Пусть всегда будет Бытие

Бытие и каждое сущее бытия интересны человеку тогда, когда они содержат в себе какие-то важные для него качества. Поскольку жизнь и мышление возможны только при условии сохранения устойчивости целого ряда структур и процессов, постольку они (жизнь и мышление) постоянно сопровождаются вечной борьбой с хаосом, нарушающим ту или иную устойчивость.

Одним словом, людям важна и интересна устойчивость самого дорогого и ценного, то есть того, что обеспечивает им жизнь, и - не просто жизнь, человеку этого мало, но - жизнь благую, базирующуюся на стабильности ее основных этических принципов. Сохранение бытия различных сторон такой жизни всегда входило в круг забот людей. Так, для древних греков наверняка одной из важнейших забот была забота о сохранении их цивилизации. Отсюда весь настрой платоновской философии с ее поиском идеально устроенного и поэтому – прочного государства и того, что лежит в основе этой прочности - вечного и неизменного мира идей, поддерживающего бытие мира бренных вещей.

Открытие первыми философами того, что интуитивно было уже открыто религией, а именно того, что Мир есть Космос, то есть - упорядоченная система, обузданная законами, Логосом, и что все беды людей происходят оттого, что они нарушают эти космические законы, стало одновременно и вселяющей надежду благой вестью, и - вестью, требующей серьезных обоснований, доказательств, которые добываются отнюдь не с помощью одной лишь логики, но, прежде всего, с помощью науки и практики.

Главным требованием всех нравственных, религиозных и юридических законов было и есть: сохранять качество (стабильность, устойчивость) человеческого бытия. Наука же, открывая законы природы и общества, одновременно тем самым и подтверждает их ценность. Можно, наверное, даже сказать, что поиски человеком средств сохранения миросберегающих ценностей были одним из важнейших субъективных усилий, стимулирующих возникновение философии. Впрочем, и сама философия, и то, исследованием чего она стала заниматься, а именно - истинное мышление, - тоже доказали со временем свою чрезвычайную ценность.

Кажется странным мнение Аристотеля, согласно которому философия бесполезна в практической жизни. Она как раз очень нужна человеку для того, чтобы найти средства и способы сохранения и приумножения человеческих ценностей. Уж не в пику ли своему учителю Платону делал он подобные заявления? Тот-то как раз считал, что правителями должны быть только философы.

Правда, надо уточнить, о каких ценностях в данном случае идет речь. Нередко ценность - и соответствующий феномен и понятие о нем – представляют просто как всё то, что нужно человеку и обществу для удовлетворения их потребностей. На самом же деле ценность это потребность особого рода – это некая сущностная характеристика смысла жизни как отдельной личности, так и любой из человеческих общностей, определяющая их жизненную позицию.

Устойчивость, сохранность ценности сама есть ценность. Но какова эта устойчивость по своему содержанию? Что это - индивидуальный интерес или же универсальные и общезначимые законы бытия? А какова эта устойчивость по форме: чувственно-очевидная или же умопостигаемая? Вот вопросы, которые всегда стояли и продолжают стоять в центре внимания философии.

История о том, как мысль искала устойчивое «в этом мире бушующем»

Мы знаем, что для изображения устойчивости у человека вначале появилась, и затем стала классической, логика, которую сейчас принято называть традиционной или формальной. Но я предлагаю пока воздержаться от употребления этих определений: «формальная», «содержательная», «диалектическая». Пусть они появятся в нужном месте и в нужное время наших размышлений о возникновении, функционировании и взаимодействии важнейших моментов логического - рассудка и разума.

Для начала разговора заглянем в далекое прошлое и зададимся вопросом: а существовали ли хоть какие-то предпосылки рассудка и разума в мифологическом сознании? С одной стороны, синкретичность мифологического сознания, то есть неспособность различить живое и мертвое, мыслящее и немыслящее, сон и явь, действие и ритуал, - свидетельствует, вроде бы, об отсутствии в таком сознании принципа самотождественности. А.Ф.Лосев даже говорит о характерном для мифологического сознания принципе всеобщего оборотничества, согласно которому любой предмет и любое существо в любой момент могут превратиться в совсем иной предмет и совсем иное существо.

