1. Традиционно, философия – это аскетическое когнитивное экспериментирование в сфере абстрактного (общего) интеллекта (intelligence). Как аскезу в познании, ее занимает схватывание сознания (mind) через призму диверсифицируемого множества способностей или практик, чье применение воспринимается как само сознание или то, что сознание делает: специальные действия, которые следует предпринять, чтобы интеллект можно было считать налаженным, а способность мышления была приведена в движение. Сводя сознание ко множеству практик, философия экспериментирует с возможностями, обусловленными разложением поведения сознания на специальные действия и практики. Возможности, приносимые этим практическим разложением, многочисленны и во многом остаются неустановленными. Схема этого функционалистского абстрагирования предполагает как минимум две непосредственных импликации. Первая заключается в том, что – через разложение сознания на множество практик – философия способна определить себя в качестве подлинной среды для усиленного нуса [I] именно в смысле систематического эксперимента по симуляции сознания. Таким образом, сознание понимается – не столько в смысле того, что оно есть, сколько в смысле того, что оно делает и может делать – вне его непосредственных и жестких ограничений. Другими словами, философия одновременно расширяет как поле экспериментирования с сознанием, так и поле того, чем сознание может быть и что может делать. Вторая импликация состоит в том, что разлагая сознание на множество практик, философия прогрессивно осознает себя скорее в качестве практической, чем теоретической мудрости, где «сознание как теоретический объект» замещено «сознанием как системой практик». Заранее наполненное прагматико-функционалистскими и социально-коммунальными жестами, практическое разложение сознания, соответственно, трансформирует философию в область практической мудрости и делая это, предоставляет пониманию и манипуляции сознания возможность стать коллективным предприятием активных социальных практик. Как только сознание обозначено на уровне социальных практик, манипуляция социальной тканью в смысле диверсификации активных социальных практик, дизайна новых социальных моделей поведения и администрирования социальных организаций приводит к конструктивной манипуляции или, более точно, практической абстракции сознания в качестве коллективного горизонта. Действительно, философия устанавливает связь между интеллектом и способами коллективизации таким образом, при котором освобождение, организация и комплексификация последних предполагают новые одиссеи для первого, что означает интеллект и эволюцию нуса. Таким образом, философия представляет первую коллективную модель общего интеллекта, согласно которой то, «чем является интеллект» и «как он может быть освобожден» более не ищутся только лишь в работах сознания как строго структурно-сдвоенной сущности. Другими словами, реализация сознания в материальности (то есть воплощение) и естественный замысел (то есть оптимизация принципов, ассоциируемых с естественной эволюцией) более не являются адекватными критериями для его идентификации и освобождения. Напротив, реальность интеллекта (чем он является и что он может делать) находится в строго функциональной области «сознания как системы коллективных практик», которая – в силу автономии функции по отношению к условиям собственной конституции – способна на пролиферацию в новых сложных структурах и организациях. Коллективная спецификация характеристик, присущая этой модели, – это то, что предает интеллекту определенную пластичность, которую можно модифицировать, распределять, задействовать и даже ускорять. Подытоживая: постоянно обращаясь к сознанию как вектору граничной абстракции и абстрагируя сознание до множества социальных практик и действий, философия указывает в сторону единичного и до конца еще не понятого события в современной эпохе – в ее противостоянии традиционным формам – интеллекта: самореализация интеллекта совпадает и имплицитно связана с самореализацией социальной коллективности. В таком случае активация и тщательная разработка этой связи между двумя вышеупомянутыми измерениями самореализации как абсолютно единый проект постулируется в качестве единственной наиболее значимой исторической цели.

