Если в 60-х гг. СССР пережил капиталистическое перерождение и «скрытой буржуазией» стал его административный корпус в государстве и хозяйстве, «номенклатура», а «советская идеология», пропагандируемая КПСС, стала обслуживать его интересы, причем строго пролетарской страна была лишь в 20-х гг., и само перерождение пошло с начала введения пятилеток и далее с политики коллективизации и индустриализации, в общем, поддержанными всеми слоями советского общества, тогда возникает закономерный вопрос о сущности буржуазии и капиталистического общества.

Для выделения буржуазии используется критерий – «частная собственность на средства производства», которой не было и не могло быть в СССР даже и в 80-х гг. Тогда, чтобы говорить о «скрытой буржуазии», надо вводить некоторый другой критерий – «фактическая частная собственность, не закрепленная юридически» или «логика действий буржуазии как класса», которые стали проявляться в советском административном аппарате. Понятно, что первый критерий зависит от второго – «скрытая буржуазия» считает собственность своей только на основании своей же «логики действий»: раз я управляю, например, заводом, значит он мой. Такая логика начинает появляться, исходя из реалий жизни управленцев – например, из чувства ответственности за «порученный объект», отстаивания его интересов в «координирующих органах» и т.п., что необходимо связано с координацией и обеспечением работы такого сложного производственного комплекса, каким было народное хозяйство СССР – промышленного и сельскохозяйственного . Из этого можно сделать вполне логичный вывод, что буржуазия появляется там, где появляется промышленное производство: «паровая машина закономерно дает буржуа», поскольку именно она, промышленность, таким образом изменяет условия жизни, что появляется новая классовая логика действий – буржуазная, по организации и управлению производством, и пролетарская, по обслуживанию производства.

Это отчасти подтверждается и историей – внедрение промышленного производства в Европе изменила ее хозяйственный комплекс, подорвало устойчивость поземельной собственности феодалов – основу их образа жизни, т.к. перекачивало средства из сельского хозяйства в промышленность, с одной стороны, и обеспечивало большие доходы, с другой. Про торговлю говорить особого смысла нет – она существовала всегда, не нарушая устойчивости поземельной собственности, а стала играть свою роль только как проводник промышленных товаров, либо, накопление торгового капитала дало развитие собственно промышленности; но в любом случае, до внедрения промышленности взаимоотношения «феодал-зависимый крестьянин» оставались устойчивыми. Такое изменение хозяйство, снижение и экономического могущества феодалов, и их политической роли вызвало кризис в Западной Европе и волну буржуазных революций, перестраивающих саму структуру общества.

То же самое надо сказать и о России – внедрение частного промышленного производства в конце XIXв. подорвало устойчивость нашего общества. Казенные заводы XVIIIв. воспринимались как «государственное тягло» и не мешали основой хозяйства оставаться сельскому хозяйству и поземельной собственности, со всей ее отечественной спецификой, однако либеральные реформы середины XIXв. изменили эту ситуацию – довольно бурное развитие частного промышленного производства, да еще за счет иностранного капитала, породило буржуазию и у нас. Распространение буржуазных отношений вызвало бурную реакцию в интеллигенции и в крестьянстве – во втором случае, по мере ухудшения его положения, что и обеспечило успех социалистической пропаганды: утрата авторитета церкви и подрыв авторитета государства, такому ухудшению способствовавших создало предпосылки объединения вокруг «врагов буржуазии», т.е. социалистов. Победа конкретной партии большевиков – это уже не столько результат ее программных заявлений, сколько успешность ее политической и пропагандистской работы, привлекшей на свою сторону достаточную часть симпатий российского общества и сумевшей их сорганизовать на конкретную политическую, хозяйственную и военную деятельность, т.е. на удержание и реализацию захваченной власти.

Результатом этой власти стали коллективизация и индустриализация – т.е. планомерное и под руководством государства масштабное внедрение промышленности, которое диктовалось и внутренними потребностями страны, и внешними ей угрозами, т.е. были процессами «массивными» и «историческими», а не произвольными делами лично товарища Сталина. В свою очередь, развитие промышленности создало условия для формирования «буржуазной логики действий» и вызвало буржуазное же перерождение в СССР.

Промышленность, т.о., выступает основной буржуазного общества, по сравнению с которой отношения собственности носят характер вторичный. Тогда, период СССР был периодом первоначального накопления капитала и вызревания буржуазии как класса, а в 1991г. произошла у нас буржуазная революция и теперь коммунистические партии должны готовить революцию «правильную», ведущую к коммунизму.

Остался невыясненным один вопрос. Феодальное общество имело господствующую идеологию, формулируемую и распространяемую церковью, т.е. держалось на двух китах – поземельной собственности и религии. Поземельная собственность сменилась промышленным производством, что трансформировало общество и религия закономерно утеряла свои позиции, сошла на нет. Что же обеспечивает господство буржуазии идеологически? Очевидно, буржуазная культура, формулируемая интеллигенцией (она ведь появляется именно совместно с буржуазией, а потом «просвещает» темные массы), причем вся – от «бульварных романов» до высокой науки и философии, причем, опять же, по аналогии с выделением буржуазии, интеллигенция в любом случае выступает как буржуазная – это ее роль, утверждать и обосновывать «буржуазную логику действия» как единственно возможную и единственно правильную. Этим занимается вся, даже критическая, литература, вся наука (ее идеологическая роль выявлялась еще Данилевским, например, да и «Энциклопедия» служила вполне определенным интересам, готовя Французскую революцию), вся философия, построенная на научной, а не на религиозной основе . Следовательно, все произведения буржуазной интеллигенции есть идеология, обеспечивающая господство «буржуазной логики действий».