Но ведь, с другой стороны, уже тогда человек жил в системе социальных форм регулирования его поведения, а именно, - в системе чрезвычайно многочисленных неукоснительных предписаний и запретов. И это несомненно – уже предпосылка принципа устойчивости и самотождественности, а значит, и рассудка. Хотя и «При общей характеристике логики мифов самым первым отличием следует назвать расхождение ее с логикой здравого смысла, причем расхождение, доходящее до крайностей взаимного отрицания» (Бряник Н.В. Введение в современную теорию познания: Учебное пособие. – М., Екатеринбург, 2003. – 84 с.)

Далее. А.Ф. Лосев считал, что миф содержит в себе своеобразную диалектику, а Я.Э.Голосовкер полагал, что мифологическое сознание имеет свою логику – логику, основанную на желаниях и воображении древнего человека. А.С.Богомолов подчеркивал, что факт наличия в мифологическом сознании определенной способности к обобщению уже есть предпосылка возможности появления философии.

Одним словом, обе формы логического не появились в мышлении человека внезапно. Они в примитивной, превращенной форме, противореча друг другу, существовали и постепенно вызревали уже в самых ранних формах мифологического мышления.

Я думаю, что становлению рассудочной части человеческого мышления способствовал прогресс в производстве, причем - уже в неолите, а особенно, - в ранних, патриархальных формах цивилизации, когда появились и развивались земледелие и скотоводство, гончарное дело, добывание металлов из руды и прочие сложные, но жизненно важные, виды трудовой деятельности. При занятиях такими видами труда, человеку совершенно необходимо было вырабатывать в себе понимание самотождественности, устойчивости свойств камня, дерева и металла, орудий труда и домашних животных. Принцип всеобщего оборотничества в данном случае никак не мог быть функциональным методом мышления и практической деятельности. Камень – это камень, а не Зевс и не демон. Глина – это глина. А буйвол - это буйвол. Переключение на такое мировидение и есть начало возникновения логики рассудка как логики здравого смысла: логики самотождественности, устойчивости качества окружающих человека вещей. Общность их понимается данной логикой как абстрактная общность, чувственная одинаковость.

Позже, сначала в Греции, и это было тесно связано с возникновением зрелой стадии возникновения цивилизации, возникла логика разума. Это уже была логика, базирующаяся на принципиально ином понимании общего: как конкретно-всеобщего. Ею тождественность понимается уже как тождество разнообразного и даже противоположного. Первое логическое открытие только что возникшей философии звучало так: «Одно есть все». И это для древнего грека звучало парадоксально.

Кстати, приглашаю «любителей мудрости» еще и еще раз внимательно перечитать статью М.Хайдеггера «Что это такое – философия?» (см.: Вопросы философии, 1993. - №8, С.113-123), где он очень убедительно анализирует это интеллектуальное открытие.

В возникающей новой логике, которая и знаменует собой появление на свет новой формы мыслительного освоения мира – философии, в устойчивость привносится, казалось бы, ее противоположность: изменчивость, генезис, процессуальность.

Диалектическое тождество рассудка и разума

И вот тут сразу же хочется сказать, что различие между абстрактно-общим и конкретно-всеобщим вовсе не фатально и не абсолютно. Не всегда это взаимоисключающие категории.

Вспомним выражение Гегеля: разум без рассудка - ничто, тогда как рассудок и без разума уже есть нечто. Сказанным, как мне кажется, Гегель хотел подчеркнуть не только то, что жизнь любого вывода разума зависит от того, насколько он словесно правильно оформлен с помощью рассудка, но и то, что разум ни в коем случае не должен забывать о самотождественности развивающейся вещи. Развивающаяся, то есть постоянно изменяющаяся, вещь, остается, тем не менее, до конца своего существования (то есть пока в ней сохраняется ее сущность, а также исходное качество) самотождественной. И рассудок призван улавливать это обстоятельство, помогая исследователю развивающегося предмета, например, - историку, да и вообще – любому ученому, помнить о том, что именно он изучает.

Химик, например, изучая чрезвычайное многообразие химических реакций и их продуктов, постоянно должен помнить, что в основе этого многообразия лежит нечто устойчивое, неизменное. И что же это такое? Наверно, это - атомы, это их способность не разваливаться, быть фундаментом для химических реакций? Не все ведь химические элементы годятся для этой цели. Например, трансурановые элементы – никудышный для протекания химических явлений материал.