2. В наиболее общем смысле философия является одновременно и строгой программой абстракции, и платформой автономного развертывания дискурсивных практик, чья миссия заключается в достижении (или более точно: осмыслении) того, что стало пониматься греками как logoi, или истины. Цель философии – вхождение в игру истин и разработка необходимого предрассудка игры, game-bias (бытие истинным для игры). Но это не игра в смысле игривости или приверженности непостоянству. В той мере, в которой это – основанное на правилах упражнение, без судьи, и чьи правила могут быть пересмотрены суждением коллектива, это – игра. Разум (reason) является просто именем для пространства упомянутых правил, не являющихся ни законами природы, ни социокультурными конвенциями. Процедурная активность оценивания, навигации и следования за пространствами практик, основанных на правилах, называется рассуждением (reasoning). Систематически признавая и следуя этим правилам, человек исполняет первое условие возможности свободы и самореализации. Функциональная автономия – ее нельзя путать со структурной суверенностью и аисторическим генезисом – этих правил вывода создает компульсивную и трансформирующую среду, заменяющую происходящую из состояния скованности законами природы импульсивность компульсивностью, присущей следованию правилам и навигации их пространств. Эту среду следует рассматривать как обеспечивающее условие [II], так как сосредоточение внимания на функциональной автономии правил делает возможными способы поведения, организации, навигации и мышления, которые не диктуются импульсами и не определены какой-либо привилегированной и закостенелой системой координат, укорененной в порядке здесь и сейчас. По факту, это и есть сама идея процедурности как смены и субъекта, и его перспектив, согласно с функциональной автономией правил, то есть в соответствии с тем, как правила и их пространства развиваются согласно своей логике и своим собственным нуждам. Как только пространство правила предстает перед человеком, а его функциональная автономия понята как компульсивная и трансформирующая среда, для человека, коллектива и даже человечества становится возможным стать чем-то отличным от того, с чем они идентифицируют себя в данный момент. Пространство правила не только осуществляет радикальную ревизию взглядов и поведения, но и требует конструктивной адаптации к ревизионистской силе правила. Так как функциональная автономия уже предполагает самоактуализацию пространства правил, или разума, в соответствии с его собственными нуждами и реальностью, то в осознании этих требований и удовлетворении их, трансформирующая траектория человеческой самости или человечества в целом управляется, оформляется и реализуется самоактуализацией самого разума. Входя в основанную на правилах игру истин и принимая отношение между выведением и истиной как ее суть, философия принимает форму проекта, чей телос лежит в функциональной автономии и, соответственно, в самоактуализации стремления разума – сценарий, в котором разум освобождает свои собственные пространства, вопреки тому, что кажется естественно необходимым или тем, что имеет место.

3. Согласно вышеприведенной дефиниции, первая задача философии – локализировать доступ, или пространство входа, в универсальный ландшафт logoi. Короче говоря, первая задача философии – это локализация места, или топоса, из которого смогут быть доступными logoi. В игре истин локализация является первым обязательством философии. В качестве обязательства, включающего определенные решения относительно продвижения, ориентации, навигации и изначально изменяемого отношения к истине, локализация также определяет и последующие обязательства и права («что еще?» первичного обязательства). Так как в игре истин ничего – ни стандартный ландшафт, ни определенное место в нем – не должно браться как данное, локализация места, соответствующего истине, является вопросом определенной формы организации. Эта организация управляется путем контролируемой дегомогенизации гомогенного информационного ландшафта (ландшафта, который не направлен ни к субъекту, ни хочет рассказывать историю) для того, чтобы вызвать качественную возможность и позволить дальнейшую организацию. Другими словами, «локализировать», или «определить место» – это вопрос разделения, демаркации и организации пространства во в противном случае подобном пустыне ландшафте, где все кажется одним и одинаковым и, таким образом, нельзя совершить ни движения, ни навигационного обязательства по отношению к logoi. Подобно игре, в которой первый ход выявляет определенные последствия, независимо от того, какие пертурбации коснутся процесса его эволюции, локализация в смысле первичного обязательства