Я исследую феномен «имплицитности» в своей работе о Тарковском, где, в частности, пишу: «Слово - крышка гроба», понятия умирают в дефинициях, и самые точные интенции, очищенные от существования, сыплются на эти гробы комьями мёрзлой земли. Мы настаиваем на принципиальной незавершённости кино-мысли, всякого акта, всякого идеального объекта. И верно, понятие - принципиально разомкнутая речевая единица, указывающая на ареал обитания идеальных объектов (концептов, идей, абстракций, образов...), но не на сами эти объекты. 
/ 
Существенное сущности, переживаемой нами парадигматической инфляции, состоит в языковой неопределённости, в которой «понятие/образ», - назовём так наш промежуточный денотат (от лат. denoto — обозначаю), - возникает не прежде слова, не в момент слова и не после слова. Этот объект пребывает «между», являясь скорее скрытым механизмом продуктивности и репродуктивности языка. 
/ 
И в тот же самый час «понятие/образ» - бессловесная речь, в которой мысль оперирует не категориями, не дистиллятом, а жизнью в её единстве, неделимости и разнообразии чувственных форм... 
/ 
В переломные времена происходит смена парадигм. И процессу этому предшествует девальвация прежних научных и художественных картин мира. Мышление, как логически непротиворечивый дискурс, уступает место речевому шуму: междометиям, оговоркам, синтаксически-неустойчивым конструкциям. Этот «шум» и составляет сердцевину понятий/образов, их ядро, в котором стихия рече-порождения питает стихию смысло-порождения. Все попытки охранительной грамматики (нормы) иссушить понятие в процессе его очистки, - здесь Гуссерль уповал на «эпохе»: заключение в скобки наших естественных установок, навязывающих разуму веру в существование мира вещей, - проваливаются. Редукция не обеспечивает должной чистоты и строгости. Прежний дискурс «топорщится», жизнь просачивается во все «щели», которые так и не удаётся «законопатить». Таким образом, понятие открыто всем ветрам и обладает разомкнутой внутренней формой. Субъекту пришёлся по душе тот факт, что означаемое, с его денотативной, сигнификативной, прагматической и синтаксической ойкуменой, не пришпилено намертво к означающему, с его морфонологическим и морфосинтаксическим выражением последнего, что мысль ютится в прорехах, в расползающихся швах бытия, что понятия и категории, символы и образы расшнурованы, что ум спотыкается о себя, о свою способность суждения, что незавершённость, будучи суверенной территорией истины, позволяет субъекту сновать между лоскутами бытия, нырять под изнанку сущего – туда, где кипит работа, где пальцы, орудуя иглой, штопают зримое, делая его потаённым. 
/ 
Как же, спросят, понятие кристаллизируется в хаосе неопределённости? Здесь не обойтись без интериоризации (от франц. interiorisation - переход извне внутрь, от лат. interior - внутренний), которую часто сводят к формированию внутренних структур человеческой психики посредством внешних воздействий, - приспособления, научения, социального обусловливания. Ущербность такого подхода очевидна. И в слепой детерминизм среды мы впустим "искру" Батищева, - своеволие субъекта, полагающего себя подлинным сущим, а следовательно, решающим - какой стимул/патерн пропустить в себя, объективировать, а затем превратить в устойчивую доминанту психики, какой заставить топтаться за порогом сознания, а какому дать от ворот-поворот. Но как понятие взаимодействует с сознанием, порождая субъект из рутины? 
/
Феноменология, как я её вижу)))
/
"Дано", как детерминанту, следует различать в локусе: 
/
а) предъявления, что дезавуирует "данность", как навязывание феноменов пассивному восприятию; на самом же деле предметы, явившиеся на пограничный пункт, демаркирующий различение субъект/объект, не тотально обусловлены и предрешены актом восприятия, а всецело отданы на откуп субъекту: он и решает - как, каким образом и какие явления/феномены впустить внутрь, на свою суверенную территорию, какие придержать, а какие выдворить, как persona non grata;
/
б) взятия, - опредмечивание сознания, его объективация посредством перцепции и апперцепции (то, что Гуссерль называл продуктивной фантазией, - она изначально удерживает (anhaftend) восприятие, продуцируя распространение временных объектов (Zeitausbreitung);
/
в) воспроизведения, - извлечение взятого из памяти, из пережитого (то, что уже было однажды продуцировано, и что Гуссерль называл ретенцией, т.е. сознанием момента, который вот-вот миновал, только что был актуальным «теперь»); в широком смысле - это толща психической жизни: воспоминания, фантазии, воображение, эмоционально окрашенные идеи и представления, которые субъект подверг редукции;
/
г) доминанты, - суб-доминанта, субъект-объектная доминанта, - субъект субъекта, острие интенции, актуальное бытие субъекта, завод по проектированию, производству и сборке стратегического продукта - смысла человеческого присутствия как бытия-вот, обозначаемого Хайдеггером как Dasein (1). Эта суб-доминанта, как верховная инстанция, и решает в итоге - что "взять" у "дано", "как взять", "сколько" и в каком "временном отрезке"; будет ли "предъявленное" смешиваться с "воспроизведённым", чему отдать предпочтение и в каких пропорциях эти идеальные объекты станут со-присутствовать в потоке сознания.