Да, конечно, наличие устойчивых атомов это - безусловная предпосылка любой формы химизма как его необходимый, прочный материал. Это – то «неподвижное», без чего химическая система явлений невозможна. Но этого еще мало. Атомы есть и в недрах звезд, но там нет химизма. Устойчивое начало - это атомы, «живущие» внутри такой среды, которая позволяет им проявлять свойство валентности. Ее открытие дало ученым возможность представить весь химический мир сразу и во всей его полноте.

Важнейшим элементом этой полноты выступает имманентное для химической системы явлений внутреннее противоречие как источник ее развития, как единство и ее устойчивости, и ее изменчивости. Возможно, это противоречие следовало бы сформулировать так: валентность как единство притяжения и отталкивания, но уже - не любых частиц, как в физике, а именно – валентных электронов.

Все, что я сказал о химической форме движения, это не набор субъективных формализмов, а внутренняя логика самого химического содержания. Поэтому ткань поисковых рассуждений ученого всегда насыщена категориями (основание, субстрат, противоречие, отражение, форма, содержание, необходимость, возможность и т.д.). И если мыслитель занимается не просто логическим исследованием, а вот, например, - химическим, то категории, с одной стороны, выполняя функцию универсальных форм его рассуждений, соединяясь с химическим содержанием, выражающимся в химических понятиях атома, валентности и т.д., осмысливаются, с другой стороны, как их (категорий) конкретные проявления: как химическая форма, как химическое противоречие и т.д.

То же самое можно продемонстрировать и на примере поиска бытия жизни, то есть поиска ответ на вопрос «Что значит быть живым?»

Сначала, вслед за Ф.Энгельсом, мы говорили: жизнь – это форма существования белковых тел. Да, белковые молекулы это, действительно, прочная предпосылка бытия жизни. Но наличие молекул белка – это еще только наличие субстрата жизни. Душа, форма этого субстрата – информационные связи и отношения между белковыми телами и созданными из них организмами. Иными словами, мы начинаем понимать, что особая материя – белковые тела - должна соединиться, слиться с особенной (не присущей для неживого, - химического и физического) формой отражения – информационной. И вот это есть не только основание, но и целостность, монадно-замкнутый мир всего живого. Далее современному исследователю биосферы остаётся лишь подключить эволюционный процесс и рассчитать все возможные варианты решения исходного противоречия (между производством и использованием информации).

Итак, несмотря на все различия органической и неорганической химии, при всем различии таких форм жизни, как амёба, червяк, пшеница, рыба, обезьяна и даже – человек, мы можем, безусловно, сказать: в первом случае все разнообразие имеет устойчивость, самотождественность в виде валентных связей, во втором – в виде информационных отношений. Как назвать эту сквозную устойчивость – абстрактно-общей одинаковостью, или же - конкретно-всеобщим, то есть истоком, началом, порождающим основанием? По-моему, различие здесь становится несущественным. Важно то, что логика самотождественности здесь, без всякого сомнения, присутствует. Одно есть всё!

Это – одна сторона соотношения двух логик – логики разума и логики рассудка. А именно: мы не должны забывать, что процесс развития есть процесс, в котором сущность развивающегося сохраняется, остается самотождественной.

Вторая же сторона соотношения двух логик заключается в том, что с появлением логики разума должна стать иной и логика рассудка. Она, конечно, может и не становится иной, то тогда она выбирает себе довольно жалкую участь оставаться и пребывать тем, что Гегель назвал «уже нечто» (то есть так себе, кое-что), имея в виду логику, некритично выражающую чувственно очевидные вещи и процессы, логику обыденной жизни и эмпирического мышления. Современная логика рассудка (логика самотождественности вещей, свойств и отношений) должна принимать к своему сведению факт развития и действовать уже на фоне сложных, революционных изменений, происходящих внутри неизменного, сущностного качества развивающейся системы. В этом случае исследователю уже не надо будет постоянно твердить о том, что логика «огрубляет» процесс развития. Кстати говоря, и логика разума способна к огрублению процесса развития, если она забудет о «сквозном» тождестве исследуемого предмета самому себе. Разум без рассудка – ничто.