развертывает конкретное множество побочных обязательств, превращая первичное обязательство в жест, засеивающий постоянно изменяющийся навигационный ландшафт обязательств, побочных обязательств и их ответвлений. Ступить по этому ландшафту, определить отношение к истине или предложить выбор стороны – это никогда не является чем-то нейтральным, так как никогда не оставляет чего-либо нетронутым. Но излишне подчеркивать выбор топоса и первичное обязательство как сверхдетерминирующий фактор эволюции того, что происходит потом (что еще, какие еще обязательства и ответвления он провоцирует) едва ли является чем-то большим, чем крайней недальновидностью. Ибо как только установлено обязательство, его ответвления – или в качестве других обязательств, или как иные нормы – растут экспоненциально. Разветвленная структура пути, открываемая первичным обязательством, является полностью асимметричной по отношению к этому обязательству. Если навигация разветвленных путей всегда предполагает принятие решений, то это не означает, что первичное решение, его условия и утверждаемое содержание сохраняются в ходе навигации. Это – не что иное, как структура процедурности как разветвляющегося пространства навигации, препятствующего консервации решения путем организации побочных обязательств и их ответвлений в ревизионную силу, прерывающую любую законсервированную систему координат или контекст решения из будущего (настоящего момента). Открывая разветвленные пути и конструируя навигационный ландшафт, локализация предлагает радикальный подход к истине. Вместо того, чтобы задавать вопрос «что есть истина?» или, более обще – «что это?», она спрашивает: «как можно подойти к истине?», «где начать?». Вводя «где начать?» в ландшафт, чья карта не дана, философия исследует дискурсивную цепную реакцию, ибо вопрос где, топического места или адреса, необходимый для любого возможного подхода, распадается на ряды элементарных дискурсивных навигационных вопросов: Где я? Откуда я пришел? Куда я направляюсь? По какому пути мне следует продвигаться? [1] Это – топическая разложимость, в которой ландшафт logoi отражается как изменяемая и расширяемая карта ниспадающих каскадом связей вывода и дискурсивных путей между topoi, осмысляющих истину через навигацию. Философия, таким образом, оказывается полностью функционалистской дисциплиной. Она схватывает сознание как множество практик, считающихся функцией сознания, она измеряет истину в терминах рядов топических дискурсивных вопросов или адресованных и основанных на правилах путей, которые впоследствии могут быть пересобраны и синтезированы во множество карт для различных навигационных задач. Устанавливая объединенную связь практической разложимости сознания и топической разложимости логоса, философия по-настоящему выделяет себя как дисциплину, способную на указание входа и выхода с простым предположением, что оба вряд ли могут быть одним и тем же. Она может пролить свет на то, куда мы направляемся, основываясь на нынешних обязательствах человечества, и том, как эти обязательства разветвляются. Против любого манифеста имплицитного провинциализма она представляет себе реальные альтернативы, способные на обход или преодоление локалистских слепых пятен и препятствующих затруднений, ибо что предлагает альтернативный адрес, как не диверсифицируемый синтез различных путей и способов организации новых коллективных практик? Тем не менее, связь между практической и топической разложимостью сознания и истины, предлагает куда более влиятельную роль для философии, которая в данный момент может быть объяснима только через некоторые неопределенные характеристики и нечеткие признаки: это «философия как программное ядро для самореализации интеллекта», (1) путем указания на то, что находится внутри и снаружи различных эпох, и активации навигационных связей имплицитных в истории; (2) путем схватывания интеллекта как коллективного предприятия и, следовательно, проведения комплексной непрерывности между коллективной самореализацией и самореализацией интеллекта как такового, некоторым образом не отличной от этической программы «всеохватывающего самоконструирования, привязанного к отмене рабства», выраженной людьми вроде Конфуция, Сократа и Сенеки. Усвоенная проектом интеллекта, философия обращается к тому, что она есть, в контексте скорее того, чем она может быть, чем прямо прибегая к контингентно дислоцированным начальным условиям или фундаментальной дефиниции, полученной от саморефлексивной институциональной истории философии. В качестве универсального рабочего интеллекта, система философии – пользуясь выражением Сюня Шили [2] – не характеризуется дефиниционной тотальностью, которая сама по себе является иллюзией, но