Систематизация и связи

Термины: 

абсолют

Термины: 

бытие

Термины: 

духовность

Термины: 

мистика

Термины: 

мышление

Термины: 

самосовершенствование

Термины: 

этика

Цитата из главы XX "ЭТИКА САМООТРЕЧЕНИЯ И ЭТИКА САМОСОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ"(кн."Культура и этика" А.Швейцера)

" Мы совершаем огромную ошибку, полагая, что можем прийти к этическому

миро- и жизневоззрению, удовлетворяющему наше мышление, отвергнув мистику.

До сих пор мы лишь выдумываем миро- и жизневоззрение. Оно хорошо, ибо

приобщает людей к активной этике. Но оно не истинно. Поэтому оно всегда

саморазрушается. Оно к тому же и не глубоко. Поэтому европейское мышление

делает людей нравственными, но поверхностно. Так как европеец предельно сыт

активной этикой, рожденной выдуманным мировоззрением, то он не испытывает

больше в ней никакой внутренней потребности.

Наступило время, когда мы должны отказаться от этого заблуждения. Миро-

и жизневоззрение активной этики только тогда глубоко и прочно овладеет

мышлением, когда оно будет сформировано на основе мистики. Вопрос о том, что

люди намерены сделать из своей жизни, не может быть решен, если их вытолкнут

в мир "плеткой" активности, не давая возможности прийти в себя. По существу

на этот вопрос может ответить лишь миро- и жизневоззрение. Оно-то и объяснит

человеку его духовное, внутреннее отношение к бытию, благодаря которому

пассивная и активная этика становится естественной необходимостью.

Прежняя мистика этого сделать не смогла, так как она была надэтической.

Мышление должно, следовательно, прийти теперь к этической мистике. Нам

необходимо подняться до духовности, являющейся этической, и до этики,

включающей в себя всю духовность. Только в этом случае мы станем

по-настоящему жизнеспособны.

Этика должна родиться из мистики. Мистика же со своей стороны никогда

не должна думать, что она существует только ради самой себя. Она не цветок,

а только его чашечка. Цветком является этика. Мистика же, существующая

только для самой себя, есть неумная острота.

Прежняя мистика ушла в надэтическое, так как она была абстрактна.

Абстракция - это смерть для этики, ибо этика есть живое отношение к живой

жизни. Итак, мы должны отказаться от абстрактной мистики и обратиться к

мистике живой.

Понятия "бытие", "абсолютное", "мировой дух" и другие подобные им

выражения не обозначают ничего действительного, а только нечто вымышленное и

поэтому совершенно непонятное. Действительно только то, что обнаруживается в

явлениях бытия.

Каким же образом мышление пускается на такое бессмысленное предприятие,

а именно рекомендует человеку духовно постигнуть не связанные с

действительностью мысли? Через посредство двоякого искушения - общего и

особенного.

Мышление, необходимо связанное с языком, усваивает зафиксированные в

языке абстракции и символы. Эта монета имеет хождение лишь постольку,

поскольку позволяет представлять вещи кратким способом, вместо того чтобы

подавать их так обстоятельно, как они даны сами по себе. Но затем

оказывается, что мышление оперирует этими абстракциями и символами так, как

будто они обозначают нечто, данное в действительности. Таково общее

искушение.

Особое искушение состоит в том, что самоотречение человека ради

бесконечного бытия заманчиво просто формулируется с помощью абстракций и

символов. В результате этой операции создается впечатление, что человек

приобщается к тотальности бытия, к его духовному содержанию.

Все это прекрасно проделывается на словах и в мыслях. Действительность

же не знает ничего о том, что индивид может обрести какое-то отношение к

тотальности бытия. Так как действительность знает только бытие,

обнаруживающееся в отдельных существах, то она знает только отношение

отдельного существа к другому отдельному существу. Если, следовательно,

мистика намерена быть истинной, то ей ничего не остается, как отбросить

всякие привычные абстракций и признать, что с таким понятием бытия она

ничего разумного сделать не может. К абсолютному она должна быть настолько

же равнодушной, насколько равнодушен бывает к своему прежнему фетишу негр,

обращенный в новую веру. Она должна с полной серьезностью обратиться к

мистике действительности. Она должна отбросить все декорации и декламации

сцены и вновь обрести себя в живой природе.

Нет никакого понятия бытия, а есть только бесконечное бытие в бесконечных проявлениях. И только благодаря тем явлениям, с которыми я вступаю в некоторое отношение, я устанавливаю связь моего бытия с бесконечным бытием. Самоотречение моего бытия ради бесконечного бытия есть самоотречение моего бытия ради всех явлений бытия, которые нуждаются в моем участии и которым я могу отдать свои силы.

