Мой ответ: Я думаю, что человек, по не знанию, а еще больше, по собственной глупости и самоуверенности, берет на себя решение задачи, УСЛОВИЯ которой, он даже не в состоянии осмыслить и понять,..

И что предлагаете. Ничего не исследовать и бросить учить детей?

Боюсь ничего не выйдет. Любопытство и любознательность большинства всё равно найдёт  тропинку ... к знаниям.  

Лично я чувствую поток трансцендентности даже более чем в 15 млрд лет, - где-то 25 - 26 млрд.

Мой второй вопрос: Почему человек не только с легкостью описывает устройство Вселенной, но и определяет законы, по которым Вселенная существует…

Мой ответ: Я думаю, что человек, по не знанию, а еще больше, по собственной глупости и самоуверенности, берет на себя решение задачи, УСЛОВИЯ которой, он даже не в состоянии осмыслить и понять,..

вывод:

Все, что наука рассказывает о Вселенной, как Вселенная образовалась, как она устроена и по каким законам она работает, является на самом деле не более чем научными ДОМЫСЛАМИ.

К вопросу о границах познания

На днях в больничной палате, куда попал наш товарищ, состоялся дельный разговор. Один из пациентов, молодой мастер троллейбусного депо, оказался читателем РП, сочувствующим той политической линии, которая проводится нашим сайтом. Это радовало, однако мастер высказал замечание по поводу того, что некоторые вещи, публикуемые РП, он не может хорошо понять «из-за трудного языка изложения».

Наш товарищ, не открывая того, что имеет отношение к работе РП, ответил рабочему, что редакция чрезвычайно строга к языку своих статей, что в большевистской журналистике категорически неприемлемы словоблудие, туман, наукообразная чушь, тяжёлые и неудобные для понимания формы и обороты речи. РП, ведя свою линию, стремился и стремится к ясности и научности изложения, к простоте и доступности текстов для понимания. Это не означает упрощенчества, это означает, что журналист-большевик должен учиться излагать суть сложных общественных явлений так, чтобы её могли понимать массы. Это означает также, что РП – не буржуазная контора, хозяева которой заинтересованы в сокрытии, замутнении и замазывании истины, в обмане и насилии над сознанием трудящихся. РП стремится к строго научному, марксистско-ленинскому изложению и анализу фактов и событий, а научный подход к отражению действительности заключается, среди прочего, и в том, чтобы говорить о ней ясно, честно, логично и непротиворечиво.

Но что именно вызывало неудовольствие у нашего читателя? После расспросов выяснилось, что мастеру-транспортнику «не понравилась» статья «Агностицизм», опубликованная на сайте в начале октября 2017 г. Он, по его словам, постоянно думает о пределах человеческих способностей, о путях овладения природой, а ещё, не ошибались ли классики, говоря о том, что человек имеет возможности бесконечного познания законов природы. Не ставит ли сама природа, создавшая наш мозг, физиологических пределов могуществу нашего разума? — так, в общем, сформулировал свой вопрос собеседник нашего товарища. А в краткой статье «Агностицизм», которая, кстати, вышла в рубрике «Политсловарь» и была заимствована редакцией из Большой советской энциклопедии 1-го издания (что предполагало некоторую сухость и сжатость материала), молодой рабочий ответа на этот вопрос не нашёл и объяснил это сложностью языка статьи. «Нельзя ли то же самое объяснить проще, на пальцах, так сказать?».

Объяснение «на пальцах» — дело не всегда правильное и надёжное для понимания, однако, коль вопрос задан, мы попробуем несколько расширить и дополнить статью об агностицизме, используя общеизвестные факты из естественных наук.

Можно ли по-настоящему познать окружающий мир? Способны ли люди в своих представлениях и понятиях давать правильное отражение действительности?

