Выступление на IV Российском философском конгрессе 28 мая 2005 .

Мой посильный вклад в работу секции «Эпистемология» выразился в пропедевтически ориентированном выступлении на тему:

ВЕКТОРЫ РАЗРАБОТКИ ПРОБЛЕМЫ РАЦИОНАЛЬНОГО ПРОФИЛЯ ЗНАНИЯ

преамбула:

«Мы с вами «последние метафизики», ибо сходимся в поле веросознательного обсуждения проблем эпистемологии – мы все еще, хоть и в разной степени, но верим в эпистемологию и пока еще не занимаемся сравнительным литературоведением, ибо привержены «метафизическим универсалиям». «Метафизики» - так нас диагностировал бы Рорти (ныне профессор сравнительного литературоведения Стафордского университета).»

Тема критики разума – раскрытия и обоснования способов применения разума в практиках культуротворческого мировоспроизведения и суверенного человеческого самоосуществления - эта классическая тема философии, ибо она определяется из самого существа философского дела как рефлексивного обращения к условиям возможности экзистенциального, познавательного, практического, нравственного, эстетического опыта, соотношение различных профилей которого философия уясняет, если следовать И.Канту, относительно «последних целей человеческого разума» .

В классических философских традициях ситуация обсуждения проблемы рациональности определяется, как правило, через стратегию понимания рациональности как одной из базовых мировоззренческих «универсалий» в системе культуры. В тематический план современных исследований этой проблемы входят различные экспликации и интерпретации философского смысла самого понятия рационального (напр., проблема генезиса идей рациональности в культуре, взаимодействия “канона” и “органона”, рассудочного и разумного, “закрытой” и “открытой” рациональности ), а также развитие представлений о статусе и функции рациональных начал в системах мышления, общения, деятельности, рассмотрение вопросов рациональности в контексте культурно-исторической трансформации “мировоспроизводящих практик” человека – познания, общения, деятельности. Разработка проблемы при этом ведется как в философско-методологической плоскости, так и в плоскости философско-мировоззренческой – с упором на проблемы культурной феноменологии, аксиологии, праксиологии и истории познания и практики.

Для современной теории познания проблема рациональности – критериев, идеалов, типов, форм и функций разума в познании является особенно актуальной, - при постановке и разработке данной проблемы актуализируются возможности расширения собственного предмета эпистемологических исследований. Собственно, эпистемологическое изучение феномена рациональности выражается в развертывании теоретико-познавательных философско-методологических стратегий, ориентированных на исследование «логоса», «этоса» и «телоса» разнообразных форм познания и видов знания.

Классическое исследование форм познания и видов знания, руководствуясь идеей «критики разума», выявляло контур рациональности в регулятивных структурах и конструктивных основаниях развития познавательной деятельности, а в пределе такое исследование ориентировано на раскрытие основоустройства той или иной эпистемы.

В русле этой изначальной - телеологически-функциональной диспозиции понимания рациональности осуществлялась экспликация принципов регулятивной, конструктивной, репродуктивной, организующей деятельности разума, что характерно проявилось не только в дискурсах классической теории познания, когда ставилась всеобщая проблема определения разума в его границах и возможностях, демаркации разумного от всего неразумного – рефлексивно непрозрачного и рационально не прорабатываемого содержания, но в специфической области философии науки, где рациональность, по точному определению Б.Пружинина, получала истолкование в рамках различных типов рефлексии, которым соответствует, с одной стороны, логическая экспликация нормативных структур, например, определение процедур научного обоснования «в плане их соответствия универсальным логическим стандартам», а с другой стороны, оценка «разумности», «целесообразности приложения этих процедур в соответствии с определенным идеалом научности» . Дивергенция этих типов рефлексии – проблематичность установления их соотносительности в философии и методологии науки – определяет содержание проблемы рациональности, как она ставилась и разрабатывалась в постпозитивиском философско-научном дискурсе.

Однако для современных направлений эпистемологии актуальные мотивы обращение к проблеме рационального профиля знания определяются сознанием реальных проблемных ситуации в самой эпистемологии, которая пережила несколько «поворотов» и вышла на позиции своеобразного «пост-критического мышления», что в значительной степени выразилось в тематически многоплановой разработке проблемы рациональности как в теоретико-научном дискурсе, так и в эпистемологии.

Проблема рациональности знания выступает в такой ее постановке, которая манифестирует критический пересмотр классических логико-гносеологических представлений о рациональности: для целого ряда современных эпистемологических направлений общим становится стремление тематизировать рациональность в плане многообразной вовлеченности разума, рассматриваемого из перспективы мирожизненных, исторических, лингвистических, коммуникативных, идеологических, прагматических, экзистенциальных контекстов, – обращение к этим контекстам является, как известно, темой неклассической эпистемологии.

