проблема не в том, что Бентама не поняли, просто все жили желудком, как и сейчас, а не свободой вовсе, и которая не добывается материально, а правовыми мерами только, и что не личный интерес, или польза. Маркс большие глупости написал, но его читают по причине непонятности текста в котором глупости не видят. Великого мыслителя трудно увидеть вблизи от него, и поэтому никто не понял его основную идею, а она правовая, и не о пользе как кажется на первый взгляд недальновидному читателю, а о личности прежде. Человек толпы видит только свою пользу, что естественно, а мыслитель - личную, а совмещает их право. Маркс, Одоевский, мыслители толпы и для толпы, и поэтому не взяли в толк, что разно польза понимается. Личность противостоит не только толпе, но и себе также, а значит не в ней проблема права, а в индивиде, и отсюда идея Бентама шла мимо идеи права, но не стоило спекулировать вокруг его идеи, и против, а предложить разрешение вопроса, но его не находят и по сей день, и не мыслителя в том вина, а аналитиков. Личность - социальная категория индивида и к праву никакого отношения не имеет, и поэтому польза как относящаяся к личности не могла рассматриваться в экономике государства, и у Бентама польза имела другой смысл, и относилась скорее к индивиду, а не к толпе, и отсюда польза становится причастной праву. Путин выступая как личность трактует право индивида, значит противостоит не только себе, но и гражданам, и от того как граждане к этому относятся ничего не меняется, они себе также противостоят как личности. Дураками не рождаются, ими становятся, есть феномен противостояния личности и права в самом индивиде. Бентам конкретно указал причину противостояния, польза должна иметь государственный смысл, а не экономический для индивида только, а значит она должна быть заложена в правовой политике государства. Тогда идеи Бентама по части пользы окажутся далеко уже не пошлыми, если их внимательно рассмотреть. Игнорирование пользы гражданской и повело к экологическим бедствиям, и когда  «наибольшее счастье наибольшего числа людей» не было задачей государственников, что мы имеем и сейчас, при Путине разрыв между богатыми и бедными непрерывно увеличивается, а значит ничего не делалось в части пользы именно. Автор подытоживая идеи Бентама и опус Одоевского «Город без имени» пишет либеральные пошлости про социальную инженерию: "Цели, поставленные Бентамом, казались мелкими и ограниченными, методы — робкими и неуверенными. Отсюда резкая критика и ирония над британским мыслителем, не верившим в тотальный и немедленный прогресс. Сегодня для всех стало очевидным, что именно эти скромные цели и постепенные улучшения, достигаемые «социально-инженерными» методами, являются оптимальными". Аферисты попавшие случаем в должностную власть и используют подобные изыскания холуёв от науки. Мыслитель не имеет цели и методов достижения вне своей головы, а значит причина и следствие тут переставлены местами, а социальная инженерия термин комуняк, а не серьёзных исследователей текста.

1839 г. в «Современнике» была опубликована повесть В. Ф. Одоевского «Город без имени». Писатель, известный тем, что впервые (во всяком случае в России) поменял знак в утопическом жанре на отрицательный, представил своим читателям антиутопию, показывающую гибель общества, построенного на принципах учения Д. Бентама. В ней описано, как на одном, «отдельно взятом острове» было построено процветающее общество, основанное исключительно на принципах личной пользы. Дойдя до вершин благосостояния, оно пришло к гибели, ибо отвергло мораль, религию, право, искусство во имя утилитарных принципов, «четких и очевидных», но приносящих лишь сиюминутную выгоду и разрушающих духовные скрепы, помогающие сосуществовать в одном социальном пространстве людям с разными вкусами, интересами и потребностями. Оказалось, что общество без эфемерных и неэффективных дополнений духовной культуры погрязло в софистических рассуждениях, облегченных здравым смыслом до уровня банальностей. Польза стала представляться бентамитам исключительно как материальная выгода, а погоня за немедленным экономическим эффектом разрушила экономику, а затем и всю социальную систему. Одоевский рисует ужасную картину распада некогда процветающего общества: «Одни разбогатели — другие разорились. Между тем никто не хотел пожертвовать частию своих выгод для общих, когда эти последние не доставляли ему непосредственной пользы; и каналы засорялись; дороги не оканчивались по недостатку общего содействия; фабрики, заводы упадали; библиотеки были распроданы; театры закрылись. Нужда увеличивалась и поражала равно всех, богатых и бедных. Она раздражала сердца; от упреков доходили до распрей; обнажались мечи, крови лилась, восставала страна на страну, одно поселение на другое; земля оставалась незасеянною, богатая жатва истреблялась врагом; отец семейства, ремесленник, купец отрывались от своих мирных занятий; с тем вместе общие страдания увеличивались. В этих внешних и междоусобных бранях, которые то прекращались на время, то вспыхивали с новым ожесточением, протекло еще много лет. От общих и частных скорбей общим чувство сделалось общее уныние. Истощенные долгой борьбой люди предавались бездействию. Никто не хотел ничего предпринимать для будущего. Все чувства, все мысли, все побуждения человека ограничивались настоящей минутой. Отец семейства возвращался в дом скучный и печальный. Его не тешили ни ласки жены, ни умственное развитие детей. Воспитание казалось излишним. Одно казалось нужным — правдою ли неправдой добыть себе несколько вещественных выгод. Этому искусству отцы боялись учить детей своих, чтоб не дать им оружия против самих себя; да и было излишним; юный бентамит с ранних лет, из древних преданий, из рассказов матери, научался одной науке: избегать законов божеских и человеческих и смотреть на них как на одно из средств