Это — одни из основных вопросов, определяющих мировоззрение людей. Ответы на них даёт философия, та область науки, которая имеет дело с наиболее общими законами природы, человеческого общества и мышления. Однако сама философия не является монолитным целым, так как она сама отражает развитие производительных сил общества и основное содержание истории — классовую борьбу — борьбу между силами прогресса и силами реакции. Это означает, что с момента возникновения классов и государства, т.е. практически на протяжении всей истории философии, в ней отчаянно боролись два основных лагеря и направления — материализм и идеализм, которые совершенно по-разному решали вопрос о познаваемости мира. Материализм признавал и признаёт возможность познания действительности, возможность её изменения в интересах человека, а идеализм, наоборот, или совершенно отрицал и отрицает эту возможность, или же сильно сужает её, считая, что нашему разуму и познанию «положены» такие границы, через которые человеку никак не пробиться.

Тех философов, что так не понравились мастеру из троллейбусного депо, и которые отрицают возможность познания мира, называют общим именем «агностики» (от греческого: «а» — не, «гносис» — знание). Философ-агностик обычно рассуждает так: я не знаю, есть ли объективная реальность, отражаемая нашими ощущениями, но при этом я заявляю, что это и невозможно знать.

Абсурдность рассуждений этих «незнаек» очень метко высмеял Чернышевский. В одном из своих произведений великий русский революционный демократ приводит разговор людей, рассуждающих о познаваемости мира со стихийно-материалистических позиций:

«- Есть ли руки у человека, у которого обе руки целы?

— Есть.

— Так ли?

— Так.

— По-вашему, так? И по-моему, так.

— И продолжаем. Сколько рук у того человека, у которого обе руки целы? — Две.

— Здравствуйте, господа! — Это вошёл учёный, один из знакомых мне учёных. — О чём разговариваете?

— Да вот о том, что у человека, у которого обе руки целы, две руки.

— По-вашему, это так?

— По-нашему, это так.

— Вы ошибаетесь, господа. Это не так.

— Не так? То как же?

— А вот как: человеку, которому кажется, что обе руки у него целы, кажется, что у него две руки; и если б ему было известно, что у него есть руки, то у него было бы две руки. Но есть у него руки или нет, это неизвестно ему и не может быть известно ни ему, ни кому-либо из людей. Мы знаем только наши представления о предметах, а самих предметов мы не знаем и не можем знать. Не зная предметов, мы не можем сличать с ними наши представления о них, поэтому не можем знать, похожи ли наши представления о предметах на сами эти предметы»[1].

Видим, что «учёный» — агностик, которого едко высмеивает Чернышевский, приходит к полной бессмыслице: мы, дескать, не можем знать ничего достоверного о вещах и явлениях, и поэтому вопрос о том, есть у нас руки или их нет, так и остаётся навсегда нерешённым.

Горе было бы человечеству, если бы оно в своей повседневной практике рассуждало бы, как этот незадачливый мудрец.

Однако вся поповская «мудрость» агностицизма неприемлема для подлинной науки, и поэтому она полностью отвергается и опровергается марксизмом-ленинизмом. Критикуя это направление в идеализме, Энгельс писал:

«Что думать о зоологе, который сказал бы: “Собака имеет, по-видимому, четыре ноги, но мы не знаем, не имеет ли она в действительности четырёх миллионов ног, или же вовсе не имеет ног”».

То же самое можно сказать и о математике, который сначала определяет треугольник, как плоскую фигуру с тремя сторонами и тремя углами, а затем заявляет, что не знает точно, обладает ли эта фигура 3-мя или 33-мя сторонами и 3 или 33-мя углами. У таких математиков-агностиков действительно дважды два — вроде бы четыре, а может, и двадцать четыре.