Трансформации смысла проблемы рациональности в современной эпистемологии в немалой степени способствовала сложная динамичная ситуация в науке - интенсификация роста научного знания, если его представлять в диалектике кумулятивных и революционных моментов, сопровождается преобразованием оснований науки, трансформацией познавательных стратегий, обновлением форм внутринаучной рефлексии (развертыванием новых - системных, диатропичеких, вероятностных, синергетических познавательных моделей), - на фоне усиливающегося междисциплинарного взаимодействия идет эпистемическая и методологическая пролиферация – проявляются, таким образом, различные профили научной рациональности.

Следует заметить, что ситуация выделения различных профилей научной рациональности была своеобразно предвосхищена еще баденскими неокантианцами, обосновавшими различие номотетической методологии естественных наук и идиографической методологии наук гуманитарных (показательно разведение установок объяснения и понимания в проектировании и обоснования В.Дильтеем «наук о духе»), что стало особенным аргументом в пользу признания полилогичности научного разума.

Объективные пределы понимания актуального смысла проблемы рациональности определяются в значительной мере рефлексией на историческую ситуацию в культуре, идентифицируемую как ситуация постмодерна: сознание культуры постмодерна, стремится выразить себя в феномене «постметафизического мышления», - в предметном плане такого мышления производится критическая деструкция позиций классической «метафизики» - «универсализма» и «фундаментализма», «эссенциализма» и «бинаризма», «логоцентризма» и «аксиоцентризма», а это позиции, с которыми классическая философия связывала обоснование универсальности притязаний теоретического и практического разума.

Очевидно, что изменение понимания статуса рациональных стратегий в познании, равно как и изменение условий и направлений поиска самих критериев рациональности, конституирующих ее оснований, являются показателями существенного расширения собственного предмета гносеологических и эпистемологических исследований.

Для целей тематической пропедевтики можно условно выделить, по крайней мере, три характерные тенденции, отличающих ситуацию с обсуждением проблемы рациональности в современной эпистемологии и порождающих своим проявлением целый комплекс новых проблем:

Тенденция, связанная с актуализацией принципа полилогичности, - это тенденция к плюрализации когнитивного опыта и способов его философско-теоретического осмысления.

Тенденция, связанная с актуализацией принципа историзма – это тенденция к релятивно-историческому пониманию знания и диалектизации понятия рациональности.

Тенденция, связанная с актуализацией принципа эпистемологической открытости – это тенденция к размыканию теоретико-познавательного дискурса на контекст целостной коммуникативной и практической деятельности человека.

[I] Тенденция к плюрализации когнитивного опыта и способов его философско-теоретического осмысления.

Изменение условий и направлений поиска конституирующих рациональность оснований результирует введением ее новых определений, выражающих признание объективного многообразия типов и форм рациональности, видов проявления ее как универсальной характеристики познавательной и практической деятельности человека. В современной эпистемологии проблема рациональности ставится и обсуждается в контексте соотношения научных и ненаучных форм знания и типов мышления, - общезначимым становится признание нередуцируемого многообразия когнитивных практик, при котором каждый тип знания обнаруживает присущие ему контуры рациональности - формы обоснования и критерии приемлемости, способы организации, сферы применимости.

Речь идет об ослаблении сциентистской трактовки феномена рациональности, при которой универсально-парадигмальным образцом выступала исключительно модель научной рациональности, “прогрессивно снимающая” в себе другие формы и типы знания. Редукция и деконструкция сциентистского понимания феномена рациональности наметилось уже в изменении курса самой философии науки: т.н. постпозитивистский поворот – это особенное выражение общего теоретического курса на осмысление феномена полилогичности и историчности научного разума.

Во всеобщей рационально проработанной форме феномен полилогичности и историчности разума выступал уже в системе гегелевской спекулятивной диалектики. Но в последующем развитии философии – не без влияния гуманитарных наук, подводивших к осознанию, как выражается Рорти, «жанрового многообразия культуры», под вопрос были поставлены многие позиции классического гносеологического рационализма:

- во-первых, необходимость того, что различные формы разумности сходятся в единстве непосредственности и опосредствования и являются формообразованиями универсально-разумного опыта, подлежащего полной рационально-логической реконструкции, - релевантность такого представления проблематизируется уже в историко-герменевтических направлениях, которые обращают внимание на опыт конечности действенно-исторического сознания, исполненности его предрассудками и предпониманиями (в силу включенности в поле традиций);

- во-вторых, под вопрос была поставлена возможность и необходимость самого «диалектического снятия» в процессе роста знания, т.е. представленность в логической форме наличного знания всего его исторического движения. Принцип совершенного снятия – это позиция именно ретроспективной диалектики, с которой неявно соотносились различные формы логического позитивизма, стремившегося к предельной логической экспликации структуры наличного знания.

Противоположное стремление к критическому пересмотру этой позиции выразилось, как известно, в постпозитивистском разведении контекстов открытия и контекстов обоснования, хотя такое разведение не учитывало системный характер развития научного знания.

Очевидно, что эпистемологическому расширению понятия рациональности за пределы сциентистской парадигмы объективно способствовали сдвиги в самой философии науки, обусловленные интенсивным развитием историко-научных исследований.