интеграцией своих функций, а именно способностей достигать цели, которые неуклонно избегают оков контингентно положенных конституций. Единственной когерентной минимальной дефиницией философии является та, которая позволяет философии сохранить ее шаг в ногу с интеллектом и, более того, вызывает ее переходы. И в той мере, в какой интеллект реализует себя, реконституируя себя, систематическое и историческое стремление философии сохранять шаг в ногу с интеллектом означает, что философия всегда реконституирует то, чем она должна была быть. Она создает историческое предчувствие, чье осуществление всегда превосходит и выходит за ожидание с точки зрения здесь и сейчас, будь это сохраняемый индекс настоящего, укорененного в прошлом, или прогрессивное представление о фиксированном настоящем, направленном в сторону будущего. Функциональное разложение того, «что такое философия?» на дискурсивный и исторический вопрос того, «куда философия может привести себя и нас?» разветвляется на ряд альтернативных путей или адресных карт, навигация которых требует развития новых способностей и, по сути, переопределения природы философии и нас. Представление философии о самой себе – не согласно тому, в чем заключается это понятие философии, но где это понятие находится в истории и в универсальном ландшафте истины – становится существенной частью самотрансформации философии. Это означает, что конкретное представление философии о самой себе стимулирует изменение в том, представлением чего оно является, путем распространяющегося каскада, который вечно беспокоит статическое равновесие – круг стагнации – между представлением и реализацией, и порождает новые транзитивные пространства между тем, чем она есть для себя, и тем, чем она есть в себе, таким образом, что изменение в одном предоставляет другому новые выборы неравновесия или трансформативных альтернатив.

4. [Перед тем, как двигаться дальше, полезным может быть краткое прояснение «локализации» с помощью примера: философия обычно связана с различными модальностями места или локального пространства входа к logoi в одно и то же время. Она постигает себя как мультимодальное столкновение с истиной. Например, она проводит свои процедуры через топос концепта (концепция), представляет себе более крупномасштабные влияния через локальный земной горизонт (геофилософские обязательства) и конкретно исполняется через место самости (этические обязательства). Для китайцев, греков и римлян осуществление свободы и процедурный подход к logoi по существу были частями обязательства по отношению к последнему, то есть месту самости. Философы не должны осуществлять какого-либо влияния на других, кроме тех случаев, когда они осуществляют административную заботу или, более точно, организацию самости. Чтобы избавиться от любого вида рабства, – или укорененного в импульсах и желаниях, или социальном и политическом господстве – философы должны заботиться о себе. Организуя место самости таким образом, который не только ведет к развитию новых способностей и сфер ответственности, но еще и защищает это место или локальное отношение к logoi от захвата импульсами и различными формами господства. Тем не менее, чтобы заботиться о себе, философы должны знать себя («познай себя»). Чтобы знать или идентифицировать истины о себе, они должны рассматривать себя как гипотезы, то есть, фаллибильные или устойчивые к ошибке объекты понимания-via-конструкции и экспериментирования. Самость, таким образом, открывается как то, что конструируется и организовывается в процессе, и ничто больше. Таким образом, локальный объект определяется и на него совершается воздействие без обращения к какому-либо основанию, некой необходимой природе, сущностной личности или подлинной идентичности. Локализация qua организация самости развивается следующим образом: Заботься о себе → Познай себя → Относись к себе как к доступной для манипуляций гипотезе и конструируй себя соответствующим образом. Стрелки здесь указывают на определенную форму разложимости, которая дает право на конструктивность и, в этом случае, дизайн и конструкцию продвинутой деятельности, которая не является необходимо персональной или индивидуальной. Одно множество способностей (разные подходы к свободе и субъектификации) может быт разделено на другие множества практик (знание), которые в свою очередь тоже могут быть разработаны через разложение на другое множество способностей или практик (обоюдно конструируемые индивидуальные и коллективные действия). Манипулируемость, которую эта ориентируемая разложимость разрешает в различных стратах практик и способностей, предоставляет этике новое значение и новые возможности в деле служения интеллекту и его самореализации.]