Ясно, что с таким подходом к изучению действительности производственная практика человека умерла бы ещё на заре первобытной эпохи. И человечество никогда бы не смогло придумать и создать ни заводов, ни фабрик, ни электростанций, ни компьютеров. И именно живая практика (общественное производство) и потребовала такой философии, которая бы смотрела на мир трезво и отражала его таким, каков он есть на самом деле. Такой философией и стал материализм. Он есть философская опора науки, так как подлинная наука по самой своей сути материалистична, ведь её цель — не выдумки и иллюзии, а познание закономерностей природы и общества, получение правильной картины мира, выработка правильных указаний для развития производства. Поэтому объективное существование внешнего мира, материальных вещей и явлений настоящая наука считает само собой разумеющимся, определённым, действительным, настоящим, и в таком подходе к пониманию мира агностицизму, непознаваемости места нет.

В самом деле, многовековая общественная практика вела человека к убеждению, что мир существует вне человека и независимо от него. Если бы первобытный человек стихийно, бессознательно не исходил из того, что окружающий мир, природа существуют на самом деле, он не смог бы жить, так как была бы невозможна вся его трудовая деятельность (изготовление орудий труда, добывание средств к жизни, постройка жилищ и т.д.). Старое естествознание стихийно принимало это убеждение человечества, как фундамент для изучения мира, а вершина научного знания — философия марксизма-ленинизма — сознательно положила материалистическое понимание действительности в основу своего учения о познаваемости мира.

С чего же начинается наше познание мира? Познание всего окружающего начинается с ощущений. Наши органы чувств — это своего рода каналы, по которым воздействия внешнего мира проникают в наше сознание. Ощущение есть результат воздействия вещей и процессов, существующих вне нас, на наши органы чувств, поэтому мы познаём существование материального мира только через эти органы чувств. Эти органы, так сказать, «ворота познания»: кто их лишён, кто что-то не ощущает или же вообще ничего не ощущает, тот ничего и не познаёт, а значит, кое-чего или же ничего и не сознаёт.

В советское время в одном из подмосковных городов был уникальный интернат, в котором содержались дети, лишённые одновременно зрения, слуха и речи. Но этих детей, у которых были «перекрыты» основные каналы познания, всё же нужно было учить и воспитывать именно как людей, как более-менее сознательных граждан, а не как диких зверей. В интернате были разработаны уникальные методики обучения и воспитания таких детей, которые, в общем, позволяли научить ребёнка уходу за собой, правилам общежития, дисциплине, навыкам труда. Но главное было в том, что до сознания детей удавалось доводить и начальные знания об устройстве окружающего мира, о природе и обществе, в котором они живут. Детям постепенно давалось понять, что они, к сожалению, лишены полноценного общения с миром, но при этом у них есть разум и сознание, которые при известных условиях и в известной мере могут компенсировать отсутствие «каналов связи».

Как же это достигалось? Для связи с внешним миром у таких детей оставались тактильные ощущения, обоняние, кожная чувствительность и вестибулярный аппарат. Учёные и воспитатели, работавшие в интернате, путём сочетания прикосновений, запахов, тепла-холода, побуждения движений рук и ног, всякого рода наклонов и поворотов головы и туловища детей добивались того, что ребёнок постепенно начинал понимать, чего от него хотят, кто и что его окружает, наконец, кто он сам. После некоторой подготовки с ребёнком начинали «разговаривать», держа его ладонь в руке и «рисуя» на ней определённые знаки.

Но увы, при всех этих невероятных успехах советской науки и практики воспитания, нельзя было считать несчастных детей людьми, полноценно отражающими реальный мир. Пример с уникальным интернатом приведён для того, чтобы показать важность каналов связи и средств, с помощью которых сознание получает представление о действительности. На этом примере хорошо видна и другая сторона человеческих «инструментов» познания. Если бы не было света, звуков, запахов, физических толчков, перепадов температуры и давления и т. д., то не было бы и органов зрения, слуха, обоняния, осязания и прочих чувств. Они бы не развились, так как в них не было бы необходимости. Исключительный случай, когда рождались слепоглухонемые дети, которым все эти органы чувств были необходимы для нормальной жизни, лишь подтверждает то правило, что без хорошо развитых «каналов связи» познание мира и правильное представление о нём затруднено или вовсе невозможно. Этот пример также напоминает нам о том, что в буржуазном обществе и вполне нормальные люди, имеющие все нужные органы чувств, во многих вопросах естествознания и особенно обществоведения ориентируются, словно дети-инвалиды из подмосковного интерната.