Для формирование новых философско-научных теорий, когерентных дискурсу неклассической эпистемологии, конститутивно значимым было всеобщее признание того, что в процессе развития и функционирования формаций научного знания на уровне оснований и предпосылочных структур науки реализуется конкретная соотнесенность внутринаучных эпистемических условий организации и роста знания и метанаучных – социальных, культурных факторов развития науки как особого вида рационально-познавательной деятельности.

Закреплению рефлексивного полилогоически открытого понимания рациональности в эпистемологии особенно способствовала комплексная парадигмальная трансформация философского дискурса, которую Ю. Хабермас обозначил как «выход из философии субъекта» и утверждение «коммуникативного разума против разума субъект-центрированного». В работе «Философский дискурс о модерне» постулируется, что «парадигма познания предметов должна смениться парадигмой взаимопонимания между субъектами, способными рассуждать и действовать». Соответственно разным типам действия и понимания знания различаются горизонты значимости понятия рациональности: в одном случае рациональность «соизмеряет себя со способностью единичного субъекта ориентироваться в пространстве подлинного смысла своих мыслей и высказываний», в другом случае рациональность исчисляется «по способности вменяемых участников интеракций ориентироваться в претензиях на значимость, которые выдвигают субъекты, претендующие на взаимное признания» .

Такой поворот определенно резонировал в философии науки обращением к проблемам коммуникативных факторов и конвенциональных форм развития научного знания, роль которых проявляется как на уровне организационных принципов, так и на уровне мотивационных оснований, концептуально-предметных ориентаций, методологических регламентаций и операциональных структур научно-познавательной деятельности. В этом поле интересов развиваются оригинальные концепции, заложившие основу трансдискурсивно-конвергентного понимания научной рациональности: так, например, Л.Флек развивает концепцию «мыслительного коллектива» с определенным «стилем мышления», представляющим конвергенцию когнитивных и социальных детерминантов рациональности; в этом же направлении были разработаны концепции, в которых определяется роль социально-эпистемических сообществ в установлении параметров рационализации познавательного процесса, - тематический вектор этот можно проследить от концепции «Научных революций» Т. Куна, исследовавшего релятивные парадигмальные основания науки и способы действия научного сообщества на основе принятых «дисциплинарных матриц», до теории Н.Решера, представлявшего «методологический прагматизм» как аспект коммуникации в рамках социально-эпистемических формаций, и далее до «социальных историков» и «социологов науки», развивавших как маркоаналитические, так и микроаналитические стратегии анализа и реконструкции научной деятельности. Для эпистемологии в целом «выход из философии субъекта» показал, что диалектика знания может стать перспективно-открытой – ориентированной на непредзаданное в началах будущее, если понимать ее как феномен интерсубъективной коммуникации, обеспечивающей полилогическое развертывание всеобщности массива знаний на фоне «жизненного мира», фундирующего различные типы дискурса, виды знания и формы практической ориентации.

[II] Другая общезначимая тенденция связана с актуализацией принципа историзма в понимании оснований конституирования и форм проявления рациональности в познании.

Усиление тенденции к исторической релятивизации и диалектизации понятия рациональности свидетельствует о критической переоценке потенциала классических гносеологических и неопозитивистских аналитических стратегий, опиравшихся на фундаменталистские (-преимущественно логоцентрические-) модели анализа структуры знания и процедур его обоснования.

Хотя сам лингвистический поворот является парадигмальным сдвигом, особенно значимым для генезиса идей неклассической эпистемологии. И следует признать эвристичность первичного обращения к проблемам логико-семантического анализа и прояснения статуса языка науки, мотивируемого стремлением выработать стратегию демаркации за счет определения общезначимых условий операционализации репрезентативных функций языка в процедурах организации опыта, верификации познавательных утверждений, артикуляции знания, предстающего в составе номиналистически выделяемых логико-языковых форм . Тематически-проблемное поле неклассической эпистемологии, по общему признанию, определилось в значительной мере переходом «от парадигмы сознания к парадигме языка». Собственно, логический эмпиризм проблему критериев научности ставит как проблему образования языка науки - актуализации принципа осмысленности высказываний («познание есть выражение», - М.Шлик) на основе верификационистского критерия значения, который выполняется в плане редукционистской спецификации общей установки на обоснование знания с применением моделей экстенсиональной логики, - примером такой спецификации является редукция определения критерия научного статуса теорий к установлению осмысленности предложений как функции истинности «базисных высказываний», репрезентирующих твердый эмпирический фундамент науки, - при таком подходе верифицированность, осмысленность и научность совпадают .