5. Локализация является конститутивным жестом концепции и первым движением в навигации пространств разума. «Локализировать» означает «постигнуть» гомогенную и квантитативную информацию в квалитативных упорядоченных пространствах информации, наделенных различными модальностями доступа. Этот квалитативный процесс «постижения» характеризует работу концепции и связывает рациональную и продвинутую деятельность (деятельность, которая ведет себя в согласии с репрезентацией правила и способна на разграничение считать истинным [believing true] и делать истинным [making true]) с logoi. Допускающая навигацию связь между рациональной деятельностью и logoi через пространства разума маркирует горизонт знания. Подобно тому, как концепт является квалитативно упорядоченным пространством информации, локальным объектом, снабженным различными модальностями доступа, знание является системой навигации пространств концептов, наделенных универсальной ориентацией. Соответственно, онтология концепта геометрически и топологически определяется его пространством, его обтекаемой и различным образом доступной локальной ситуацией в пространстве навигации или знания. Знать означает подчиняться правилам навигации в пространствах концептов. Соответственно, знание – это компульсивность, больше не являющаяся природной, но нормативной. Она отражает определенное поведение, происходящее не из подчиненности природным законам, но из подчиненности репрезентации рациональных норм и их требований. При этом первое описывает, чем являются природные импульсы, а второе олицетворяет концептуальную компульсивность как двигатель знания. Это – форма компульсивности, являющаяся устойчивой к ошибкам, ориентационной и ревизионной, то есть способной на ревизию самой себя. Этот ревизионный вектор – поддерживаемый устойчивыми к ошибкам нормами и различными навигационными стратегиями – превращает рациональность в вечную борьбу, представляющую себя в качестве подлинной модели свободы, конструктивную практику сохранения и увеличения вольностей через нормативные ограничения. В этом случае свобода становится ответственностью скорее делать что-то, чем регистром освобождения от обязанностей и их ограничений. Она положена как коэкстенсивная цели, требующей ориентаций, направлений действия, навигационных стратегий и суждений на различных путях. В одном ряду с универсальностью logoi, знание должно также оставаться универсальной ориентацией в пластических границах разума. Более того, универсальная ориентация знания как системы навигации требует разделения специализированных стратегий для синтезирования партикулярных и родовых случаев, колеблющихся между локальным-к-глобальному и глобальным-к-локальному пространствами и вводящих концептуальные карты с различными уровнями в податливую согласованность. Запрещено рассматривать поведение концепта как всегда тождественное себе, сглаживать статус различных концептов (релятивизировать их) и смешивать различные экстенсионалы карт концепта друг с другом. Локальный объект знания не может быть слишком чрезмерно расширен до универсального ландшафта logoi (догмы – будь они концептуальными или метафизическими – в основном являются выражениями раздувания или чрезмерного расширения локального до глобального). Не могут различные локальные объекты или концептуальные карты и быть удлиняемы или просто добавлены друг к другу плюралистическим образом (риск концептуального смешения, тривиализации и антиуниверсальности). Для того, чтобы сохранить универсальную ориентацию и нетривиально участвовать в игре истин, требуются различные стратегии навигации и интеграции концептуальных карт.