Итак, без предметов внешнего мира ощущения невозможны, причём различные ощущения соответствуют различным свойствам, моментам, сторонам материальных тел. Философ-материалист Д. Дидро образно сравнивал наши органы чувств с клавишами фортепиано, по которым ударяет окружающая природа и тем вызывает у нас те или иные ощущения.

Совсем иначе подходит к познанию мира идеализм, который тесно связан с религиозным мировоззрением. Идеализм является философской «опорой» всех и всяких религий, и поэтому он постоянно пытается подорвать и извратить фундамент научных знаний о мире. С этой целью попы и идеалисты горой стоят за агностицизм, за «непостижимость» природы, уверяя трудящихся, что наше познание, основанное на научных данных, не является достоверным. Тем самым агностики всех мастей проповедуют людям пассивность, бездеятельность, внушают, что на всё есть «воля, вышняя за человеческую». Так рабочему человечеству наносится колоссальный идеологический вред: ведь если людям постоянно внушают, что они неспособны познать мир, то люди и решают, что действительно не могут изменить его к лучшему, не могут подчинить его силы и использовать их к своей пользе. Вместо борьбы за свободу многие приходят к выводу, что раз ничего нельзя изменить, то «лучше уж нести свой крест».

Агностицизм воздвигает пропасть между вещами и нашим познанием этих вещей: ощущения он считает перегородкой, отгораживающей наше сознание от вещей. Между тем, в действительности наши восприятия являются отражениями предметов и вещей, копиями, снимками с них. Именно ощущения связывают человека с внешним миром. Только руководствуясь «показаниями» своих органов чувств, мы всё более убеждаемся в том, что вне нас и независимо от нас существует материальный мир, который является причиной наших ощущений.

Но бывает и так, что возникают обманы чувств, то есть, бывает, что определённое ощущение в известной мере искажает действительную картину. Но из этого вовсе не следует вывод о том, что наши ощущения вообще ненадёжны, что они не способны дать верное представление о внешнем мире. Ведь именно при помощи этих «ненадёжных» органов чувств мы, в конце концов, и узнаём, что имели или имеем дело с обманом чувств, и исправляем положение. Следовательно, наши ощущения дают нам правильное знание о мире, если брать эти ощущения не по отдельности, а в единстве, в целом, и если правильно, по-научному подходить к оценке ощущений.

Если человек имеет возможность ориентироваться в окружающей среде, приспосабливаться к ней и переделывать её в соответствии со своими производственными нуждами, то это потому, что ощущения более-менее правильно отражают и передают в мозг объективную реальность. Человек вообще не мог бы биологически приспособиться к среде, если бы его ощущения не давали ему объективно правильного представления о ней.

Вся общественно-историческая практика, вся трудовая деятельность людей доказывают возможность познания мира, возможность получать правильную картину действительности. Только познавая мир всё глубже и глубже, только открывая действительные свойства вещей и явлений, мы можем воздействовать на природу и изменять её в наших производственных интересах. Всё общественное производство, весь транспорт, связь, самолёты, спутники, ракеты, корабли, компьютеры, — всё это стало возможным лишь с познанием законов природы и овладения ими. Человек строит дома и корабли, производит сложные орудия труда — потому что были постигнуты свойства различных материалов и сил природы. Радио, телевидение, интернет, цифровая связь, — всё это есть в наличии, так как были изучены свойства физических полей, а затем результаты изучения были приложены к производству. Если бы мир и его законы были бы непостижимы, непознаваемы, то человек не мог бы подчинить себе стихии природы, не мог бы развернуть их в нужном направлении и не смог бы заставить их служить себе. Вся деятельность, вся практика общества была бы невозможна, а это означало бы, что люди вообще не смогли бы существовать на планете. Следовательно, человеческая производственная практика — это критерий, мерило правильности нашего отражения и познания природы.

