Платону были прекрасно известны трудности, связанные с его теорией идей. В диалоге "Парменид" он подробно разбирает вытекающие из нее парадоксы. Он не предлагает решения ни одного из них, однако заканчивает анализ следующим образом: "...если кто. приняв во внимание все только что изложенное и тому подобное, откажется допустить, что существуют идеи вещей, и не станет определять идеи каждой вещи в отдельности, то, не допуская постоянно тождественное себе идеи каждой из существующих вещей, он не найдет, куда направить свою мысль, и тем самым уничтожит всякую возможность рассуждения" (Парменид, 135 в - с).
Этот отрывок говорит о том, что если уж приходится выбирать между Сциллой парадоксов и Харибдой полного отказа от познания и рассуждения, то Платон предпочитает первую последней.
Поэтому указывать на "абсурдность" каких-то тезисов Платона об идеях, это не ново даже для него, да и как-то смотрится анахронизмом... Сегодня уж вряд ли стоит буквально читать Парменида...

Уважаемые Евгений и другие участики диалога, позвольте и мне подключиться к дискуссии. Поскольку удивительным образом, но за неделю до открытия этой темы один мой друг прислал мне письмо с предложением подискутировать, правда, только по 132с, но тем не менее. Я повторяю здесь мой ответ ему. Правда, текстовый редактор ФШ не поддерживает греческие буквы, поэтому всю фразу Платона не привожу, а отдельные слова обозначаю латинской транскрипцией. Обращение к греческому тексту необходимо, поскольку перевод этого фрагмента неудобоварим. Получается будто вещь есть мысль, будто мысль лишена мышления, будто вещь может мыслить и т.д. Бедный Платон…

Итак, Платон «Парменид», 132с, перевод Н.Н. Томасова:
«А если, – сказал Парменид, – все другие вещи, как ты утверждаешь, причастны идеям, то не должен ли ты думать, что либо каждая вещь состоит из мыслей и мыслит всё, либо, хоть она и есть мысль, она лишена мышления?»

Привожу ряд гипотез.
1) У Платона нет слова «вещь», а есть talla – всё другое (а, если даже вещь и подразумевается, то во всяком случае не вещь в современном в кантовско-гуссерлевско-хайдеггеровском понимании).
2) Аналогично: ekaston – каждое, всякое.
3) noema – от Парменида до Гуссерля однозначно переводится как мысль, а вот noemata – мн. число: это либо «мысли», либо гипостазированная «мысленность».
4) И мысль (ноэма), и мышление (ноэзис) – производные от «ума» (нуса). В русском языке это не слышится: мысль – производная от мышления. Хотя надо бы было это как-то учитывать: мышление – это греческое умствование, а мысль – это греческая умма, или умема, или умь (хотя филологически всяко неудобоваримо).
5) Я противник не переводить, особенно в устах Парменида, слово einai как бытие. И тем более переводить его как «состоит».
6) Два слова, в речи Парменида, стоящие почти рядом в 132с: einai и noein, обнаруживаются рядом и в его знаменитом тезисе (фр.3), который традиционно переводится так (глагольно):
одно и то же – мыслить (noein) и быть (einai),
или субстантивно:
одно и то же – мышление и бытие,
одно и то же – мыслимое и бытийствующее.
7) Также некорректно не переводить в устах Парменида onta как сущее.
8) А посему noemata onta – сущее мыслей или мыслительное, умственное сущее, и anoeta einai – немыслимое бытие.

В итоге имеем следующий смысловой подстрочник 132с:
«Из фразы «всё другое причастно идеям», следует: либо из [от] мысли каждое бытийствует и все [вместе] мыслятся, либо мысленное сущее – немыслимое бытие».

Вот такие мои гипотезы по переводу и по пониманию.
Если всё, в том числе каждое, причастно какой-то идее, то это означает, что каждое получает свое бытие от мысли и аналогично все вместе они мыслятся, т.е. своего бытия не имеют, либо имеют существование вне мысли, но тогда заключение, что они причастны к идее, к мысли, бессмысленно.

Общепринятая интерпретация платоновской идеи:
это единое во многом.

