Болдачёв: Релятивистская философия констатирует не то, что некоторое конкретное утверждение может быть немного истинным и немного неистинным (типа, линии на чертеже немного сходятся, но и чуть-чуть расходятся), а то, что истинных утверждений может быть много, что истинность – понятие не абсолютное, оно фиксируется только в пределах известных границ, на уровне определенной проекционной плоскости, которых может быть неконечное число. Линии, видимые в одной из проекций на чертеже как параллельные, в другой могут оказаться перпендикулярными.
Релятивизм не разрушает рациональность, не ограничивает ее, а наоборот, является ее основанием. Он утверждает, что рациональностей (логических систем, уровней анализа) может быть много. А следовательно, и объективность не может быть одна на всех и на все случаи жизни.
Рациональность только и возможна как проекционная, только и возможна как отображение, как чертеж. А значит, она релятивна по самой своей природе.

Пермский: Эта релятивность множественности проекций-теорий, описывающих тот или иной объект-предмет мысли, всё же подразумевает в качестве основания множественного проекционного описания предмета мысли некое исходное единство, которое описывается умозрением уже множественностью срезов-проекций этого единого предмета умозрения – умозрительных моделей этого единого нечто. В концепции Болдачева этот единый предмет умозрения есть Универсум, из которого субъектом различаются мыслятся модели-проекции Универсума-Единого. В индуизме – это Абсолют, в теологии – Бог.

Ю.П.: Болдачёв в той работе не раз применяет термин «неконечное». Я как инженер-механик (технолог, конструктор) скажу, что число проекций и разрезов на чертеже должно быть оптимальным, чтобы не путать «пользователя». Понятно, что это только метафора, но она в принципе, думаю, показательна и рассчитана, видимо, на гуманитариев. Если количество проекций «неконечно», то такой чертёж по идее и нахрен никому не нужен. В самом деле, а какой и кому от него толк? К тому же, Болдачёв тут по-моему «ломится в открытую дверь». Ведь для иллюстрации своего принципа ему достаточно было привести, допустим, пример науки в целом, где каждое отдельное «ответвление» (физика, химия, география и т.д.) имеют и свою аксиоматическую и понятийную базу, и свои выявленные закономерности. И это никого не удивляет. Так же как никого не удивляет, что кулинарные рецепты отличаются от, например, экономических или политологических. Но в науке про бесконечность «проекций» могут по-моему рассуждать разве что физики, которые в этом плане уже далеко обогнали метафизиков. Да ещё пожалуй математики, которым хочешь – не хочешь приходится представлять соответствующий инструментарий для физиков.

Болдачёв: Ведь принятие философского релятивизма прежде всего означает признание возможности и необходимости множества мировоззрений, понимание, что твоя собственная картинка ничем не лучше, чем картинка не только философского попутчика, но и идейного противника. А может ли пойти на такое здравомыслящий человек? Что же, вот так взять и заявить: то, чем я занимался полжизни, то, что отстаивал и лелеял, не ценнее, не лучше, не ближе к истине, чем идеи, с которыми я спорил, которые отрицал, с которыми боролся?

Прямо скажем, трудно представить ученого, а особенно философа, который, приступая к созданию новой гениальной теории, заведомо признает ее ограниченность, относительность, да еще признает существование других «верных» концепций. Да, можно допустить, что результат не станет последним словом в познании, что не получится создать окончательную теорию всего, но ведь обязательно должна быть уверенность, что выбранное направление движения к истине единственно правильное. Какой тут возможен релятивизм?
Остается только развести руками – действительно очень сложная психо-логическая задачка. Как совместить в философской голове, с одной стороны, убежденность в правильности своего мышления (ведь не может же оно быть неправильным), исключительную ясность своей картины Мира, которая точно описывается этим мышлением, а с другой стороны – понимание, что никакой абсолютной истины нет и быть не может.

Пермский: Понимание должно быть того, что «абсолютная истина» - это тот Источник всякого знания человека, который в разных философских учениях именуется разными словами (Универсум, Абсолют, Бог). Но эта Истина постигается человеком, мягко говоря, далеко не полно, а лишь во множестве проекций, которыми выступает объектный мир в сознании разных субъектов.

