свой всеобщий статус, когда становится своим собственным, приобретённым в результате работы сознания человека по санации своей ментальной сферы от чужеродных и паразитических включений.
  Зачем вообще человеку нужна философская традиция, если её главной задачей является закрепощение сознания человека? Единственным назначением философии в условиях освобождённой и потому беспристрастной рациональности будет только выработка представления о том, как не надо философствовать, чтобы лишний раз не наступать на одни и те же грабли, а таких примеров в истории философии можно насчитать немало. Ментальный опыт, приобретённый человеком в результате овладения уже имеющейся культурой философствования, должен быть интерпретирован, пересмотрен и отфильтрован, чтобы стать философским протоколом самого человека, а не безличной философской традиции, которая заигралась в игры с законами, правилами и иерархиями категорий,