Возможно, кому-то будет интересна подборка комментариев разных авторов на р.132b-c:

1. Платон не был настроен столь оптимистически. Он полагал, что если бы идеи не существовали в реальности отдельно от вещей и наряду с ними, то люди вообще не смогли бы знать о существовании идей. По его мнению, если бы идеи cуществовали только в вещах, как некие единства, обнимающие те или иные вещи определенного рода, то наш ум никогда не смог бы отвлечь их от вещей. Платон считал, что находящиеся в вещах идеи неотделимы от вещей, в которых находятся. Если допустить, что подобного рода идеи могут возникать в душе, то придется допустить, что в душе могут возникать и сами вещи; если допустить, что такого рода могут быть каким-то образом причастны мысли, то нужно будет допустить, что сами вещи могут оказаться мыслями. А это нелепо. Вот что пишет по этому поводу Платон в диалоге «Парменид» ("Гносеологический оптимизм Аристотеля" Я.А. Слинин, В.И. Кобзарь Homo philosophans. Сборник к 60-летию профессора К.А. Сергеева. Серия «Мыслители», выпуск 12. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. С.17-37)

2. Это наиболее краткий и, как представляется, наиболее темный аргумент из представленных Платоном. Он строится на утверждении, что идеи — это мысли, возникающие в душе, причем само понятие «мысль» употребляется в двух значениях: как результат мышления и как сам процесс мышления. Ссылка Аристотеля на тех, кто признает идеи и говорит, что идеи находятся в нас (Топика. 113а 25), а это, вероятнее всего, означает отождествление идей и мыслей, свидетельствует о распространении такого учения в Академии (по мнению, например, Г. Чернисса, его мог разделять Эвдокс). Далее Платон, так же как он сделал это в первом аргументе, использует допущение, согласно которому причастность вещей идеям понимается как нахождение идеи в вещах, и на основании этого он приходит к выводу, что вещи состоят из мыслей. В данном контексте это означало, что каждая вещь должна мыслить, что невозможно, либо, будучи мыслью, она должна быть лишена мышления, с чем также невозможно согласиться. Таким образом, интерпретация идей как мыслей ведет, по мнению Платона, к противоречию, а значит, идеи как мысли существовать не могут. Следует отметить, что в трактате «О душе» Аристотель предложил интересное решение сформулированной Платоном трудности, используя разработанные им категории «возможность» и «действительность». По мнению Аристотеля, действительно, ум и то, на что ум направлен, должны иметь нечто общее. Но в таком случае ум будет присущ любому материальному предмету. Однако, как считает Аристотель, этого не происходит, так как «у материальных предметов каждое мыслимое имеется лишь в возможности» (О душе. 429в 22—430а 5). ("МАТЕРИАЛЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ИСТОРИИ ПЛАТОНИЗМА ВЫП.1 с. 97 " И. Н. МОЧАЛОВА , КРИТИКА ТЕОРИИ ИДЕЙ В РАННЕЙ АКАДЕМИИ)

3. Но само единое и всеобщее основание подобия чувственного многообразного (идея) может быть или субъективным, или объективным, поэтому третий аргумент распадается на две части. В связи с выявленной Парменидом противоречивостью идеи как абстракции от причастного ей, Сократ сначала пытается трактовать идею чисто субъективистски: “Не есть ли каждая из этих идей – мысль, и не надлежит ли ей возникать не в другом каком-либо месте, а только в душе? В таком случае каждая из них была бы единою…”(132b). На что Парменид справедливо замечает, что мысль предметна, содержательна, она мыслит идею как то единство (род) подобных между собой вещей и эта идея остается самотождественной для всех этих вещей. Поэтому, если мысль предметна и есть мысль об объективной сущности вещей (их всеобщем, идее), но при этом остается лишь субъективной мыслью (только в форме самосознания), то получается, “что либо каждая вещь состоит из мыслей и мыслит все, либо, хоть она и есть мысль, она лишена мышления”, что “лишено смысла”, согласно реплике Сократа. Действительно, чувственно-конкретное не является непосредственно мыслью, всеобщим, формой самосознания, для себя бытием. Мысль о всеобщем, идея, род, не существует непосредственно в форме чувственного ( вещи ), а в форме самосознания. Но это не значит, что всеобщее, род, не является сущностью чувственного бытия. Итак, негласным выводом первой части третьего аргумента выступает то, что идея, (всеобщее) не может существовать только в душе (субъективно). (Диалектика Платона в диалоге «Парменид» И.А. Батракова)