Логика разума включает в себя и логику диалектического различия и противоречия, и логику тождества. Знание и понимание сути диалектического процесса позволяет специалисту-логику понять, что «историческое» и «логическое», например, – это одно и то же. Они тождественны. Диалектически тождественны. И эта внутренняя диалектичность тождественности требует того, чтобы и логика реализовала себя через систему парных категорий – «сущность и явление», «содержание и форма», «необходимость и случайность» и т.д. Логика приобретает философское содержание. Она становится содержательной логикой. Она становится диалектической логикой.

В.С.Библер писал: «Философия есть – по своей форме – философская логика, то есть всеобщее определение схематизмов движения мысли, но…

И здесь Библер подчеркивает: это возможно только при условии присутствия позиции тождественности, взаимопредполагания мысли и бытия.

Отсюда: «философская логика – это логика искусственно остановленного взаимоначинания мысли – бытием, бытия – мыслью. Только в таком понимании мысль… логична…

И это означает, что, поскольку в центре внимания философской логики всегда находится соотношение бытия и мышления, она, с одной стороны, есть онто-логика (логика бытия), а с другой стороны, - логика мысли. (Библер В.С. Что есть философия? //Вопросы философии, №1, 1995. – С.162).

В этих словах В.С.Библера нет пока слов «диалектика», «диалектическая». Но во второй части своих размышлений о предмете философии – «Опыт критики (Заметки о статье Карла Поппера «Что такое диалектика?») этот выдающийся философ говорит: «…Диалектика есть форма категориального развития мысли, необходимая для логического обоснования любых предметных понятий, коль скоро они соотносятся … с… количеством – качеством; сущностью – явлением; формой – содержанием; действительностью – возможностью… и – тем самым, вообще «понимаются» (Там же – С.172).

И, в частности, в гегелевской триаде «тезис – антитезис – синтез», над которой столь «остроумно» измывается К.Поппер, «…речь идет не о научной теории как таковой (и об ее внешнем сопоставлении с «фактами»), но о научной теории в ее философско-логическом, в частности, - категориальном осмыслении». (Там же – С.173).

Вопреки бытующему (в основном, в позитивистской философии) мнению, что Гегель, якобы, пренебрежительно относился к логике рассудка, на самом деле он (Гегель) говорил о другом: о том, что логика рассудка и логика разума не должны отрываться друг от друга, противопоставляться друг другу, это – одна и та же, целостная система человеческого мышления.

Две стороны познания как отражение двух сторон мира

Я уверен в том, что в основе разделения этих двух моментов человеческого мышления находится такое же разделение единого и единственного мира, в котором мы живем, на два якобы раздельно существующих: мира бренного, постоянно изменяющегося и мира вечного, остающегося самотождественным. В отличие от Платона, действительно совершившего разделение единого парменидовского мира на мир материальный и мир идеальный, Гегель как раз был уверен в существовании одного-единственного мира.

Овладевая единой логикой, диалектически вмещающей в себя и устойчивость, тождественность, и движение, различие, люди должны учиться жить не в «посюстороннем», и в «потустороннем» мирах, а в мире одном и единственном, только имеющем как бы две стороны.

С одной стороны, мир как бытие проявляет свою самотождественность, вечность а, с другой стороны, мир как сущее этого бытия являет себя человеку как мир бренный, мир вечного становления, мир временной. Но это лишь две стороны одного и того же мира. Они - это как бы продукт двух разномасштабных взглядов на один и тот же мир. Мир самотождественный, мир вечности – это как бы крутящееся колесо, в котором не видны спицы, а мир бренный и временной – это одна из «спиц», на которой мы с вами находимся. Находимся, но при этом не забываем о том, что «спица» – это место и время, определенная эпоха развития, а мы, каждый из нас, - необходимая точка на траектории мирового развития, поддерживающего собой Абсолютное Бытие. Скорее, не точка, а, «размазанный» по орбите мировых циклов электрон.

И уже невозможно сказать о том, какая из сторон этой онто-логики является более важной – устойчивость, самотождественность или же изменчивость, развитие.

М.Хайдеггер убежден, что у Ф.Ницше те два атрибутивных свойства мира, которые он называет «воля к власти» и «вечное возвращение того же самого» - это и есть две взаимополагающие стороны бытия: «обе мысли… мыслят одно и то же».