Сокращение же эвристического потенциала неопозитивистских аналитических стратегий в деле обоснования науки и решения проблемы демаркации на основе верификационистского критерия осмысленности научных высказываний было сопряжено с оправданной критикой логико-эмпирического фундаменализма позитивистов со стороны историков науки и дальнейшим утверждением позиций критического рационализма, историцизма, прагматизма, реализма . Нельзя не признать, что некоторые основания критики стали осознаваться в самой аналитической философии, что повлияло на перспективу т.н. прагматического поворота в стратегиях анализа, чему соответствует позиция «позднего» Л. Витгенштейна, обратившегося к теме «языковых игр» и анализу специфики их специфики как субстистентных «форм жизни».

Определяющее значение в деконструкции целого ряда позиций логического позитивизма и трансформации значения проблемы рациональности имели разные типы критических аргументов, в комплексе направленные на демонстрацию несостоятельности тех гносеологических предпосылок, из которых развивались принципы джастификационизма - верификационизма, индуктивизма и редукционизма, феноменализма и инструментализма, логического экспликативизма и эпистемического финализма. В развитии наиболее значимых критических аргументов, оказавших решающее деконструктивное воздействие на основания позитивистских подходов к проблеме рациональности, можно выделить такие ключевые моменты:

- развенчание Поппером эмпирического фундаментализма в таком ключевом моменте как принцип верификации и соответствующие ему стратегии обоснования, представляющих способ действия исходя из идей индуктивной логики; выдвижение и обоснование значимости принципа фальсификации в качестве критерия демаркации и демонстрация его выполнимости в рамках гипотетико-дедуктивной модели построения и развития научных теорий;

- изобличение У.Куайном «догм эмпиризма» (дихотомии синтетических и аналитических утверждений и редукционизма – непосредственной сводимости теоретических терминов и предложений к элементарной эмпирической основе), критика карнаповской концепции «концептуальных каркасов», обоснование необходимости преодоления понимания языка на основе «мифа о музее» и развитие идей «онтологической относительности»;

- изобличение Д.Дэвидсоном «третьей догмы эмпиризма» - демонстрация неосновательности противопоставления концептуальной схемы и эмпирического содержания;

- развенчание Р.В.Селларсом «мифа о данных», образующих слой эмпирически первичного - «невыводного» знания, обоснование альтернативного положения о детерминированности опытных «данных» условиями их интерпретации в определенной языковой системе;

- выдвижение и обоснование тезиса Дюгема-Куайна о недоопределенности теории опытом, сопряженные с признанием «холистичности» формации теоретического знания;

- усиление потенциала позиций Т.Куна и Н.Хэнсона, выступивших с тезисом о «теоретической нагруженности опыта», получившего подкрепление и в эволюционно-эпистемологических исследованиях Поппера;

- демонстрация неадекватности позитивистсвой модели кумулятивизма для реконструкции реальной истории науки (обоснование тезиса о несоизмеримости научных теорий как момент развития концепции «научных революций» Т.Куна, раскрытие значения «регрессивных и прогрессивных сдвигов проблемы» как момент методологии «исследовательских программ» И.Лакатоса, развитие историко-научных концепций концепций пролиферации научного разума П.Фейерабенда, гармонизации системных исторических ансамблей К.Хюбнера, эволюционно объяснимой трансформации «концептуальных популяций» С.Тулмина и др.);

- выдвижение и подкрепление принципа диспозитивности и гипотетичности знания в «критическом рационализме» К.Поппера, развитие и обоснование представителями постпозитивизма идей релятивности, конкретности, полиморфности не только содержания научных проблем и теорий, но и содержания самих оснований науки.

Парадигмально значимый поворот от исследования проблем логики и языка науки к проблемам роста знания и развития средств познания обозначился прежде всего в «критическом рационализме» К.Поппера, что, однако, еще не означало исторической релятивизации самого критерия рациональности, которая произошла позднее – в постпозитивистской философии науки. Поппер, как известно, проводит различие между «узкой сферой рациональной достоверности», которая является предметом формализации, аксиоматизации, логоцентрической реконструкции (сфера логики и математики), и «широкой сферой рациональности» (сфера синтетического научного знания), которая центрируется критической установкой, выражающей позицию разумности, релевантную ситуации погрешности любого знания и оптимальную в плане содержательной экспликации условий его роста на основе перманентной конструктивной критики. Подлинным критерием научной рациональности, по Попперу, является конструктивное критическое отношение к знаниям, представляющим гипотетичные пробные решения конкретных проблем, а также к самим способам решения и возможным ошибкам, создающим новые проблемные ситуации, что означает «готовность изменять – проверять, опровергать и, если возможно, фальсифицировать» все теоретические и эмпирические положения, претендующие на образование формации научного знания. Разрабатывая основную тему эпистемологии – тему роста знания, Поппер развивает дифференцированное представление проблемы рациональности, расщепляя ее на три самостоятельные области вопросов - это вопросы демаркации, рациональности критических процедур и рациональности принятия теорий для научных и практических целей. Именно в плане решения дифференциированой так проблемы критериев научной рациональности и формируется позиция «критического рационализма», а основное содержание критико-рационалистической позиции развивается в фарватере «фаллибилистической» теории знания, которая исходит из признания неснимаемой гипотетичности научных теорий, относительности, конкретности, процессуальности научного знания («научная игра в принципе не имеет конца»), и полагает необходимым разрабатывать проблемы эпистемологии и методологии таким образом, чтобы объяснить присущую научному знанию способность к росту, удерживая при этом критериальный подход к проблеме рациональности.