4. Парадоксальность теории "идей" как будто устраняется. если предположить, что идеи - только наши мысли и что они могут существовать только в нашем уме. Однако эта оговорка не спасает дела. По Платону, мысль - всегда мысль о чем-нибудь существующем. Поэтому, мысля идею, мы тем самым мыслим о том едином, вечном, тождественном, что налицо во всех вещах, обнимаемых "идеей". Это мыслимое в качестве '"подходящего" под идею и есть не что иное, как сама идея. Больше того. Допустим, что идеи - мысли и что единичные вещи существуют в силу своего участия в идеях. В этом случае необходимо допустить одно из двух: или что все вещи состоят из мыслей, следовательно, все мыслит, или же что все есть безмысленная мысль [см. Парменид, 132 В - С]. (В.Ф. Асмус. Античная философия КРИТИКА УЧЕНИЯ ОБ "ИДЕЯХ" В "ПАРМЕНИДЕ" И "СОФИСТЕ" ПЛАТОНА)

5. Диалог касается проблемы отношения идеи и мысли, а, точнее говоря, проблемы их возможного отождествления. Идея не может быть только мыслью в душе, так как предметом мысли может быть только общая идея, видимая во множестве вещей. Если же мы допустим, что идея есть мысль, то мысль будет мыслить самое себя, а, с другой стороны, причастные к идее вещи будут мыслями либо мыслящими, либо нет. Поскольку такое совсем неправдоподобно, то и исходное положение нелепо.
Гатри полагает, что данная позиция совсем чужда Платону, тогда как Лютославский считает, что в этом месте "Парменида" появляется первое эксплицитное выражение новой логической системы Платона, в которой на месте трансцендентных идей появляются понятия, возникающие только в душе. Но, однако, по своей логической форме данное рассуждение представляет из себя reductio ad absurdum именно того взгляда, к которому, по мнению Лютославского, пришел, в конце концов, греческий мыслитель, чтобы предугадать некоторые семантические новинки конца XIX в. В отличие от Гатри Рунциман справедливо, как представляется, отметил, что возможность взгляда, по которому идея есть мысль, вызвана собственной позицией Платона, утверждающего, что идеи постигаются только умом. Цель аргумента, по-видимому, в том, чтобы избежать неясности в этом вопросе и утвердить независимое бытие идеи от мысли. (Д.В, Бугай "Теория идей в "Парменид")

Прошу специалистов прокомментировать

Уважаемый Евгений, прошу извинить мне это моё вклинивание в комментарии, ибо не являюсь [здесь] специалистом. Тем не менее, кое что сказать хочу.
Прежде всего нахожу (для себя), что слова "идеи существуют ..." вложены в уста Сократа Платоном. Но это не главное, что хочу сказать.

Нахожу сам весь этот "аппарат идей" - средством ухода от мышления как такового - к исключительно только рассуждениям (лишенным самим по себе напрочь мышления как такового). При этом [уходе от мышления], ушедшие называют элементы [рас/]суждений - мыслями, а собственно рассуждения - мышлением. Вот и всё. Непонимание [большинством] принципиальной разницы между мышлением и рассуждением лежит в основе этого "вопроса". От этого и весь тысячелетиями длящийся "сыр-бор", отметившийся и на этой страничке.
Вполне согласен с Михаилом, что [в пункте "идея есть мысль"] имеет место заблуждение всей мировой философии, правда далее и он не может выбраться из того же самого "идейного" русла, влекомый этой тупиковой традицией...
Платон, как я нахожу (для себя) - на многие годы герметично "запечатал вход в мышление" своей "теорией идей" - для огромного числа своих последователей ("рассуждантов"). В этом смысле (с подачи Платона), "заблуждение всей мировой философии" может рассматриваться как мутация [натурального] философствования [=мышление] в "рассужданство" [=комбинаторика].

В извинение своего вклинивания скажу только, что специалисты не скажут ничего такого, ибо - специалисты (то бишь - профессионалы). А философия по своей природе - тотальный дилетантизм (любовь, любительство - если угодно). Профессионально мыслить невозможно, ибо принципиально невозможна подобная профессия. Не следует ждать от профессионала (как профессионала, специалиста) ответов на вопросы, требующие "помыслить".