Но у нашего знакомого мастера из депо возник вопрос: не накладывает ли физиологическая организация человека границ на нашу способность познания мира? Так ли беспредельны возможности человеческого разума? В защиту своих сомнений мастер приводил тот аргумент, что органы чувств, благодаря которым человек познаёт мир, во многих отношениях ограничены, несовершенны. Ведь мы далеко не всё можем воспринимать непосредственно, с помощью наших ощущений.

Тут надо сразу же сказать, что наше познание мира не может быть ограничено вследствие физиологической ограниченности наших органов чувств. Да, мы не можем прямо ощущать целые диапазоны электромагнитных колебаний, мы не видим электрический ток и молекулы воздуха. Но у нас перед глазами есть пример безграничного могущества человеческого разума — это технические средства, с помощью которых наука расширяет и углубляет наши чувственные впечатления, совершенствует и дополняет наши природные органы чувств.

Так, человеческий глаз — это один из наиболее важных органов чувств. Однако на расстоянии в километр невооружённым глазом трудно отличить куст от груды мусора, а на расстоянии 3–4 км мы и вовсе не увидим ни куста, ни кучи мусора. С другой стороны, человек с самым острым зрением вряд ли разглядит пылинку размером в десятую долю миллиметра. Самый чувствительный слух вряд ли услышит звуковые колебания сверхдлинного или ультракороткого диапазона.

Что же, таковы есть пределы, установленные нам природой. Идеалисты — философские защитники поповщины — уцепились за эти естественные ограничения человеческого тела и возвели их в «объективный закон», налагающий на человечество границы познания, оправдывающий агностицизм, доказывающий «ничтожность» человеческого знания. Однако в процессе производства были востребованы к жизни самые разные приборы, от ледяной шлифованной линзы каменного века до цифровых телескопов, различающих заголовки газет с высоты 400 километров, от прутика, которым можно было ощупывать почву — до электронных структурографов, «просвечивающих» камни, гранит, броневую сталь. И все эти самые современные средства научного производства не стоят на месте, а непрерывно совершенствуются, раздвигая границы познания природы, делая доступным нашему зрению, слуху, разуму то, что ещё вчера казалось совершенно недоступным.

Особое место в доказательстве непрерывной и бесконечной познаваемости мира занимает астрономия. В самом деле, если многие  тела или явления в земных условиях всё же можно себе представить, даже пощупать, то современная астрономия изучает небесные тела, удалённые от нас на огромные расстояния в сотни, тысячи и десятки тысяч световых лет. Луч света от этих тел, двигаясь со скоростью примерно в 300 тысяч километров в секунду, достигает нашего глаза и показывает, каким был источник этого луча сто или тысячу лет назад. Даже солнце мы видим не в данную секунду, а таким, каким оно было 8 с лишним минут назад.

Тем не менее, и на такие огромные расстояния проникает человеческий глаз и разум — благодаря успехам науки и техники. Главный инструмент астрономии — телескоп. Его назначение — доставить в глаз возможно больше световых лучей от небесных тел. Современные оптические телескопы позволяют видеть звёзды, для наблюдения которых нам пришлось бы увеличить оптическую силу наших глаз примерно в миллион раз. Эти телескопы позволили разглядеть с Земли на Луне предметы величиной с большой придорожный камень. Приборы такого типа могут разглядеть вспышку мощного зенитного прожектора, если бы его удалось забросить на расстояние, в три раза большее, чем от Солнца до Земли. Что уж говорить о радиотелескопах, которые улавливают слабое излучение из таких глубин космоса, расстояние до которых измеряется десятками тысяч световых лет.

Но свет — светом, волна — волной, а как же изучать далёкие звёзды? Хорошим дополнением к телескопу стала цифровая камера с большой и чувствительной матрицей. Она фиксирует такие небесные тела, которые человеческий глаз непосредственно не видит даже в телескоп. Специальные фотокамеры снимают небо в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазонах, в которых глаз тем более бессилен: съёмка в этих диапазонах позволяет астрономам увидеть и изучить буквально «невидимое».

