- чудо явления чуда, при отсутствии какой-либо чудесности того, из чего оно взялось - из пустоты слов, их театральности. Айпед поправляет "темпоральности".

Зачем же его дробить?

Есть детская машинка, ей можно играть в юного водителя, зачем же её разбирать на запчасти? Это уже совсем другая игра - в юного конструктора.

Такие события озаряют мрак человеческого существования. Зачем сразу бить - все такие уличные фонари, пытаясь выяснить, что у них внутри? А ничего, пустота, вакуум, но именно она и позволяет вольфрамовой нити - светиться, при подключении её к электрической сети, без такой пустоты она сразу перегорает.

Это событие невозможно предсказать, просто верить, что однажды оно произойдёт. Для каждого своя "пустота". Наполни пустотой от вольфрамовой нити воздушный шар и он никуда не полетит. Необходимо просто набраться терпения. Все прийдет и только в той форме, какая только и сможет дополнить твою собственную мысль - до полного набора всех мыслей.

А может это уже пришло?

Отвлекусь. Я почти дописал книгу: "Атом и сознание", все отказалось просто - месседж: мир который мы считаем реальностью - плод соглашения о реальности, "розовые очки", надев которые человек видит только "розовые" предметы - например стрелки часов - и просто не видит механизм, который заставляет стрелки двигаться. Жизнь человека - только часть его пути. Не стоит бояться смерти, если уж чего и бояться, то - не успеть использовать данный жищнью шанс понять это. Объяснять - кому-то другому - это бесполезно, не сняв свои собственные розовые очки" - он просто ничего не увидит. Не проснётся, ему лишь принится сон - смысловая галлюцинация, что и есть та самая культура.

Возможно, причина произошедшего, что ты усомнился, прнялся защищать, чем вызвал предубеждение и жизнь сама продемонстрировала примером - что "спротивление бесполезно". Неумолимая сила сметёт все преграды. Вот смела и эту, просто как пример. Обсуждать это бессмысленно, либо сам видишь эту силу, либо - нет. Говорить о ней или не говорить - не имеет никакой разницы. Слова - тоже её часть, как и молчание. Всё - знаки. Указывающие или не указывающие на неё - а это уж как мы сами решим: указывать или нет. Просыпаться или спрать. Это и есть вера.

Раз уж все равно, молчать или говорить - предамся словоблудию. Не произнося никаких слов, нет шанса и обозначить ими что-то. Тишины у нас теперь и так с избытком.

Утверждение "Все намного проще", ровно то же самое, что - "все тайное становится явным". Приходит время, и все, что ранее казалось непонятным, перестаёт таковым казаться, то есть - понимается.

В простом и понятном человеку смысловом пространстве его языка - есть "кротовые норы" значений. Об одном и том-же можно сказать другими словами, то есть - по-разному. Скажем проще... Что это, как не избыточность языка? Или наоборот - его искажение расслабленным, обыденным, профанным использованием? А если включить мозг, то после его работы - всё, что прежде казалось сложным, оказывается не так уж и сложно.

Если структура смысловых нор - сам язык, то структура смысловых норм - его упрощение. Отличие на одну букву. Войти в нору можно отбросив лишнюю букву в означающем её слове.

Возможно найти различия норы и нормы. В данном конкретном случае - это оператор 1/м, нечто обратное искажению. Искаженнное недостоверностью слово, сталкиваясь с таким оператором - превращается в достоверное. Где его спрятать? Вычеркнуть из другого слова, исказить, снабдить недостатком. Тогда сумма неправильных слов будет правильной.

Норма мышления. Нора мышления = норма ышления, айпэд исправляет - "волнения". Поверим на слово, нора мышления=норма волнения. Это не важно, суть метафоры (означаемое) - надеюсь - понятна.

Я тебе рассказывал историю своего противостояния с КГБ в 1980-х. Претензия ко мне была в нарушении социальной нормы профессии художника. "Все художники должны находится в пронумерованном стаде художников, в тусовке. Быть связанными по рукам и ногам житейской обыденностью. Зарабатывать своей харизмой - рисуя нечто такое, что хочется купить за деньги. И копить их. А когда прийдет срок - предьявить накопленное - экспертному совету музея. Отдать деньги и получить - взамен - признание собственной значимости".