И понимание относительности собственных взглядов легко узреть в ретроспективе соотнесения своих взглядов 10-20-ти летней давности и сегодняшних. Так у Автора в данной работе субъект интерпретируется как источник различения объектов (субъект есть тот, кто различает объекты). А в работах спустя девять лет, автор уже лишает субъектего атрибутивной способности различать объекты (теперь объекты саморазличаются: одни объекты-тела человека (физическое, психическое, ментальное и каузальное-причинное) различают другие объекты (объекты-феномены различаются сихическим телом, объекты-ноумены различаются ментальным телом.

Ю.П.: Во-первых, сам Болдачёв эту его психо-логическую задачку, по-моему, так и не решил. Во всяком случае, в обсуждениях в соответствующих темах он ведёт себя обычно как тот, кто знает как оно «на самом деле».)) Во-вторых, да, он начал выстраивать некие концепции, входящие в противоречие с теми, что изложены в этой книге. Вот только пока не очень понятно: это просто новые «проекции» для лучшего понимания его системы, или это вообще что-то «из другой оперы»?

Болдачёв: Философское творчество (как и искусство) принципиально единично, личностно, субъективно. Именно творчество. Другое дело – продукт. Он может стать социально значимым. Но эта значимость характеризует в большей степени не философа, а именно его произведение, его конкретные идеи. Наличие на обложке признанного философского трактата конкретной фамилии отражает лишь факт совпадения частного, субъективного мышления обладателя фамилии с актуальными, социально значимыми идеями.

Ю.П.: Очень толковая, по-моему, мысль. Социальная практика, как центрифуга, отфильтрует те идеи, которые в данный момент наиболее социально значимы.

Болдачёв: Итак, релятивизм констатирует необходимость множества идей, ложащихся в основание разных философских систем. А значит, и необходимость множества выводов из этих идей. И тут якобы вредный субъективизм, утверждающий частный характер источника идей, должен пониматься как благо, как единственное условие, единственная возможность для нас – простых смертных – ощутить целостность и величие единого пирога, частички которого, отрезанные с разных сторон, доносят до нас гении от философии.

Пермский: Философское знание человечества в рассмотрении его в аспекте целостности «единого пирога» есть со-положенность разнообразных точек зрения (проекций), образующих картину мироздания, в которой все точки зрения умещаются как разные (вплоть до полярных) проекции единого предмета философского знания – воззрения Человека (общества юнитов) на мир в его множественности проекций. Мир в его познании выступает единством «одного пирога» в его мышлении-познании людьми-юнитами, зрящими каждый свою индивидуальную проекцию этого «одного пирога».

Ю.П.: По-моему, в данном случае благо субъективизма в том, что каждый философ будет строить свою концепцию именно как «истину в последней инстанции», защищая её, как своё дитя, от всех нападок со стороны. При этом по идее он по неволе, если конечно он интеллектуально адекватен, будет аккумулировать все толковые находки своих оппонентов, чтобы усилить именно свою позицию. А уж значимость для человечества его концепции определит жизнь.

Болдачёв: Формальный релятивизм выражается стандартными фразами «в этом есть доля истины», «он в чем-то прав» и т.д. Такой релятивизм подразумевает, что существуют некие «правда», «истина», пока еще недоступные нам из-за ограниченности наших познавательных возможностей. Поэтому кто бы что бы ни говорил, ни писал, он лишь частично отражает «истинную суть предмета», выражает лишь долю истины. Такой релятивизм, понимаемый как следствие неполноты знаний, чаще всего свойственен ученым, по мнению которых его можно преодолеть путем построения единственно верной всеохватывающей теории.

Пермский: Вывод «ученых» некорректный. Неполнота знаний человека непреодолима и никакой «единственно верной всеохватывающей теории» быть не может всё в силу той самой принципиальной ограниченности человека по своей природе не равного Богу-Истине, но лишь подобному Богу, то есть способному извлекать из Истины свои частные ограниченные знания – свою долю истины, крупицы Истины. А «единственно верной всеохватывающей теории» быть не может, поскольку это была бы уже не теория (модель), а сама Истина-Бог. То есть для всей полноты Знания человек должен перестать быть человеком (ограниченностью), а стать Самим Богом.

