По-Канту, мы детерминированы, поскольку принадлежим миру феноменов, а свободны, что — миру ноуменов. Но это — банальное разделение представления мира «от третьего лица» и — «от первого лица». Мы детерминированы, когда рассматриваем других и себя — «от третьего лица». Мы свободны, когда я и другие понимаются мной — «от первого лица».  
   В первом случае я и другой — «по одну сторону», в мире других. Себя я здесь представляю «со стороны», со-природным миру, в котором и другие — тоже ему со-природны. И для «всех и вся» с этой позиции налицо подчиненность «законам природы». Во втором же случае — я, как тот, кто может выбирать поступать так или иначе, — свободен. Хотя с этой позиции другие даны мне как феномены, но не как ноумены, — в силу принципа приватности — я предполагаю, что за этими другими-как-феноменами «стоят», «скрыты», другие-как-ноумены, то есть так, как я дан себе «от первого лица». Отсюда — предположение, что и другие свободны, как я.

Последнее — сомнительное допущение. Но — так у Канта: я и другие суть «подобные сущности». Отношение к себе как к предопределённому другому возможно только тогда, когда я — уже в прошлом, уже свершил свой поступок. Но не тогда, когда мне предстоит еще выбрать своё действие, предстоящий поступок.   

Гораздо более последовательнее считать только себя свободным, «ноуменом», поскольку в каждом моменте времени мне ещё предстоит выбрать своё действие, других же — как «феномены», полностью предопределёнными. Последнее следует и из того, что я могу предсказать выбор других (опыты Либета, психоанализ). С собой это «не проходит», поскольку любое осознание своего мотива, бессознательного, нейроактивности, делает меня свободным от этого: я волен принять его или нет.       

Итак, в истоке кантовской антиномичности свободы и необходимости находится эпистемологическое отличие точек зрения «от первого лица» и «от третьего лица».