"Выставка в музее - символ такого социального признания. Получив которое - тебе предоставляется возможность зарабатывать больше денег и делиться с музеем - ещё большими суммами. Как иначе экспертам кормить свои семьи, где брать денег? Для функционирования такой системы социальных - отношений должны существовать посредники, уничтожающие угрозы основам пирамиды - картины, отклоняющиеся от накатанной колеи. Или их авторов. Тот самый пятый отдел КГБ".

"Все разговоры о картинах - только в пользу бедных. Умственно бедных. Джоконда не исключение, это смысловая галлюцинация, запущенная одним авантюристом, украв - никому тогда не нужную - и потому - никак не охраняемую - другую картину Леонардо, на суде, он заявил журналистам, что преследовал великую цель возврата итальянского культурного наследия на родину. Отдавать не стали, но телега прижилась. Тот же вирус. То, что неизвестный тогда Леонардо несколько столетий тому назад - служил придворным портретистом во Франции и, к Италии уже не имел никакого отношения - никого не беспокоило, хайп пошёл, тусовка при музеях получила оправдние, а сами музеи - цель (созранение культурного начледия от воров), картину домыслили. Так - во всём."

"У музейных экспертов своя пирамида доступа к авторитету институции. Заработать на художниках может только верхушка. Зрители верят, что музей - авторитетен. Следовательно, авторитетен тот, кто говорит от его лица. А, уже кого он рекомендует (за взятку) - тот и художник. Живопись есть театр изначально".

"Авангардизм (в его советской версии 1960-х) - параллельная социальная система, где музеем выступал западный музей, но он не брал денег с папуасов, зато брали посредники, которые удачно представляли ему "интересного" художника, то же КГБ. Нашли способ распродать неликвид, вместо его уничтожения. Сразу же возник галерейный китч, коммерческая галерея - это музей и дистрибьютор картин в одном лице. Музеям заносят галеристы, КГБ не нужен. Фуршет на вернисаже - взятка мелким экспертам, они донесут информацию о потенциальном взяткодателе - выше. Проще будет договориться. Сначала накормится мелкая рыбешка, затем если деньги не закончатся - приплывёт акула."

Все это поведал мне куратор из КГБ. Не дурак, точно.

Что, для такой социальной системы есть оператор исправления искажения смысла картины? Смыла - 1/с? Я тогда не знал.

Во первых, прежде, чем определить сам смысл картины, необходимо ответить на вопрос, а что есть картина? То, что воодушевляет зрителя - наделять её такими смыслами. С этим - спасибо Рорти - мы с тобой - уже разобрались. Не теми смыслами, которые зрителю предложат эксперты, а его собственными. Для этого достаточно предъявить картину к свободному просмотру. Выставить на первом попавшемся заборе.

На эту мысль меня натолкнуло наблюдение за соседями. В пригороде Ленинграда было много самостроя. Люди строили дачи, на месте сожжённых в войну посёлков. Никакие права собственности не оформляя. Я купил такой дом без документов за двести долларов. Но, уехал на Памир, а когда вернулся, соседи - ради огорода - разобрали его по брёвнышку и поделили огород. Уничтожать картины они не решились и просто выставили их вдоль своих заборов, огораживающих прежде "мой" огород. Их можно понять. Действительно, зачем художнику огород? Художники - богачи, прислуживающие ненавистной системе. Пусть она их и кормит. Дом - улика, его уничтожили только для сокрытия захвата огорода. Важно, что картина - для них - то, что они уничтожать не стали. Но и присваивать - тоже. То, что воодушевило соседей оставить её в живых, пусть и за забором.

Почему? Потому, что зритель видит в картине метафору жизни, если огород - кража, доведённых порочной социальной системой - до голода и унижения - простых граждан, а разбор дома - банальное сокрытие улик, попроси они огород сами, я бы не возражал... Но, на убийство решится не каждый, даже - метафоры жизни.

Что же такое метафора? Вспоминается определение Аристотеля:

"Если одна картина, пусть и нарисованная мелом на стене дома бедняка в порту - вызывает большее эстетическое удовольствие, чем другая картина, нарисованная самой дорогой краской на стене дворца правителя в глубине острова, те первая - метафора жизни, а вторая - нет."

А что такое жизнь?

Чем она так ценна для человека? Что, даже символ, указывающий на неё - метафора - приравнивается к ней в правах? То, что зрители восприняли таковой. Это были смывы картин, работы, нарисованные ночью, в темноте, с завязанными глазами. Я расстилал холсты под звёздным небом и выплёскивал на них краску. Затем смывал её вёдрами воды, не глядя. Что получилось, то и есть жизнь и смерть краски на холсте. Зачем искажать это, придавая формы иллюзий рисования чего-то? Живопись технологически и есть намазывание краски на холст и её смыв (наверное уместнее - смыл, краска масляная, смывается не водой а растворителем, маслом, за его отсутствием - мыльной водой, так она смывается мягче), и так цикл за циклом, пока результат не будет напоминать что-то из жизни. Сходство с природой - совсем для лоха.