извлекать себе какую-нибудь выгоду. Нечему было оживить борьбу человека; нечему было утешить его в скорби. Божественный одушевленный язык поэзии был недоступен бентамиту. Великие явления природы не погружали его в ту беспечную думу, которая отторгает человека от земной скорби. Мать не умела завести песни над колыбелью младенца. Естественная поэтическая стихия издавна была умерщвлена корыстными расчетами пользы. Смерть этой стихии заразила все другие стихии человеческой природы, все отвлеченные, общие мысли. связывающие людей между собою, показались бредом; книги, знания, законы нравственности — бесполезною роскошью. От прежних славных времен осталось только одно слово — польза; но и то получило смысл неопределенный: его всякий толковал по-своему». Даже природа, кажется, не выдержала такого положения вещей — страшные грозы и даже извержения вулкана поразили несчастных. Однако и ужасная трагедия не заставила этот народ одуматься. Газета бентамитов с характерным названием «Прейскурант» таким образом отозвалась на национальное бедствие: «Мылом тихо. На партии бумажных чулок делают двадцать процентов уступки. Выбойка требуется». Только в постскриптуме редакция спешила уведомить своих читателей, «что бывшая за две недели гроза нанесла ужасное повреждение на сто миль в окружности нашего города. Многие города сгорели от молнии. В довершение бедствий, в соседственной горе образовался вулкан; истекшая из него лава истребила то, что было пощажено грозою. Тысячи жителей лишились жизни. К счастию остальных, застывшая лава представила им новый источник промышленности. Они отламывают разноцветные куски лавы и обращают их в кольца, серьги и другие украшения. Мы советуем нашим читателям воспользоваться несчастным положением сих промышленников. По необходимости они продают свои произведения почти задаром, а известно, что все вещи, делаемые из лавы могут быть перепроданы с большою выгодою…» «Искусственная жизнь, составленная из купеческих оборотов», не могла продолжаться долго. Общество стало разрушаться изнутри. Сначала были признаны бесполезными купцы и денежный обмен был заменен натуральным. Затем землепашцы изгнали ремесленников и все, «кто имел руку, не привыкшую к грубой земляной работе, были изгнаны вон из города». Хозяйство стало натуральным. Однако и на этом деградация не остановилась. Земледельцы, предоставленные сами себе, без поддержки государства не смогли защищать результаты своего труда. Вместе с остатками разбойничьих шаек они превратились в полудикие племена, обитавшие в лесу и находившие себе пропитание собирательством и охотой. По странному стечению обстоятельств среди руин некогда процветавшего города сохранился памятник основателю. Одичавшие бентамиты «в суеверном страхе преклоняли колени перед пьедесталом статуи Бентама, принимая его за древнее божество, и приносили ему в жертву пленников, захваченных в битве с другими, столь же дикими племенами». Таким образом, романтический апостол пользы превратился в мрачного кровавого идола. По-своему толковал центральное понятие бентамовской философии и сам Одоевский. Разумеется, он упрощал, вплоть до приведения к абсурду, мысли британского мыслителя, сочинения которого были ему хорошо знакомы прежде всего во французских переводах-переложениях Э. Дюмона. Однако писатель вольно или невольно выразил существенную тенденцию русской культуры — избирательного восприятия и произвольной интерпретации. Искажение первоначального образа в процессе восприятия никогда не было специальной задачей российского менталитета. Однако, как писал Дени Дидро, идеи меняли свой цвет по дороге из Парижа в Петербург. То же самое произошло с учением Джереми Бентама и с оценкой его самого. Человек с харизмой святого стал злым гением утопического государства, а желание облагодетельствовать человечество не помешало заслужить уничижительную оценку «гения буржуазной тупости», которую дал ему К. Маркс еще в середине прошлого века. Российские исследователи были так же безжалостны. Они называли его учение «лавочнической арифметикой», писали, что в его морали «есть что-то безнадежно смердяковское, что-то глубоко опошляющее предмет доказательства и, прежде всего, самое орудие доказательства — разум человеческий», вот почему философия Бентама «возбуждает почти брезгливость во всяком человеке, способном глубоко мыслить и чувствовать, каковы бы ни были его убеждения».
Попытка беспристрастного изложения учения Бентама и отчасти его реабилитация была предпринята в книге П. А. Покровского «Бентам и его время» (Пг., 1916) и поддержана в рецензии на нее П. А. Сорокина. Знаменитый социолог не разделяет ни социальных, ни моральных взглядов Бентама, однако признает возможность их существования и не «переходит на личности». Сорокин подчеркивает близость взглядов Бентама социалистическим воззрениям его времени и соглашается с его критикой правовых и социальных институтов. Задача исследователей начала нашего века заключалась в том, чтобы сформировать спокойное, не затуманенное излишней эмоциональностью отношение к мыслителю, отдавшему жизнь в борьбе за (по отношению к Бентаму эта фраза как бы утрачивает свою метафизическую пафосность) «наибольшее счастье наибольшего числа людей». В то время все были увлечены марксизмом, социализмом, историцизмом и боролись за «всеобщее счастье». Цели, поставленные Бентамом, казались мелкими и ограниченными, методы — робкими и неуверенными. Отсюда резкая критика и ирония над британским мыслителем, не верившим в тотальный и немедленный прогресс. Сегодня для всех стало очевидным, что именно эти скромные цели и постепенные улучшения, достигаемые «социально-инженерными» методами, являются оптимальными. Хочется вспомнить практические советы, обращенные не столько к Мировому Духу, гармонизирующему космические сущности, сколько к здравому смыслу каждого из нас. 
http://ideashistory.org.ru/pdfs/a09.pdf