6. Реализованная различными стратегиями навигации, универсальная ориентация представляет знание и, более широко, философию как платформы для освобождения от предположительно необходимых детерминаций локальных горизонтов, с которыми, как представляется, накрепко связана рациональная или продвинутая деятельность. «Отвязывание или эффект вырывания с корнем» навигации, снабженной универсальной ориентацией, становится условием разблокирования философии по отношению к выбору обязательств (утвердительных, выводных, референциальных, практических, …) и их импорту в игру истин (как далеко может зайти множество обязательств и куда оно ведет?). Другими словами, без этого эффекта снятия с якоря философия неспособна на предусмотрение траектории разума вне непосредственных ресурсов локального объекта. Философия предлагает аналитико-синтетические методы нахождения путей в том, что Роберт Брэндом описывает как рациональную систему обязательств [3]. Она анализирует обязательства, исследуя, к каким иным обязательствам те ведут (прилежно распаковывая нормы, относящиеся к каждому обязательству). Но она также синтезирует побочные обязательства для того, чтобы совершить ревизию первичного обязательства или прийти к новым обязательством более высокого порядка. Поступая таким образом, философия или разлагает комплексное обязательство на его составляющие или улучшает простое обязательство до комплексного, требующего освобождения новых способностей для того, чтобы оно могло быть применено и мобилизовано. В этом смысле философия измеряет импорт обязательств, путем доведения их до их последних выводов через индуктивные, дедуктивные и абдуктивные способы рассуждения. Как только множество обязательств распаковано до его ответвлений и побочных обязательств, оно вынуждено быть пересмотрено или даже отброшено под асимметрической ревизионной силой его ответвлений. Любое обязательство в этом смысле производит разрыв непрерывности – или то, что Рене Том называл «обобщенной катастрофой» – по отношению к его нынешнему содержанию [4]. Это катастрофическое изменение в настоящем обязательстве ретроактивно управляется из его будущего, а именно из его ответвлений, открытых философской навигацией этого обязательства. Как дисциплина, близко следующая процедуре создания обязательств, философия демонстрирует конструктивную адаптацию к логике катастрофы, ускоренной асимметрическими ответвлениями определенного обязательства в будущее. Она конструирует всеохватывающую модель для ноэтической и социальной эволюции, согласно с ревизионной и, поэтому, разрывающей непрерывность силой будущего. Освобождая настоящее от ярма его сохраненного отношения, укорененного в прошлом, и понимая реальность времени как свободно выраженную в разрыве непрерывности со стороны будущего по отношению к прошлому и настоящему, философия секуляризирует силу будущего как силу ревизии. Таким образом, она изображает миф искупления устаревшим, как старомодный теологический курьез, возникший из непонимания времени, смешения или тривиализации связей между прошлым, настоящим и будущим, и, наконец, как пристрастное предпочтение истока месту назначения. Но реальность времени не может быть исчерпана истоком или тем, что уже случилось. Наоборот, это судьба заставляет нас пересматривать свои позиции и ориентации по ходу того как она развертывается. Судьба выражает реальность времени как всегда превосходящего исток и, по факту, разрушительного для него. Чтобы приспособиться, чтобы действовать во времени, нужно понимать реальность времени, то есть как время свободно выражает себя из перспективы места назначения. Это место назначения, опять же, не является единственной точкой, но возникает как траектории. Как только заявленное место назначения достигнуто или случается, оно перестает управлять исторической траекторией, ведущей к нему, и заменяется рядом новых мест назначения, начинающих управлять различными частями траектории, приводя к их разветвлению на многочисленные траектории. Философия рассматривает действие в настоящем в терминах судьбы и разветвлений, что означает: основываясь на реальности времени. Она конструктивно приспосабливается к приходящей и оборачивающейся стреле времени, вдоль которой в форме многочисленных будущих мест назначения, вновь входящих в горизонт того, что уже случилось, развертывается нынешнее когнитивное и практическое обязательство. Соответственно, философия работает как виртуальная машина по предсказанию будущих обязательств и представлению проекта для необходимого плана действий или адаптации согласно траектории или траекториям, расширяющимся – обратным путем – из будущего. Она дискурсивно заглядывает в будущее. Короче говоря, философия – это номенклатура для универсальной симуляционной машины. Именно внутри этой симуляционной машины предчувствуется самоактуализация разума, вынашивается план побега от локалистской недальновидности, а нарисованный на песке портрет человека предан неумолимым волнам ревизии. Учреждая игру истин путем предоставления функциям разума их собственной автономии – в сущности, планируя и практикуя их автоматизацию – философия устанавливает себя в качестве парадигмы Следующей (вычислительной) Машины, вернувшейся из будущего.