Если человек, своим мышлением, лишь отражает природу, то и природа отражает человека его мышлением. Почему бы просто не соединить оба метода и не посмотреть в лицо факта вечного противостояния природы и мышления? Краски и растворителя - смысла и смыла? Картина ли это? Это решать зрителю.

Я просто собрал выставленные вдоль забора холсты и поехал на электричке в город. Жить мне было не где и решил, пусть все решится само собой. Я выставил картины на первом попавшемся заборе. Ко мне подошёл человек в расшитом золотом татарском кафтане, повесил свои (странные, но по-другому) картины на забор рядом и предложил кусок брезента и папиросу. Сейчас он живёт в Англии, к нему ушла жена его друга-фотографа, теперь он сам фотографирует природу восточного побережья, а его друг - фотограф, лишившись жены - напротив - стал художником, хотел приехать в гости, но карантин заставил изменить планы. И фото - после смены жены и профессии стало - лучше и живопись. Мы уселись на брезент, по восточному скрестив ноги и закурили. К нам подошёл человек с фотоаппаратом, и щёлкнул пару раз затвором, а на утро вышла статья в местной газете "Смена": "Своими картинами они позорят наш высококультурный город, бла, бла, бла...".

Прочтя эту статью, на утро - к нам присоединились - казалось - все авангардисты города. Всех мастей. Вылезли из всех щелей. А за ними и куратор из пятого отдела КГБ. Он и объяснил мне правила игры в художника, изложенные выше и предложил посредничество, в замен добровольного прекращения выставки. Вот если вы, Андрей Владимирович (он подчеркнул что знает кто я такой) - сделаешь, все как я скажу, будет и у тебя - через пятьдесят лет - вот такая афиша, он указал на афишу, висевшую по соседству "Авангард в Русском музее". Я зачеркнул слова "в Русском музее" и дописал сверху "на заборе". Выставка была уничтожена.

Сначала по толпе зрителей пронеслась волна страха, это появилось оцепление, кто-то закричал "сейчас нас будут убивать!", затем гебешники рассекли толпу клином, в образовавшуюся брешь въехал грузовик, протаранив забор на полном ходу, а вслед за ним - угрюмые рабочие, в промасленных спецовках, принялись деловито срывать картины с забора, рвать и бросать в кузов грузовика. Раздался крик: "спасайте картины" и толпа ринулась снимать картины с забора и разбегаться с ними - кто куда. Площадь мгновенно опустела. Художники разбежались. Остались только я и куратор-гебешник. Он мирно улыбался. А я что я говорил? И, что теперь будешь делать?

Вам следует повторить свой рассказ, но не мне - ответил ему я. Кому же? А вот - оглянулся по сторонам - вот этому камню. Первое, что попалось на глаза. За снесённым забором проходила стройка, везде виднелись вывороченные из асфальта бордюрные плиты. Он заинтересовался и мы подошли к одному из камней. Это оказалась могильная плита, стёсанная с одного края, что-бы походить на бордюр. На плите была выбита моя фамилия и годы жизни, на столетие меньше. Он встал как вкопанный, а я ушёл и большего его не видел. За два дня выставки художники объяснили, что мне просто надо найти дом, поставленный на расселение для капитального ремонта и самовольно вселиться в пустующую коммуналку, навесив на двери амбарный замок. А мы - мол - подтянемся следом, когда освободится больше коммуналок. Показали такой дом на Сенной площади (тогда площади Мира) и дали сам замок, петли, гвозди и инструменты.

Я вселился в мастерскую. Шум вокруг выставки на заборе - привлёк внимание галеристов и они скупили частично возвращённые зрителями картины. О том, что произошло дальше с куратором из КГБ - мне рассказал директор музея, который находился за тем снесённым забором. Куратор простоял у камня до вечера, дальше - сотрудники музея разошлись по домам. Они внимательно наблюдали за происходящим из окон музея, это был их начальник и, они долго удивлялись, как мне удалось уговорить КГБ участвовать в перформансе, что за связи такие? Когда они, случайно, нашли меня - через пять лет - то предложили совместную выставку с их коллекцией сакральной живописи всех времён и конфессий.