Сфере моего влияния принадлежит лишь бесконечно малая часть

бесконечного бытия. Все остальное проходит мимо меня, как далекие корабли,

которым я подаю непонятные для них сигналы. Ради же того, что принадлежит

сфере моего влияния и что нуждается в моем участии, я осуществляю духовное,

внутреннее самоотречение в бесконечном бытии и придаю тем самым моему

бедному существованию смысл и богатство. Река нашла свое море.

В самоотречении ради абсолютного возникает только мертвая духовность.

Это чисто интеллектуальный акт. В нем не даны мотивы действия. Даже этика

смирения смогла влачить на этой почве интеллектуализма лишь жалкое

существование. В мистике же действительности это самоотречение перестает

быть чисто интеллектуальным актом и становится таким актом, в котором

участвует все живое человека. В нем господствует, таким образом, духовность,

которая в элементарной форме заключает в себе стремление к деятельности.

Жестокая правда того, что духовность и этика имеют разную природу, теряет

здесь свою силу. Здесь они едины и суть одно и то же.

Отныне могут объединиться этика самосовершенствования и этика

самоотречения. Они становятся теперь космическими в натурфилософии,

представляющей мир таким, каков он есть. Они находят поэтому контакт в той

точке, где располагается всеобъемлющая идея живого самоотречения ради живого

бытия. В ней смыкаются и переплетаются пассивное и активное

самосовершенствования, постигающие себя как следствие одного и того же

внутреннего побуждения. Ставши единым, они не нуждаются теперь в том, чтобы

создавать совершенную этику воздействия на мир на основе освобождения от

мира. Совершенство уже дано. Чудесной гармонией звучит теперь этика, начиная

от мелодий, в которых смирение воспринимается уже как этика, и кончая

высокими тонами, в которых этика переходит в шумы мотивов, выдаваемых

обществом за этику.

Субъективная ответственность, и вглубь и вдаль уходящая в бесконечное,

ответственность за всю жизнь, принадлежащую сфере влияния человека,

ответственность, которую постиг человек, ставший внутренне свободным от

мира, и которую он пытается реализовать в жизни, - это и есть этика. Она

рождается из миро- и жизнеутверждения, а осуществляется в жизнеотречении.

Внутренне она связана с оптимистическим желанием. Теперь вера в прогресс уже

не может быть отделена от этики подобно плохо прикрепленному колесу у

повозки. Обе они прочно насажены на одну ось.

Единственно возможный, содержательный, постоянно, живо и конкретно

полемизирующий с действительностью принцип этики гласит: самоотречение ради

жизни из-за благоговения перед жизнью. Мы совершаем огромную ошибку, полагая, что можем прийти к этическому

миро- и жизневоззрению, удовлетворяющему наше мышление, отвергнув мистику.

До сих пор мы лишь выдумываем миро- и жизневоззрение. Оно хорошо, ибо

приобщает людей к активной этике. Но оно не истинно. Поэтому оно всегда

саморазрушается. Оно к тому же и не глубоко. Поэтому европейское мышление

делает людей нравственными, но поверхностно. Так как европеец предельно сыт

активной этикой, рожденной выдуманным мировоззрением, то он не испытывает

больше в ней никакой внутренней потребности.

Наступило время, когда мы должны отказаться от этого заблуждения. Миро-

и жизневоззрение активной этики только тогда глубоко и прочно овладеет

мышлением, когда оно будет сформировано на основе мистики. Вопрос о том, что

люди намерены сделать из своей жизни, не может быть решен, если их вытолкнут

в мир "плеткой" активности, не давая возможности прийти в себя. По существу

на этот вопрос может ответить лишь миро- и жизневоззрение. Оно-то и объяснит

человеку его духовное, внутреннее отношение к бытию, благодаря которому

пассивная и активная этика становится естественной необходимостью.

Прежняя мистика этого сделать не смогла, так как она была надэтической.

Мышление должно, следовательно, прийти теперь к этической мистике. Нам

необходимо подняться до духовности, являющейся этической, и до этики,

включающей в себя всю духовность. Только в этом случае мы станем

по-настоящему жизнеспособны.

Этика должна родиться из мистики. Мистика же со своей стороны никогда

не должна думать, что она существует только ради самой себя. Она не цветок,

а только его чашечка. Цветком является этика. Мистика же, существующая

только для самой себя, есть неумная острота.

Прежняя мистика ушла в надэтическое, так как она была абстрактна.

Абстракция - это смерть для этики, ибо этика есть живое отношение к живой

жизни. Итак, мы должны отказаться от абстрактной мистики и обратиться к

мистике живой.

Понятия "бытие", "абсолютное", "мировой дух" и другие подобные им

выражения не обозначают ничего действительного, а только нечто вымышленное и

поэтому совершенно непонятное. Действительно только то, что обнаруживается в

явлениях бытия.