7. Не только разум способен продвигаться независимо от своей связи с законами природы, но и, помимо этого, режим нормативных причин должен быть отделен от режима естественных причин. Комбинация этих двух фактов должна быть рассмотрена как первый симптом способности разума к автоматизации. Говоря кратко: автономия разума предполагает автоматизацию поведения согласно разуму. Если же мы возражаем, что разум укоренен в биологической и физической областях (то есть законах природы) и, поэтому, автономия разума является несостоятельной, тогда мы также должны придерживаться того, что концептуальная компульсивность ограничена природными импульсами (в силу утвердительного обязательства, которое мы только что взяли на себя). Более того, мы можем даже утверждать, что возможно определить комплексный вывод или развитой математический концепт, равно как и его отношения к другим концептам, просто раскладывая его до биологических основ. Сейчас это утверждение выглядит весьма сомнительным. Второе возражение против автономии разума является возражением с помощью защиты многоуровневой запутанности между физико-биологическим и нормативно-концептуальным горизонтами (ср. Джузеппе Лонго). Чтобы придерживаться этой позиции, следует быть готовым точно указать уровни, конституирующие это смешение для того, чтобы избежать концептуального смешения, возникающего из-за использования родовой концепции смеси, неизбежно ведущей к путанице разных объяснительных, функциональных и структурных уровней. Как только уровни смеси определены, мы должны быть готовы отделить различные концепты и их прагматические роли на основе их специфических уровней запутанности с физической и биологической областями. Опять же, это окажется сомнительной задачей, возможной только путем обращения к концептуальному смешению и чрезмерному расширению одного объяснительного уровня на другой без учета их разрывов и специфических ограничений. Третьей альтернативой будет то, что рациональные нормы являются обусловленными физическими и биологическими законами через посредство эволюционных процессов, но они функционируют независимо и их нормативный статус не может быть объяснен исходя из их эволюционной обусловленности (ср. Уильям Ловер). Эта альтернатива, в действительности, не несовместима с абсолютной автономией разума, предполагаемой игрой истин. Разум – это не закон сам по себе, но концепция закона, другими словами – это логика правил, а не правила сами по себе, это функция, а не полная цепь причин. Разум не отделен от законов природы и не изолирован от социальной конструкции, но, тем не менее, он ответственен за себя, определен своими собственными несводимыми ни к чему потребностями и может оцениваться только самим собой. Автономия и, соответственно, автоматизация разума лежат в асимптотической автономии и экстрагируемости ее функции. Автоматизация разума, соответственно, происходит из способности его нормативной функции на автономное применение. Автоматизация здесь отсылает не к повторению, но к бутстрэппингу [III] примитивных способностей до комплексных. Этот процесс бутстрэппинга продвигается согласно нормам, а не вопреки им. Хотя последнее («продвижение вопреки нормам») определяет повторение как механическую форму манипуляции с символами или рудиментарную автоматизацию, первое («продвижение согласно с нормами») очерчивает автоматизацию как разветвляющуюся процедуру, то есть программную схему следующей машины. ________________________________________________________________

[I] Нус (nous) – термин, обозначающий способность человеческого разума, описываемую в классической философии в качестве необходимой для понимания того, что является истинным или реальным. Иногда соответствует понятиям «интеллекта» и «разумности» (intelligence) (Римскими цифрами отмечены прим. пер.). [II] Обеспечивающее условие (enabling condition) не следует путать с причиной. Например, причиной крушения самолета будет неисправная деталь в его конструкции, а обеспечивающим условием – гравитация, просто позволяющая причине реализовать свое следствие. [III] Бутстрэппинг (bootstrapping) – термин, обычно отсылающий к самозапускающемуся процессу, предполагающему определенную цепь состояний. Примером тут может быть включение компьютера, при котором запускается процесс, включающий в себя такую цепь шагов, когда на каждом этапе более простая и маленькая программа запускает более сложную, относящуюся к следующему шагу. [1] См.: Guerino Mazzola, The Topos of Music: Geometric Logic of Concepts, Theory, and Performance (Basel: Birkhäuser, 2003). [2] См.: Xiong Shili, A New Treatise on Consciousness-only (Taipei: Lianya chubanshe, 1981). [3] См.: Robert Brandom, Between Saying and Doing: Towards an Analytic Pragmatism (Oxford: Oxford University Press, 2008). [4] См.: Rene Thom, Structural Stability and Morphogenesis: An Outline of a General Theory of Models (Massachusetts: W. A. Benjamin, Inc., 1975); Рене Том, Структурная устойчивость и морфогенез (Москва: «Логос», 2002).

Перевод: Pastiche Project.