Ю.П.: А по-моему, вывод учёных верен и даже единственно возможный. Ведь они, учёные, занимаются не Богом, а своей, обычно весьма конкретной предметной областью, которая вполне себе обозрима. Исключение составляют разве что физики, которые пока не могут создать теорию, объединяющую все фундаментальные взаимодействия. Однако, начиная с того же Эйнштейна стараются её создать.

Болдачёв: Объект, субъект

Начало отсчета
Обозначив в качестве предмета философии индивидуальное мышление философа, я неизбежно пришел к тезису, что центральным положением такой философии является релятивизм – представление об относительности любых философских суждений. Но эта относительность вовсе не утверждает случайность, бессмысленность, неистинность суждений. Эта относительность лишь констатирует, что любые суждения возможны – как обязательные, осмысленные, истинные – только в определенной системе координат, только в фиксированных рамках конкретной логической системы.

Пермский: По мне, это попытка выразить в дискурсе собственной авторской философии А. Болдачевым идею Канта об априорности познания – зависимость мышления от категориального аппарата (системы категорий - СК) мыслящего человека. Этот категориальный аппарат ума человека представляет собой индивидуальную человека-юнита систему координат (логическую систему), задающую направление мысли/мышления философа. Сам дискурс философа задается имеющейся у него СК и речь, тексты обретают смысл-истинность в рамках принятой философом его индивидуальной СК и выстраиваемой на основе СК обширной понятийной сетки. Вот этот аппарат (методология мышления) задает саму направленность, осмысленность и специфический авторский дискурс философствующего юнита.

Ю.П.: По мне, так Александр Леонидович не заметил в словах Александра Владимировича явного противоречия. Т.е. предметом его философии является его же индивидуальное мышление, центральным положением заявлен релятивизм, но он, мол, должен быть в рамках конкретной логической системы. Но ведь если логическая система одна, то откуда там взяться релятивизму? А если логических систем в рамках его индивидуального мышления несколько, то не является ли это признаком раскола сознания, т.е. шизофрении? Кстати, Болдачёв же, если я правильно помню, и говорил, что нужно различать его, как автора абсолютного релятивизма и его же, как автора его новых концепций, которые, мол, и рядом друг с другом не стояли. Так что он достаточно последователен в этом пункте своей концепции, реализуя её на практике. Хотя, если воспринимать философское творчество как искусство, например литературу, то почему бы и нет. Ведь, например, Толстой создал же у себя в мышлении весьма проработанные «Войну и мир», «Анну Каренину» и «Воскресенье», философия которых, на мой взгляд, достаточно серьёзно отличается друг от друга. Так чем же Болдачёв хуже? Если конечно воспринимать его философское творчество именно как литературу.

Болдачёв: Релятивизм не исчерпывается фразой «все философские суждения относительны», его сущность выражается тезисом «все суждения возможны лишь относительно фиксированного начала». В качестве такого начала, точки отсчета в философии выступает субъект. Обращаю внимание: речь идет не о начале философии, не об исходном понятии, кладущемся в фундамент философской системы, а просто о начале координат, точке зрения, в качестве которых выступает познающий субъект.

Пермский: А исходные понятия, исходные суждения (то есть аксиоматика) философской системы есть выбор познающего субъекта. 
Всё начинается с субъекта, полагающего аксиомы, на основании которых им выстраивается система рассуждений (дискурс) и формируются гипотезы и далее теория-философское учение.

Ю.П.: И опять же, Болдачёв по-моему забыл, что предметом его философии является его же индивидуальное мышление, а субъектом, точкой отсчёта его же философии выступает он же. Соответственно, по-моему получается, что у него есть только один фиксированный центр – он же сам. Так откуда же там взяться релятивизму?

Продолжение последует по мере прочтения работы.