Затем - десятилетиями - менялись предлагаемые обстоятельства, но мне, каким-то чудом, за мгновение до полного краха, каждый раз, удавалось находить смысловую кроличью нору и скрываться в ней. Неминуемое, как казалось, катастрофическое порожние - оборачивалось победой. Никого не интересовало, что и как - при этом - я рисую. Всё читалось метафорой жизни. Я случайно травмировал руки и не мог держать кисть, зажимал зубами и корябал выплеснутую на холст краску.Ии об этом написали диссертацию. Писал тексты, напиваясь до потери сознания и плясал - в голом виде - на вершинах гор, распевая абстрактные песни. Писал музыку, ударяя по клавишам рояля молотком, вкручивал в струны шурупы. Позже встетил человека, котороый пронесся вдоль пляжа на катере, играя на горящем пианино. Когда пианино сгорело а катер потонул, он выбрался на берег вплавь. Он намертво пикрепился ко мне на пару десятков лет, повторял, всё, что делаю. Затем он написал книгу, какой я мошенник.

Постепенно я встретил таких-же как я сам. Как правило, они занимали - в социальной пирамиде - высокие посты, с выстаками вопрос решился раз и навсегда, они страдали от компромисса, предоставляя мне возможность сказать то, на что не решались сами. Бесконечные турне по музеям и везде - голодные глаза тусовки, которую обошли. Далее, всегда происходило одно и то-же. Вслед за - контрабандным - социальным признанием - начиналось подражание форме моих перформансов. Я стибался над такими подражаниями, но подражали и этому.

В конечном итоге, меня утомила вся эта социальная суета и я уединился в чуме из картин в глухом уголке восточно-сибирской тайги. Но и там меня не оставили в покое, главы местных администраций предлагали деньги, за перекочевку в другой район. Их электорат боялся. Однажды зимой, меня попытались сжечь. Но и здесь нашёлся выход. Иначе, чем чудом - я не могу это объяснить, как "воскрес" за пятьсот километров от того места. Тогда я решил вообще ничего не делать. Уехал в Лондон и бесцельно гулял по городу. Постепенно, обо мне забыли, а кто мне знал лично - умерли.

Я вернулся в Москву, где теперь меня никто не знал, руки зажили и я начал просто рисовать красками, потому, как - рисовать - это единственное счастье. Время злобно шипеть из всех уголков. Просто исчезает.

Что такое рисовать?

Это домысливать. Парадокс - кажущийся. Все мы что-то чувствуем. Все мы пытаемся как-то назвать себе это своё чувство. А когда называем, или нам его называют другие, а мы соглашаемся, то - увлекаемся поиском сути такого имени чувства. Рисунок - это и есть домыслы. Только они и понятны. Их отражение интуицией - мы и считаем собственным пониманием того, что чувствуем, а то, что понятно - реально. Хотя, это "понимание" с предметом чувств - уже никак не связано. Но, мы - обычно - этого не замечаем. Имитируем понимание так, как нам кажется, делают все другие люди. Это и есть норма. А исправление, каким-то чудом этого дефекта - такой нормы - например - оператором 1/м - нора. Чувство - искажение предмета. Имя чувства - искажение чувства, домыслы или рисунки - искажение имени, понимание - искажение домыслов. В итоге - мы лишь галлюцинируем предметами своих чувств, убеждая себя, в том, что это они есть

Есть и противоположное направление движения мысли: непосредственное схватывание сути, но не имя чувства чего-то. Это происходит в два этапа: первый - непосредственное ощущение предмета, второй - понимание такого своего ощущения, это уже "другое" понимание. Затем, это своё понимание своих внутренних видений - мы можем нарисовать, то есть домыслить, но - это уже не домысливание (рисунок) имен чувств чего-то - до... понимания, но домысливание - самого понимания - до... имени чувства. Наоборот. Далее, из такого начально осознанного имени - но не чувства - рождается сам предмет. Это и есть магия. Такой искусственный предмет (предмет искусства) - снова чувствуется и маятник мышления качается в обратном направлении.

Все люди разные - в том контексте, что каждому доступна только часть возможностей его мышления, и для компенсации такой фрагментарности люди сбиваются в стаи, выделяя отдельные фрагменты мышления - в социальные роли. Так - естестевенным путём - возникает социальная структура общества. Каждый, по отдельности, член общества - непроходимо глуп, но все вместе, толпа, нация, как нам кажется - обладаем коллективным разумом. По крайней мере грезим о нём, воображаем - небесами. Не бесами. Соответственно, бесами - мы называем своё чувство раздробленности собственного мышления. Каждый его фрагмент - тот или иной бес.