Каким же образом мышление пускается на такое бессмысленное предприятие,

а именно рекомендует человеку духовно постигнуть не связанные с

действительностью мысли? Через посредство двоякого искушения - общего и

особенного.

Мышление, необходимо связанное с языком, усваивает зафиксированные в

языке абстракции и символы. Эта монета имеет хождение лишь постольку,

поскольку позволяет представлять вещи кратким способом, вместо того чтобы

подавать их так обстоятельно, как они даны сами по себе. Но затем

оказывается, что мышление оперирует этими абстракциями и символами так, как

будто они обозначают нечто, данное в действительности. Таково общее

искушение.

Особое искушение состоит в том, что самоотречение человека ради

бесконечного бытия заманчиво просто формулируется с помощью абстракций и

символов. В результате этой операции создается впечатление, что человек

приобщается к тотальности бытия, к его духовному содержанию.

Все это прекрасно проделывается на словах и в мыслях. Действительность

же не знает ничего о том, что индивид может обрести какое-то отношение к

тотальности бытия. Так как действительность знает только бытие,

обнаруживающееся в отдельных существах, то она знает только отношение

отдельного существа к другому отдельному существу. Если, следовательно,

мистика намерена быть истинной, то ей ничего не остается, как отбросить

всякие привычные абстракций и признать, что с таким понятием бытия она

ничего разумного сделать не может. К абсолютному она должна быть настолько

же равнодушной, насколько равнодушен бывает к своему прежнему фетишу негр,

обращенный в новую веру. Она должна с полной серьезностью обратиться к

мистике действительности. Она должна отбросить все декорации и декламации

сцены и вновь обрести себя в живой природе.

Нет никакого понятия бытия, а есть только бесконечное бытие в

бесконечных проявлениях. И только благодаря тем явлениям, с которыми я

вступаю в некоторое отношение, я устанавливаю связь моего бытия с

бесконечным бытием. Самоотречение моего бытия ради бесконечного бытия есть

самоотречение моего бытия ради всех явлений бытия, которые нуждаются в моем

участии и которым я могу отдать свои силы.

Сфере моего влияния принадлежит лишь бесконечно малая часть

бесконечного бытия. Все остальное проходит мимо меня, как далекие корабли,

которым я подаю непонятные для них сигналы. Ради же того, что принадлежит

сфере моего влияния и что нуждается в моем участии, я осуществляю духовное,

внутреннее самоотречение в бесконечном бытии и придаю тем самым моему

бедному существованию смысл и богатство. Река нашла свое море.

В самоотречении ради абсолютного возникает только мертвая духовность.

Это чисто интеллектуальный акт. В нем не даны мотивы действия. Даже этика

смирения смогла влачить на этой почве интеллектуализма лишь жалкое

существование. В мистике же действительности это самоотречение перестает

быть чисто интеллектуальным актом и становится таким актом, в котором

участвует все живое человека. В нем господствует, таким образом, духовность,

которая в элементарной форме заключает в себе стремление к деятельности.

Жестокая правда того, что духовность и этика имеют разную природу, теряет

здесь свою силу. Здесь они едины и суть одно и то же.

Отныне могут объединиться этика самосовершенствования и этика

самоотречения. Они становятся теперь космическими в натурфилософии,

представляющей мир таким, каков он есть. Они находят поэтому контакт в той

точке, где располагается всеобъемлющая идея живого самоотречения ради живого

бытия. В ней смыкаются и переплетаются пассивное и активное

самосовершенствования, постигающие себя как следствие одного и того же

внутреннего побуждения. Ставши единым, они не нуждаются теперь в том, чтобы

создавать совершенную этику воздействия на мир на основе освобождения от

мира. Совершенство уже дано. Чудесной гармонией звучит теперь этика, начиная

от мелодий, в которых смирение воспринимается уже как этика, и кончая

высокими тонами, в которых этика переходит в шумы мотивов, выдаваемых

обществом за этику.

Субъективная ответственность, и вглубь и вдаль уходящая в бесконечное,

ответственность за всю жизнь, принадлежащую сфере влияния человека,

ответственность, которую постиг человек, ставший внутренне свободным от

мира, и которую он пытается реализовать в жизни, - это и есть этика. Она

рождается из миро- и жизнеутверждения, а осуществляется в жизнеотречении.

Внутренне она связана с оптимистическим желанием. Теперь вера в прогресс уже

не может быть отделена от этики подобно плохо прикрепленному колесу у

повозки. Обе они прочно насажены на одну ось.

Единственно возможный, содержательный, постоянно, живо и конкретно

полемизирующий с действительностью принцип этики гласит: самоотречение ради

жизни из-за благоговения перед жизнью.