Актуализация принципа историзма в понимании самих конституентов рациональности и последовательное смещение от нормативно-критериального подхода в сторону диспозитивно-дескриптивного подхода к анализу рациональных профилей науки наметились именно в постпозитивистских философско-научных концепциях. Безусловно решающее значение имел «кардинальный сдвиг проблемы» рациональности, связанный с открытием и обоснованием неоднородности оснований и исторической изменчивости эталонов и норм познания, осмыслением релятивности и процессуальности самого знания. «Исторический поворот» в постпозитивистской философии науки был сопряжен с тематизацией металогического значения оснований рациональности: новое поле исследований открывается обращением к проблемам позитивной эвристики, реальной практики, феноменологии роста знания, - само знание предстает в исторически определяющемся многообразии исследовательских традиций, конкурирующих школ, сменяющихся парадигм, задающих релятивный контур рациональности.

Таким образом, поле проблемы рациональности расширяется в виду общей ориентации на выявление рациональных профилей в процессе роста и развития знания. Рост знания трактуется как динамика возникновения проблемных ситуаций, смелых предположений, критических обсуждений и опровержений (К.Поппер), как смена парадигм в периоды научных революций (Т.Кун), как пролиферация конкурирующих теорий (П.Фейерабенд), как возникновение и чередование научно-исследовательских программ (И.Лакатос), как гармонизация системных исторических ансамблей (К. Хюбнер), как комплексные фазовые переходы (Х.Эзер), как отбор и изменение матриц понимания (С.Тулмин), как прогресс в возрастании правдоподобия научных теорий (Ньютон-Смит), как прогресс в способности в решения проблем (Л.Лаудан) и т.д.

Но и в этом историцистском направлении реально обозначились конкурентные линии построения «рациональных» историко-методологических моделей науки, которые представлены в работах К.Поппера, Л.Лаудана, И.Лакатоса, В.Ньютон-Смита, и «нерациональных» моделей роста знания - парадигматически-революционных (Кун) или анархических пролиферационных (П.Фейерабенд) , - в последних явно выражена идея плюралистичности и полиморфности методологических структур и эпистемических формаций, их исторической релятивности и парадигмальной обусловленности.

Деструкция понятия критериальной рациональности особенно заметна на интервале такого «сдвига проблемы» рациональности, как переход от интернализма, выстраивающего понимании рационального профиля научного знания на основе признания исключительной роли внутринаучных регулятивов и диспозитивов, к экстернализму – позиции, выражающей интенцию на выявление и определение детерминантов рациональности в релятивных и профилированных метанаучных контекстах , в отношении которых выявляется ограниченность возможностей их рационализации: «нерациональные» модели выстраиваются с потенциалом демонстрации того, что в процессе роста и развития знания определенность внутринаучного рационального регламента достигается под воздействием сугубо конвенциональных и совершенно метанаучных факторов - социально-психологических (Т.Кун, П.Фейерабенд) или культурно-исторических (К. Хюбнер).

Таким образом, в постпозитивистсвой философии науки коррелятивно становлению посткритической эпистемологии критически пересматриваются или устраняются позиции, атрибутивное схемам классической гносеологии: эпистемический фундаментализм, методологический абсолютизм, логический редукционизм, антиисторизм, автономия и жесткий демаркационизм, кумулятивизм, – позиции эти задавали концептуальные координаты, в которых определялось и эксплицировалось понятие нормативно-критериальной рациональности, подвергшееся исторической диффузии и релятивизации в постпозитивистском философско-научном дискурсе. Относительно такой трансформацией проблемы рационального профиля научного знания можно высказать вполне определенные критические замечания.

1) Экспликация философско-методологических предпосылок, на которых были основаны полилогически-историцистские модели науки, позволяет установить, что квази-реалистический подход, осуществляемый в постпозитивистских стратегиях исторической дескрипции и реконструкции практики науки, не преодолевает в полной мере формального понимания рациональности. Такое понимание развивается из скрытой эмпирически-конструктивистской предпосылки, которая имплицируется основаниями построения историко-реалистических моделей и, как это ни парадоксально, родственна тому же логическому позитивизму, критически низвергаемому с позиций историзма, прагматизма, реализма: рациональность оказывается способом организации непосредственного опыта в установленных языковых формах, но рефлексивная дистинктность такого парадигмально заданного способа утрачивается, что характерно (-если использовать терминологию Т.Куна) для периода «нормальной науки», а сам способ организации опыта становится несоизмеримым с иными «дисциплинарными матрицами», которые устанавливаются через «переключение гештальта» в периоды революционных трансформаций, обусловленное не только внутринаучными факторами, но и внерациональнымим факторами метанаучно-контекстуального статуса.