Тогда марксизм, как философское движение, выработанное европейской интеллигенцией и воспринятое интеллигенцией нашей, построенное на научной, а не на религиозной основе, есть буржуазная идеология – потому что он утверждает эту самую «буржуазную логику действий».

Какую. Надо сказать, Маркс и Энгельс довольно четко ее выразили, если не ошибаюсь, в «Немецкой идеологии». На земле живут люди, у людей есть потребности и социальные формы – это средства удовлетворения этих потребностей путем производства, распределения и потребления благ. В зависимости от того, как блага производятся и как распределяются, выстраивается социальная система – с тем, чтобы закрепить именно такую форму производства и распределения благ, для чего и формулируется идеология общества, т.е. вся его культура – чтобы насилия в обществе было меньше и чтобы его члены добровольно подчинялись требованиям и результатам производства и распределения. Соответственно, все, что обращается к области, стоящей вне сферы материальных потребностей, даже потребности идеальные, есть идеология, обеспечивающая данную систему, и никакого иного содержания в себе не несет, кроме, пожалуй, науки – по мере того, как она становится производственной силой. Всякая общность, таким образом, выделяется по признаку, какая у него система производства и распределения, и какая для этого идеология в нем используется. И общество коммунистическое отличается то буржуазного только тем, что в нем нет идеологии и система производства и распределения наиболее справедлива – без эксплуатации. По последней оговорке марксизм стоит в одном ряду с другими утопиями буржуазной интеллигенции – Мора, Кампанеллы, даже Фихте и Гегеля, но не более того: логику уже не только действий, но жизни он утверждает, а выводы из нее может делать какие угодно – логика свое возьмет, как мы видели не примере СССР.

Из этого следует интересный вопрос – а чем таки двигались революции под знаменем марксизма в России и Китае, ведь на самом деле, и пролетариат, и буржуазия в странах были слабы, по крайней мере, куда слабее, чем в Европе, да и классики выражались вполне определенно – революция произойдет сначала в наиболее развитых странах, без этого она обречена на провал. А двигались они теми представлениями, которые циркулировали в крестьянской среде и отчасти в среде образованной (например, у тех же офицеров царской армии) – представлений о правильной жизни и о России, соответственно, и воевали не за торжество коммунизма, а за светлое будущее в его оболочке государства рабочих и крестьян – в смысле без эксплуататоров-капиталистов, в том числе и иностранных. Сам марксизм при этом и для офицеров, и для крестьян, да и для значительной части рабочих роли большой не играл – он был «цветом знамени» того самого «светлого будущего» и силы, которая к нему приведет: Ленина, Троцкого…

Понятно, что картина не может быть идиллической – в том глубочайшем кризисе, охватившем страну жестокости и бесчеловечности хватало со всех сторон, и скорее всего только жестокостью и можно было удержать власть в обществе, где разрушены устои власти – та самая идеология и ею обосновываемый слой, который еще только оформлялся в борьбе с «белым делом». Но именно сравнение дел и результатов в конкретной политической обстановке давало Советской власти некоторое преимущество – можно спорить, какое, симпатии населения или только меньшее его сопротивление. Тем не менее, политическая сила утвердилась, разгромила своих врагов и начала выстраивать государство, а затем и хозяйство страны – иначе бы «пролетарское государство» образца 20-х гг. либо вернулось бы к аграрному кризису начала века, либо было бы уничтожено европейскими буржуазными государствами – одной Германией или всеми вместе. А в деле строительства государства и хозяйства марксизм скорее мешал – как же, марксисты однозначно фиксировали, с их точки зрения, «перерождение пролетарского государства» и все более переходили в оппозицию к нему, с одной стороны, а с другой, вместо того, чтобы внятно объяснять смысл и коллективизации, и индустриализации, я думаю, более понятный населению, а потому встретивший бы куда менее его сопротивления, они вещали об обобществлении собственности и бесклассовом обществе, до которых крестьянам, «кулакам» было, несколько, все равно. Кроме того, что-то вроде «советского патриотизма» или «национализма» для ведущего слоя СССР он, марксизм, дать тоже не смог, т.к. ориентировал на полное признание превосходства Запада – одно из оснований диссидентского движения. Другой вопрос, что кроме марксизма на знамени ВКП(б)-КПСС, другой идеологии в стране не было…

Параллельно с этим развитие рабочего и марксистского движения в Европе и США не показывает признаков надвигающейся «правильной» революции: после признания «перерождения» СССР и роспуска Коминтерна, еврокоммунизм отошел от поддержки «государства рабочих и крестьян», постепенно переходя к социал-демократии, смягчение эксплуатации рабочих метрополии за счет вытеснения его на периферию перевело их в состояние успокоенности, а общий индивидуализм, насаждаемый идеологией и реалиями жизни, позволяет не замечать страдания даже у себя в стране, не говоря о «постколониальных» странах. Хотя, конечно, марксисты могут сказать, что «капиталистический способ производства себя не исчерпал».

Но жить-то и страну-то восстанавливать надо сейчас.