/
Таким образом, субъект - И ТОЛЬКО СУБЪЕКТ - решает: что актуально в момент "теперь": взятие или воспроизведение, их микс, или поток актов (рациональных и иррациональных), не имеющих отношения к данному переживанию в силу поли-субъектности сознания. http://philosophystorm.org/d-o-m-i-n-n-t
/
Очевидно, что понятие "зачинается", "вынашивается" и "изгоняется" на границе объекта/cубьекта. Понятие - верительная грамота, данная субъекту бытием сущего в момент его вопрошания о бытии. Вопрошание порождает субъект из рутины, чтобы извлечь понятие из небытия, вывернуть, как перчатку - швами наружу... Речь, таким образом, идёт о субъект-объектном тождестве, где сознание предоставляет субъекту площадку под фундамент, на котором понятия/гастарбайтеры возводят зиккураты под континуум/сознания. В чём же, однако, состоят заслуги последнего? И перед кем? Во-первых, сознание идеально, и не имеет субстрата в аристотелевском смысле слова. Во-вторых, сознание не локализовано в теле, не является органом, а разложено по карманам: а) Я; б) Сверх-Я (коллективного бессознательного); в) артефактов культуры; г) мира чистых, внеположных субъекту, идей (абстракций, понятий, образов); божественных и инфернальных сущностей (души, ангелы, бог, бесы, дiавол), бытие которых не верифицируется и, тем не менее, служит, как полагают, местопребыванием мысли, где она гипостазирована и обладает энтелехией. При этом субстанциональное единство сознания неочевидно, что, однако, не мешает ему полагать себя феноменально-ноуменальным тождеством. Таким образом, субъектом этого единства становится чистый дух, снующий, где хочет (Гегель), дух-вольноотпущенник, засовывающий пятерню - то в карман человека, то в широкие штанины коллективного разума, то в кимоно чистых идей, где, порой, натыкается на ангелов, которых Бог прячет за пазухой от завистливого чёрного ОКА энтропии. Всё это многообразие и образует субстрат ПОНЯТИЯ. А там, где ментальность продувается всеми ветрами, где идеальное расшнуровано, где мысль, вскакивая посреди ночи, натыкается на свою бессодержательность и безымянность, субъект ставится перед суровой необходимостью стушеваться или заново полагать себя истинно-сущим. Такое само-полагание предполагает тотальную неопределённость. Жизнь, собственно, как и дух, конституируют себя в сущем - бесформенном и безразличном к их призыву. Бытие рушит наши песочные замки. Мы их воссоздаём. Понятия - наши веточки и песок, которыми мы обкладываем стены. Но волна, вынесшая на пенистый гребень утлые наши судёнышки, вот-вот слижет дело наших рук. Мы страдаем. Ментальные раны бередят. Они не умеют затягиваться)))
/
Примечания:
/
1. Да́зайн (нем. Dasein [ˈdaːzaɪ̯n] философский термин, предложенный Мартином Хайдеггером в «Бытии и времени. Не поддаётся переводу, однако, вероятнее всего, может означать местопребывание бытия в момент уяснения им своего присутствия в мире, в качестве субъекта, мысли, озаботившейся полаганием себя, как таковой; наконец, в качестве бытия, бытийствующего, а точнее - обходящегося с самим собой, как с местоблюстителем истины. И всё это «здесь», в «этой вот точке пространства-времени», на участке территории, пусть даже размером в почтовую марку, как писал Фолкнер.