Интенции формального понимания рациональности исполняются даже в экспликации самого понятия. Для демонстрации подхода, на основе которого профилируется диапазон возможностей определения рациональности, можно воспользоваться аналитически-конструктивной моделью, предложенной К. Хюбнером. Рациональность, согласно моделируемой схеме актуализации ее значений, определяется «семантически» (тождественное фиксирование правил определенного смыслового содержания), «эмпирически» (применение однозначно определенных правил объяснения), «логически-оперативно» (реализация правильно выстроенных расчетов),«нормативно» (сведение одних целей и норм к другим целям и нормам) . Таким образом, рациональность определяется через комплекс формально-конститутивных правил действия. Содержательная аналитическая экспозиция операционализации понятия рациональности в практике науки сопряжена с разработкой такой философско-методологической модели, которая диверсифицирует представление факторов образования рационального профиля знания в русле общего формально ориентированного понимания, сопрягающего эксплицированные значения диспозитивов, конструктивов и регулятивов, которые в пределе следует реконструировать и представить как систему разного рода правил и установлений. Так, К.Хюбнер в 4 главе «Критики научного разума» выделяет 5 типов правил или установлений :

- инструментальные установления (получать и оценивать результаты измерений – определять адекватность и функции измерительных приборов);

- функциональные установления (когда формулируется математическая закономерность или естественный закон, исходя из результатов измерений и наблюдений);

- аксиоматические становления (аксиомы для выведения естественных законов или экспериментальных предсказаний с помощью граничных условий);

- оправдательные установления (принимаются или отвергаются теории в соответствии с экспериментом);

- нормативные установления (определяют общие характеристики теории – простота, фальсифицируемость, наглядность, соответствие каузальным принципам или эмпирическим критериям значения).

Однако, по принципиальному утверждению К.Хюбнера, сами эти правила или установления не обладают ни логической, ни трансцендентальной необходимостью, - установления «принимаются по соглашению или вводятся научной элитой». Формула генерализирующего означивания этих правил, эталонов, критериев, норм, задающих рациональный профиль научного знания на каждом этапе его развития устанавливается относительно универсалий релятивного «системного исторического ансамбля» - эпохальной культурно-исторической целостности.

2) Очевидно, что историко-реалистический подход, порывая с понятием критериальной рациональности в пользу более широкой и гибкой ее трактовки, может привести к релятивизму как совершенно неконструктивной позиции, производящей эффект необратимой диффузии самой проблемы рациональности. В этом плане весьма показательны резкая полемика К.Поппера и Т.Куна о соотношении логики и психологии, роли внутринаучных и метанаучных факторов , а также попытки достижения соизмеримости их позиций за счет «утонченного фальсификационизма», предложенного в «методологии научно-исследовательских программ» И.Лакатоса; исходя из этого же проблематического контекста разрабатывается, например, концепция «гибкой рациональности» С.Тулмина, демонстрирующая представленность рациональности и критицизма в социально-исторической «матрице понимания», которая сама подчиняется процессуальности «естественного отбора».

Значимость (реалистичность, регулятивность, эффективность) критериев и стандартов рациональности проблематизируется применительно к конкретным практическим, ценностным контекстам и социально-психологическим условиям общения и деятельности, которые представляются как образования исторически подвижной среды, наделяющей те или иные стандарты рациональности статусом всеобщности. Относительно данного способа проблематизации рациональности уместно привести известное критически заостренное высказывание Х.Патнема, полагавшего, что и «за релятивизмом скрывается определенная форма сциентизма»: «Теория, согласно которой рациональность определяется по идеалу компьютерной программы, - это сциентистская теория, инспирированная точными науками; теория, согласно которой рациональность определяется нормами, свойственными каждой отдельной культуре, - это сциентистская теория, вызванная к жизни антропологией» .

Но для эпистемологии в целом трансформация подходов к проблеме рациональности становится особенным выражением переориентации с классических логоцентрически-фундаменталистских подходов на новые модели философско-методологической рефлексии, учитывающие дискурсивные и недискурсивные формы познавательной практики, релятивные контексты порождения знания, явные и неявные механизмы его ассимиляции и трансляции. Такая переориентация отображается конкуренцией различных программ по разработке отличной от стандартов классического гносеологизма - нефундаменталистской теории познания (с некоторыми ограничениями к этому направлению можно отнести «критический рационализм» – К.Поппер; “натурализованная эпистемология” - У.Куайн; “экспериментальная эпистемология” - Д.Деннет; эволюционная эпистемология – Лоренц К., Фолмер Г.; когнитивная социология науки – Барнс Б, Блур Д.; эпистемологический контекстуализм – K.DeRose, Sosa, M.Steup; неопрагматизм – Р.Рорти; эпистемология синергетики – Пригожин И., Свирский Я.И., Буданов В.Г.; “естественноисторическая гносеология” - М.К.Мамардашвили и другие направления, следующее этому курсу теоретизации познания.