Но, как говорил наш троллейбусный мастер, астроном, даже наделённый лучшими телескопами, камерами и серверами, всё же является беспомощным существом. И действительно, астроном может только наблюдать свет от далёких небесных тел, но не имеет возможности отколоть от них кусок, отнести его в лабораторию и как следует там изучить, так, как это делают физики или химики с земными телами. Вся информация о далёких звёздах даётся человеку в форме видимого света и излучений других частот. При этом насколько бы мощными ни были телескопы, камеры и компьютеры, они улавливают, фиксируют и обрабатывают лишь отражение внешнего вида звёзд, не давая нам никаких сведений о том, что по существу представляют эти далёкие тела, какова их внутренняя природа.

Да, лет 170 назад было трудно представить, что по видимому свету Солнца и других звёзд мы сможем точно определять их физическое состояние и химический состав. Тогда никому и в голову не приходила такая возможность, поскольку учёные считали, что для такого исследования обязательно нужно добыть солнечное или звёздное вещество и препарировать так же, как натуралист препарирует лягушку, а геолог — кусок горной породы. Определение природы далёких небесных тел по их излучению и независимо от расстояния до них казалось научной ересью или бредом. А отсюда идеалисты и попы тут же делали свои унылые, пессимистические выводы об ограниченности познания: вот, мол, пример того, что на свете есть много такого, что человек никогда не узнает. Не дело, мол, человеку покушаться на тайны божии. Реакционеры всех мастей цеплялись за временную заминку в познании вселенной и не только использовали её против науки, но и объявляли эту заминку «вечной».

Однако в 1859 г. был изобретён замечательный прибор — спектроскоп, который покончил с неверием в силу астрономической науки. С помощью призмы этот прибор разлагал лучи белого света на отдельные цвета. Образовывалась разноцветная полоска, которая называется спектром. Именно изучение спектров небесных светил позволило астрономам определить их температуру, химический состав, физические процессы на их поверхности и в глубине и т. д. Агностики в очередной раз были посрамлены: «категорически невозможное» стало возможным и действительным.

В общем, та же история была и с чрезвычайно малыми телами природы. Их удалось рассмотреть человеческим глазом, вооружённым специальными приборами. Но и тут возник камень преткновения.

Примерно две с половиной тысячи лет назад греческий философ-материалист Демокрит высказал предположение, что все окружающие нас тела состоят из крошечных элементарных частиц — атомов. Развитие производства и науки подтвердило эту гениальную догадку: атомами стали называть мельчайшие частички, обладающие всеми свойствами химических элементов. Атомы настолько малы, что в пятнадцати каплях воды их больше, чем капель в Азовском море.

Атомы долгое время были предметом ожесточённого спора между материалистами и идеалистами, между передовой наукой и реакционным мракобесием. Главной зацепкой идеалистов был тот факт, что атомы нельзя увидеть ни в один микроскоп. Поэтому, раз пощупать и увидеть атомы нельзя, возник вопрос: а существуют ли они на самом деле? Ещё в начале XX века казалось, что наука бессильна доказать, что атомы действительно существуют, так как якобы невозможно придумать такой опыт, в котором обнаруживался бы отдельный атом. Некоторые учёные всерьёз считали, что хотя атомистическое учение и принесло большую пользу науке, оно всё же является не столько предметом науки, сколько предметом веры. Больше того, среди учёных нашлись такие, которые совершенно отрицали существование атомов (австрийский физик Мах, химик Оствальд и др.).

Но прошло совсем немного лет, и учение об атомах было подтверждено. Было доказано, что атомы — это сложные «конструкции», состоящие из ядра, окружённого электронами. Если «увидеть» атом не удавалось, то вполне удалось сделать видимым путь летящего атомного ядра и результат его действия на другие атомы.