Кто борется с бесами? Явно не небеса, там нет бесов. Небеса там, где царит космический порядок. Они - где угодно. Помешать их на небе - иллюзия. Всё - в душе человека. То, что человеку недоступно - отсылается им на небо. Как в тёмный подвал бессознательного.

Борется - с бесами беспорядка в голове - лишь тот или иной земной порядок, не небесный. Та или иная галлюцинация небесного, норма, социальные институции, которые выражают некоторый порядок в душе или в голове каждого, какая метафора кому ближе.

Действительно, если мысль человека блуждает в лабиринте своих пределов, то возможна траектория, соединяющая сразу все пределы. Раз пределов много, много и траекторий. Это осколки космического порядка в голове, уже не бесы, но ещё не разум. КГБ отстаивало превосходство одного порядка в голове - постмодерна, музейное экспертное сообщество - в СССР - университета, который больше не мог обладать превосходством, признавал превосходство спецслужб. Житейская обыденность - ещё один порядок, предприимчивость - другой, правда художника - третий. Ремесленника - модерн - четвэртый и так далее... Сталкиваясь друг с другом - такие траектории мысли переплетаются и какая ментальная волна оказывается сильнее, та и подчиняет себе все прочие. Но, это вопрос не частоты, не траектории, но амплитуды и точки зрения, какую амплитуду мозговых волн - в ту или иную историческую эпоху - считать системой отсчёта.

Когда это концептуальное пространство я увидел впервые?

Уже не вспомнить. Возможно, когда служил в советской армии. За повинность меня сослали в тайгу. Наш взвод погрузили на вертолёт, но он не смог взлететь, тогда все, кроме меня вышли из него и я полетел с ящиками тушонки один. Выгрузив припасы, вертолёт улетел, но опять сломался и я остался один. Поляна заросла травой, я долго курил её и размышлял о том, как именно я размышляю. Потом свалил в ближайший посёлок. Когда демобилизовался - уехал в Ленинград, где поступил в университет, столкнувшись с довольно неприятным дискурсом университета, тогда я и сменил волну, избрав дискурс художника. Но, и он оказался не менее неприятен, тогда я решил больше не бегать. В лице КГБ мне встретился постмодерн, ещё одна ментальная волна, победив её - я стал - соответственно - постмодернистом.

Софизм кураторов музеев, философия и промежуточные между этими полюсами - игры разума - ничем не отличаются от игр в арт-рынок и психоделического гуру. Другая направленность волн, другая точка зрения. Сама волна-игра - ровно та-же самая. Вдоволь непутествававшись по этому внутреннему пространству разума - а за одно и по жизни - я взялся за воспоминания. Все, что я теперь свяжу друг с другом - в единую картину, то есть небеса. Так их назовут профаны.

Постепенно, я начал замечать, что все, что я пишу, не сколько воспоминания, сколько новые путевые заметки - в путешествии по пространству воспоминаний, удивительно, что кто-то их издаёт и читает... Цитирует...

Хотя, засем лукавить? Что в этом удивительного, так работает культура. Я стал избрал дискурс литератора, погружаю чувственность своих читателей в матрицу их имён чувств, тогда я сконцентрировалчя на геометрическом устройстве такой матрицы.

Особождение о матрицы - это собственное путешествие в собственном пространстве - собственных концептуальных (концептуальных - соединяющих оба направления отклонения маятника мышления от равновесия в стороны опыта ощущений и познания чувств (их описание - смотрите выше) - представлений о своей собственной жизни. Моё - давным давно написано.

И не только моё. Вот Конфуций и Пифагор, Платон и Аристотель, Кант и Пирс, Бахтин и Хайдеггер, Лакан и Бодрийяр, Рорти и Делёз - написали ровно о том-же самом. Как и многие другие. Как и более ранние даосы и ранне-античные Греческие философы. Ничего нового. Что это, как не вечная переинтерпретация Мифа о разуме человека - во всё новых и новых - иллюзорных - контекстах современности?

Да, это Миф.

Он все время забывается, расщепляясь на дискурсы (те самые социальные траектории между пределами разума, а те - в свою очередь - на ещё меньшие фрагменты - мелких бесов). А затем - снова, каким-то чудом возрождающийся.

Ну вот, опять...