Критическое обобщение результатов философии науки - как положительных, так и отрицательных – подводит к пониманию необходимости трансформировать сами принципы критики разума.

Во-первых, необходимо учитывать полиморфность, относительность и конкретность форм рациональной организации познавательного опыта; но рациональный статус исторически релятивных форм определяется исходя из системного строения и развития формаций знания, - особенное содержание эталонов и норм рационально как фазовый момент реализации всеобщего целерационального профиля данного вида познавательной деятельности.

Во-вторых, необходимо оценивать ту или иную модель рациональности функционально-практически - по тому рефлексивному, регулятивному и конструктивному потенциалу, каким эта модель обладает в целостной системе познавательной деятельности относительно ее актуального состояния и объективных функций в ансамбле культуры.

В-третьих, условием возможности построения таких функциональных моделей представляется сочетание логически-нормативного подхода к экспликации правил метода с металогически-дескриптивным подходом к определению содержательных предпосылок и оснований познания.

Универсалией эвристичных подходов к проблеме рациональности является переключение с рассудочно-инструментального на разумно-рефлексивный уровень понимания рациональности, - на этом уровне выявляется способность разума перестраивать особенные основания своего функционирования в конкретной эпистемической среде для отбора и разрешения проблемных познавательных ситуаций, при этом актуализируется фактор целостности - согласования всех уровней познавательной формации по эпистемическим и деятельностным параметрам; но важен и параметр сообразности целеориентациям, выверяемым отношением конкретной познавательной практики к целому культуры. Так, например, в науке рефлексивный потенциал рациональности раскрывается в диалектике целерационально-инвариантных и исторически-релятивных типов нормативности: - в системном развитии научного знания реализуется диалектика всеобщего содержания оснований науки (установки на объективность, предметность познания), в следовании которым наука отвечает своей объективной функции в системе видов познания, и особенного исторически изменчивого содержания идеалов и норм, выражающих исторически определенный тип рациональности.

В отечественных школах философии и методологии науки теоретизация представлений о системном характере строения и развития научного знания соотносится с концептуализацией роста знания, рассматриваемого (с использованием деятельностной парадигматики) в его исторической динамике; при этом ставится проблема выявления системообразующих факторов – «оснований науки» , анализ которых позволяет определить основы системной организации знаний научной дисциплины на каждом этапе ее развития, а также выделить базовые принципы ориентации и регуляции исследовательской деятельности и представить их (в диалектическом единстве инвариантных и исторически изменчивых установок) как выражение определенного типа рациональности. Разрабатываются основные концептуальные схемы, по которым устанавливается различие классической, неклассической и (нео-) пост-неклассической рациональности и формулируются базовые признаки этих типов рациональности, фиксируемые в системе дискурсивных определений философско-гносеологического, историко-научного и научно-методологического плана.

[III] Третья общезначимая тенденция изменения эпистемологических подходов, которая проявилась при разработке темы конституентов и критериев рациональности, - это тенденция к размыканию теоретико-познавательного дискурса на изучение познания в контексте целостной деятельности человека.

Выражается эта тенденция прежде всего в перспективной ориентации эпистемологических программ на выявление условий и форм взаимодействия когнитивных, коммуникативных и практических факторов в целостном познавательном процессе. Ориентация эта проявляется также и в философии науки, что свидетельствует о парадигмальном сдвиге в понимании структуры научного знания: речь идет об открытии форм предпосылочной детерминации научного познания, - этот сдвиг сделал возможной и необходимой постановку проблемы “человекоразмерных включений” в структуру метода и содержание научного знания и выразился в построении программы исследования социокультурной, коммуникативной и личностной “вовлеченности” науки.

Но для осуществления этой программы необходимо было преобразование самих форм философско-методологического мышления. Преодолению абстрактного логико-гносеологического понимания рациональности способствовало сознание невозможности предельной логической экспликации процедур обоснования знания и нормативной структуры опыта в целом. В эпистемологии наметился переход от редуктивных форм логически-нормативной рефлексии к новым - генеративным формам теоретизации оснований рациональности познания.

Актуальной становится новый тип философско-методологической рефлексии – это рефлексия взаимоопределяемости субъекта и знания, направленная в особенности на условия и факторы предпосылочной детерминации познания .

Поле значений понятия рациональности существенно расширяется с постановкой проблемы экспликации функционирующих в процессе познания явных и неявных предпосылок познавательной деятельности: категориально-понимательных, аксиологически-интенциональных, целерационально-ориентационных, эпистемически-структурных, праксеологически-операциональных), - предпосылки эти закрепляются как на концептуальном, рефлективно доступном и рационально прорабатываемом уровне, так и на доконцептуальном, метадискурсивном уровне, выступая в виде преференциальных структур, обретающих статус объективных и структурно необходимых условий познания. Именно в составе формаций предпосылочного знания воспроизводится комплекс первичных нередуцируемых к логике эпистемологических диспозиций, представляющих результат трансформации воздействия некогнитивных – социокультурных, коммуникативных и практических факторов в собственные структурные условия, регулятивные и конструктивные установки познания.