В 1898 г. был открыт радий. Его атомные ядра при распаде выбрасывали из себя с огромной скоростью ядра другого химического элемента, гелия. Было замечено, что когда на пластинку, покрытую сернистым цинком, падал поток ядер гелия, на пластинке возникал ряд вспышек света. Исследования показали, что каждую такую вспышку вызывал именно удар ядра гелия, вылетевшего из ядра радия. Крупинки радия, из которых вылетал поток ядер гелия, были сфотографированы и предъявлены в качестве доказательства истинности атомной теории строения вещества.

После этого было уже нельзя сомневаться в существовании атомов.

Однако учёным-материалистам пришлось с боем доказывать и более очевидные вещи. Так, для объяснения многих явлений природы, прежде всего, тепловых, пришлось допустить, что атомы существуют не сами по себе, а собраны в определённые группы — молекулы, которые находятся в беспрерывном движении. Ещё Ломоносов доказал, что такое движение особенно проявляется в газах: там молекулы летят беспорядочно, по всем направлениям. Они то и дело сталкиваются, а потому меняется их скорость и направление. В воздухе, которым мы дышим, каждая молекула сталкивается с другими несколько миллиардов раз в секунду.

Казалось бы, вот оно, простое и логичное объяснение теплового движения внутри веществ, однако идеалисты, враждебно относившиеся к учению об атомах, снова уверяли, что науке никогда не удастся доказать правоту её взглядов о молекулах и их движении. Они упорно искали особое вещество — «теплород», в котором и содержится вся энергия тел. И поскольку разглядеть молекулы удалось лишь с изобретением электронных микроскопов, постольку длительное время движение молекул внутри веществ приходилось доказывать косвенным путём. Учёным удалось заметить следствия, проявления теплового движения молекул и, таким образом, доказать, что учение о скрытом от наших органов чувств молекулярном мире есть истина.

В 1827 г. ботаник Броун открыл замечательное явление. Он обнаружил, что если в жидкости находятся достаточно лёгкие и мелкие частички (например, крошечные споры растений), то они не падают на дно, а находятся в непрерывном беспорядочном движении. Позже физик Ж. Перрен произвёл опыты, которые раскрыли причину «броуновского движения». Из этих опытов было видно, что мелкие частицы вещества в растворе пляшут и мечутся оттого, что их постоянно толкают молекулы воды. Частицы следуют этим импульсам тем точнее и сильнее, чем они легче и меньше.

«Броуновское движение» было обнаружено не только в жидкостях, но и в газах, где оно особенно заметно. Таким образом, было не только доказано существование молекул, но и получено более-менее ясное представление о тех «порядках», которые господствуют в этом невидимом мире. Поэтому даже самые крайние скептики, в том числе и Оствальд, были вынуждены публично признать, что учение об атомах и молекулах получило опытное, бесспорное подтверждение. А ведь до этого идеалисты и попы подвергали это учение таким ожесточённым нападкам, что один из его творцов, выдающийся физик-материалист Больцман, покончил жизнь самоубийством. Это случилось в 1906 г., всего лишь за два года до того, как были опубликованы данные опытов, блестяще доказавшие существование атомов и молекулярных движений в веществе.

Выше мы кратко коснулись давно и хорошо известных успехов, достигнутых двумя науками, астрономией и физикой, в изучении того, что ранее казалось вообще невозможным. Но из сказанного достаточно ясно видно величие подлинной материалистической науки, которая преодолевает все преграды и отвергает все «теории» и ухищрения попов и агностиков. В процессе развития производства, который постоянно требовал и требует развития науки, оправдались слова Галилея о том, что никто и ничто не может поставить пределов человеческому разуму. Все созданные научные приборы и инструменты познания многообразны и непрерывно совершенствуются, они как бы дополняют действие наших органов чувств и, следовательно, всё более и более расширяют область наших чувственных восприятий, с которых и начинается всякое познание. Так, в цифровой камере, присоединённой к мощному телескопу, мы имеем «третий», более могучий и чувствительный глаз, а в сложном современном спектроскопе — даже совершенно новый, искусственный орган чувств, своего рода шестой орган познания. В результате наука и техника беспрерывно углубляют всю область человеческих знаний, неуклонно увеличивают нашу умственную дальнозоркость и проницательность. А это значит, что почвы под ногами у попов и агностиков, которые пытаются унизить или ограничить достижения человеческого разума, показать ненадёжность, шаткость научных выводов, становится всё меньше. Они говорят о пресловутых «границах познания», а мы говорим о том, что никаких абсолютных границ познания не существует, так как познание — это не состояние, а бесконечный процесс, в котором мы постоянно приближаемся к истине, но никогда полностью её не исчерпаем.