Наша задача – соединить платоновско-спинозовско-лейбницевский вечный, неизменный Мир - с его постоянной эволюцией. И тем самым - превратить рассудочную логику Спинозы в момент диалектики: рассудок как момент разума, уже не отбрасывающий, а включающий в себя движение и развитие. Всё мелькает, «все бренно на этом свете», но стоит лишь «наловчиться» и с помощью творческого продуктивного воображения остановить это мелькание, и перед нами вдруг предстанет Бог в своей вечности и истинности.

Не являясь наукой, философия, через свою логическую функцию воплощается в «прикладные логики»: содержательную логику физики, содержательную логику химии, содержательную логику жизни (организменный вариант – содержательная логика медицины) и т.д. Но не в этом только заключается функция философии. Соединяясь с содержательной логикой философии истории (историософии), содержательной логикой личности (антропология) и содержательной логикой Абсолюта (вспомним настойчиво повторяемое Гегелем утверждение, что философия и есть теология), философия становится учением о Ноосфере, то есть сфере Разума.

Применяя слово «Ноосфера», я в данном случае акцентирую внимание на творчестве самого первого автора понятия «ноос», или «нус» – Анаксагора, и соответственно, под ноосферой подразумеваю Мир в целом. Философия должна стать и быть метафизикой – в хорошем, как говорится, смысле этого слова.

Рассудочный разум и разумный рассудок

Бытие неподвижно, вечно, непроницаемо. М.К.Мамардашвили хорошо, по-моему, выразил суть философии Парменида: чтобы говорить о происхождении вещей, мы должны запретить себе говорить о начале бытия. Преодолеть дурную бесконечность можно, только поставив точку на делимости и бренности. Демокрит не вышел из традиции предшествующей философии, а только оригинально ее продолжил. И всегда в начале, как вечное бытие, оказывается либо всемогущий Бог (всемогущая Форма форм), либо атом, который почему-то (по природе своей, видимо) не делится и является вечным. Э.В.Ильенков выбрал в своей «Космологии духа» вторую позицию, но и та, и другая, как мне кажется, в принципе, еще не очень-то обоснованы.

Вот и выбирай, философ: либо вечность бытия – фикция, и тогда место Бога займет синергетическая всемогущая Случайность, либо же вечность мира обеспечивается не вечностью какой-то его, пусть даже очень значимой части, а всем развитием сущего, замыкающимся во Взаимодействие. И в каждое мгновение и в каждой точке мирового пространства идеальное как замысел и как воля к бытию должно найти материальную форму своего воплощения. Материю всегда приходится обеспечивать энтелехией, смыслом, а смысл бытия должен отражать наступление хаоса, облекаясь в прочнейшие материальные «доспехи». Действительно, всегда и всюду – воля к преодолению застывшего и вечное возвращение к гармоничному единству. Канал эволюции – ортогенез сознания, осуществляющийся с помощью отбора материальных мутаций.

Вот почему так упрямо Сократ хотел доказать неделимость (а значит, и вечность) души. Это, конечно, другой, по сравнению с атомом Демокрита, полюс, но цель и у Сократа, и у Демокрита одна: успокоить себя, а заодно и всех древних греков по поводу устойчивости и вечности Вселенной, а заодно и - греческой цивилизации. Есть что-то неделимое и устойчивое! – кричат все натурфилософы. За закон надо бороться, не щадя жизни, постоянно взывает Гераклит.

Очень важной, в связи со сказанным выше, проблемой выступает проблема соотношения устойчивости и изменчивости, обеспечиваемая союзом рассудка и разума.

Не следует терять рассудительности! Зная, что вещь движется и развивается, надо настаивать на некоем неподвижном, общем для всего развивающегося, основании. Логика рассудка становится иной в составе разумного мышления. Это уже не просто одинокий «неразумный» рассудок (дополняемый – чтобы не страшиться Хаоса - мифом или религией), а Рассудок Разума.

Гегель подчеркивал, что изолированные друг от друга рассудок и разум (отрицательный) это еще абстрактные формы, они не составляют целостной системы человеческого духа, «…который выше их обоих; он рассудочный разум или разумный рассудок» (Гегель. Наука логики, Т.1. – М, 1970, с,78).