В первом приближении особенным условием решения проблем рациональной реконструкции научно-познавательного опыта может стать различие формально-прескриптивного и естественно-диспозитивного смысла норм организации познавательной деятельности, - такое различие позволяет соотнести по принципу дополнительности логически эксплицируемые значения методологических норм и металогическое содержание предпосылок, представляющих внелогические типы нормативности в основе рационализации познавательного процесса.

В перспективе развития такого подхода артикулируются возможности раскрытия системного смысла понятия рациональности знания.

Установление относительности знания к комплексным фактором предпосылочной детерминации является особенным моментом предметного исполнения интенций на осмысление такого феномена, как «присутствие субъекта в формах порождающей знание деятельности», что позволяет тематизировать “человекоразмерность” структур познавательного опыта . «Присутствие субъекта в “теле” знания» генетически определяется через комплекс феноменальных, семантических и операциональных предпосылок познания, означает действенность преференциальных структур, языковых форм, понимательных матриц, интерпретативных схем, предметно-деятельностных механизмов мышления, выполняющих синтетическую, генеративную и регулятивную функцию в процессе познания и, следовательно, выступающих особыми факторами рационализации знания и познавательного опыта в целом. Активная творческая роль субъекта познания особенно проявляется на уровне предпосылочных, языково-мыслительных, категориально-понимательных, конструктивно-мыследеятельных, рефлексивно-методологических, операционально-практических и целерационально-аксиологических опосредований познания, открывающих в пределе интеллигентное измерение рациональности.

При осуществлении комплексного подхода к определению системного смысла рациональности в составе оснований рациональной организации познавательного опыта различаются конфигурации явных и неявных конституентов рациональности. Таковыми на доконцептуальном уровне являются структуры предпосылочного знания, категориально-понимательные матрицы, предметно ассимилируемые образцы мыследеятельности, духовно-практические – телеологические и аксиологические комплексы, а рационально-эксплицитное и фиксированное выражение получают идеалы и нормы научно-исследовательской деятельности, онтологические постулаты и концептуально-предметные схемы, а также философские идеи и принципы, образующие в своем системном единстве парадигмально-целостный комплекс фундаментальных установок научно-познавательной практики и удерживающие ее инварианты и особенности на определенном этапе развития науки.

Эвристический потенциал такого типа философско-методологической рефлексии, осуществляющей координацию логически-нормативного подхода с металогически-дескриптивным , может раскрываться в плане выявления и соотнесения феноменологического, аксиологического, методологического и праксеологичекого измерений рациональности знания.

В заключение следует реверсивно обратиться к принципиальному положению, высказанному в начале, чтобы указать на предполагаемые возможности расширения темы, исходя из понимания того, что проблема рациональности в определенности спектра ее значений выходит за пределы специализированных дискурсов философии и методологии науки.

Исследование форм познания и видов знания, выявляющее контур рациональности, ориентировано в пределе на раскрытие основоустройства той или иной эпистемы.

С одной стороны, такая тематическая установка может быть осмыслена в категориях структуралистского дискурса: под основоустройством эпистемы можно понимать «основополагающие коды культуры, управляющие ее языком, ее схемами восприятия, ее обменами, ее формами выражения и воспроизведения, ее ценностями, иерархиями ее практик» (М.Фуко) . Исходя из этого можно прорабатывать тему особенных рациональных профилей и механизмов их порождения в исторических «формах жизни» культуры. На этом пути открывается, например, что смысл знания в своей понятности направляется вопросом о смысле (основоустройстве) бытия, устоявшемся в нашем «историческом априори» (может это античная идея видов-форм бытия, по которым распознается «чтойность» каждой вещи, и, соответственно, выстраивается греческая эпистема; а может это бытие как предмет объективирующего представления субъекта, открывающего универсальную меру всего сущего, с которой сообразуются определения всеобщего метода – mathesis universalis – знание новоевропейской науки).

С другой стороны, можно «напасть на след» оснований универсализации рациональности – реализации статуса ее как всеобщей характеристики культуротворчески-мировоспроизводящих практик, если обратиться к актуальной теме исследования тех «скважин» в «надыисторический мир», через которые, по утверждению М.Элиаде , просвечивает архетипика ценностей культуры. И тогда, может быть, раскроется смысл «вечного возвращения» разума к своим основаниям, которое сказывается также в «философском удивлении» и подкрепляется сознательным обращением к тому, на основании чего можно собрать сущее воедино в мысли в отношении распознанных первоначал: ведь собирающее начало – это «ЛОГОС», само обращение к основаниям знания и делания, является логосом, - через удивление и вопрошание выстраивается логика разумения. Но главное - сделать такое обращение произречением - вы-сказыванием самих оснований, будь то основания знания, деятельности, общения, раскрытием возможностей и модусов бытия-в-мире.

Галухин А.В. Copyright © 2007 Все права защищены