Но тут есть ещё один момент. Среди старых натуралистов были такие, которые полагали, что мы, люди, не можем открыть многих явлений, которые открыли бы, если бы имели больше органов чувств и более высокую организацию мозга. Ну а поскольку человек имеет то, что имеет, да и гениев на земле немного, постольку для человеческого познания всё же неизбежны определённые границы.

Такая позиция, которая часто, в той или иной форме, всплывает и по сей день, имеет лазейку для идеализма — якобы «объективную ограниченность разума». Но если мы сегодня не можем познать то или иное явление непосредственно, то мы не будем кричать о «конце познания», а всегда можем поискать решения «на другом поле функций». Явление, недоступное нам прямым путём, становится для нас познаваемым другими путями, через другие явления и процессы. В этом проявляется закон сохранения материи и энергии: одни формы движения способны превращаться в другие.

Что же касается «недостатка» у человека особенных или дополнительных органов чувств, то надо сказать, что, например, у муравьёв глаза устроены иначе, чем у нас. Муравьи видят в ультрафиолетовом диапазоне, на что не способен человеческий глаз. И что же из того? Разве можно при этом забывать о том, что мы, люди, в познании ультрафиолетовых лучей, невидимых для нас, ушли, так сказать, значительно дальше, чем муравьи. Можно ли забывать о том, что мы можем доказать, что муравьи видят вещи, которые для нас невидимы, и что доказательство этого было сделано именно научным путём, с помощью нашего разума. Всё это означает, что физиологическое устройство наших глаз и иных органов чувств не является границей для человеческого познания. У нас есть инструмент познания, которому достаточно тех «каналов связи» с внешним миром, которые предусмотрены природой.

Вот почему учёный-материалист, сталкиваясь с проблемой, которую он в данный момент решить не в силах, не говорит, что он никогда не решит эту проблему, никогда не узнает сущности того или иного явления. Подлинная наука не ставит непроходимых границ познанию. Мы видели, что познание неуклонно движется вперёд: всё то, что раньше казалось «выше человеческого разумения», в конце концов, становится простым и ясным.

Поэтому и сама наука не может быть застывшей и неизменной, как того желает буржуазия и попы. Познание, вопреки заявлениям старых и новых агностиков, есть безостановочный процесс: то, что ещё не познано, вовсе не является непознаваемым.

Сталин указывал, что мир и его закономерности вполне познаваемы, что наши знания о законах природы, проверенные опытом и практикой, являются достоверными знаниями, имеющими значение объективных истин, что нет в мире непознаваемых вещей, а есть только вещи, ещё не познанные, которые будут раскрыты и познаны силами науки и практики. Нет ничего непостижимого. Если не знаем или не понимаем теперь, значит, узнаем и поймём через некоторое время. Конечно, для этого нужен большой труд и, главное, прочная диалектико-материалистическая позиция человека, стремящегося раскрыть тайны природы. На путях буржуазной науки правильно познать закономерности природы и общества нельзя – сам способ производства и общественный строй ставит границы познанию, а для маскировки своей никчемности призывает на помощь агностические теории, «ограничивающие» разум и консервирующие ветхий отживший мир.

М. Иванов          

[1] Н. Г. Чернышевский. Сочинения. М.: Мысль, 1987 г., т. 2, стр. 484.