Отсюда и берет своё происхождение термин М.П.Грачёва - «рассудочная диалектическая логика». И дело не в термине, а в самом деле, которое осуществляет М.П.Грачёв, используя этот термин для его обозначения. Грачевские исчисления – это и есть развертывание «рассудочного разума» в его коммуникативной и гносеологической функции. Это - разворачиваемый исследователем путь размышлений и рассуждений, причем не индивидуальный, а дискурсивный. В центре внимания М.П.Грачёва - проблема поиска (и одновременно – осмысления, освоения) истины, тесно связанная с проблемой взаимо-понимания ищущих. Думаю, не исключено, что этот метод размышлений и рассуждений может содержать в себе и пробы, и ошибки, однако «нащупывание» мыслью более эффективных своих шагов отнюдь не является в нем спонтанным и хаотическим, а носит целенаправленный и формализованный характер. И даже знаменитый «запрет противоречия» не может стать преградой к синтезу принципа самотождественности – с принципом развития.

Вот как М.П.Грачёв видит этот синтез : «…В диалектической логике действуют все законы формальной. По другому и быть не может. Диалектическая логика, хотя и выступает в качестве самостоятельной модели естественного мышления, но сохраняет преемственность по отношению к первой, остается по существу её уточненной моделью. Только для этого совсем не обязательно путать философскую противоположность и формально-логическую взаимоисключаемость».

Итак, рассудочный разум. Мне кажется, что в данном случае мы имеем дело с формой выражения того, что называется субъективной диалектикой.

Но не забудем и о разумном рассудке, рассудке, снятом в структуре разума. Его цель – акцентировать внимание на том, что вот эта самая, сама себе тождественная, вещь находится в вечном движении становления, развития и имеет в своем временном измерении множество постоянно прогрессирующих (а также, видимо, и регрессирующих) форм.

Так, например, можно говорить об информации вообще. Однако стоит только сравнить генетическую информацию с современной компьютерной, и мы увидим, насколько различны эти формы. И в то же время это – её формы.

Подобным же образом следует смотреть и на Бытие вообще. Если, например, считать, что существование субстанции обеспечивается присущим ей атрибутивным тождеством материального и идеального, то эту ее вечную самотождественность в наше время уже необходимо показать и проанализировать как неуклонно поднимающуюся по разноуровневым «ступенькам» канала эволюции, которые мы привыкли называть формами движения материи, и за которыми стоит совершенствование способности бытия к самоотражению, самоосмыслению как необходимому условию осуществления воли бытия к власти над небытием.

И вот тут нам нужен тот аспект единства логики разума и логики рассудка, который вслед за Библером следует назвать онто-логикой, то есть логикой, ставящий акцент на онтологии, на объективной диалектике. И в этом аспекте исследовательской работы огромное значение имеет методологический арсенал того мировоззренческо-методологического направления, которое именуется «системологией», «системным анализом». Для подобных исследований, вскрывающих структуру мира в его относительно стабильных формах, важно использование формальной логики, но в ее обогащенной форме – в форме «разумной формальной логики». И здесь следует отметить односторонность точек зрения и Канта, полагавшего, что формальная логика вооще не имеет онтологической функции, и Энгельса, считавшего, что такая функция у формальной логики есть, но в силу несовершенства последней она чрезвычайно огрубляет отражаемую ею действительность.

Говоря о единстве логики разума и логики рассудка, следует, однако, понимать, что речь ни в коем случае не идет об эклектическом принципе дополнительности, речь идет о диалектически осуществляемом единстве, за котором стоит объективная диалектика единства мира и его развития. Содержательная диалектическая логика – это высшая, теоретическая логика. И она «снимает» в себе в качестве важнейшего момента устойчивость, неизменность и – соответственно – логику рассудка.

Итак, что же является предметом данной логики? Предмет логики рассудка, снятой в логике разума (рассудочный разум или разумный рассудок), это:

1. Самотождественность постоянно становящегося, развивающегося Мира;

2. Самотождественность системы принципов диалектического развития;

3. Самотождественность (устойчивость, надёжность) процесса

совершенствования общения, взаимопонимания людей, ищущих истину и испытывающих её на прочность. Именно такая самотождественность способна обеспечивать эффективность как любого отдельно взятого дискурса, так и общественного сознания в целом.